Он двинулся вперёд, стараясь ступать как можно тише, невзирая на дополнительный вес. План, начерченный Энденом, покоился за пазухой. Кат помнил всё наизусть.

За дверью должен быть цех, где готовят штофф. Из цеха, если пройти до конца, попадёшь в коридор. Слева по коридору – большое помещение, там устраивают собачьи бои и подпольные драки насмерть. Справа – комната охраны и лестница на второй этаж. Ночью рейдеры разъезжаются по домам, поэтому сейчас второй этаж пустует. Да и плевать, всё равно туда идти не нужно, а нужно идти вперёд, к выходу. К выходу на волю.

Кат толкнул дверь палицей и, выждав минуту, продолжил путь по цеху. Химией здесь воняло гораздо сильней, чем на складе. Свет фонаря отражался от ребристых чанов в сажень высотой, от покрытых изморозью холодильных шкафов, свет играл на железных столешницах, плутал между заполненными мутной дрянью колбами. Один раз дорогу преградили поставленные в ряд бидоны, пришлось искать обходной путь – а под ноги лезли провода и трубки, и цементное крошево, и какая-то заскорузлая ветошь.

Зато дверь в коридор была не заперта, и Кат решил, что эту небольшую поблажку он заслужил сполна.

Коридор оказался длиннее, чем представлялось по плану. То ли Энден что-то напутал, то ли Кат успел подзабыть: крадучись идти пришлось не меньше минуты. С дверями тоже вышла путаница. Оказалось, их не две, а пять, и все – по левую сторону. Но это были мелочи, поскольку навстречу так никто и не попался. Выход манил близостью, обещанием свободы, и приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не пойти к нему скорым шагом. Сдерживаться, как во время кормления.

Сдерживаться, как всю жизнь.

Наконец, они приблизились к стальной двери, забранной для надёжности решёткой. Дверь была заперта. Кроме того, на решётке висел здоровенный амбарный замок.

– Открывай, – сказал Кат Петеру, запоздало сообразив, что забыл обшарить карманы у тех, двоих в подвале. Впрочем, обошлось и так. Петер вставил в скважину первый попавшийся ключ, повернул, и дужка послушно вышла из гнезда, а решётка, скрипнув, отъехала в сторону.

Удача по-прежнему была на их стороне.

– Ура, – сиплым шёпотом сказал Петер.

И тут сзади раздался окрик.

Кат крутанулся на каблуках.

Дверь в дюжине шагов от него была приоткрыта. В проёме, заслоняя лившийся изнутри свет, стояла чёрная фигура.

Кат нацелился палицей в фигуру и нажал кнопку.

Ничего не произошло.

Кат надавил на кнопку опять.

Снова ничего.

«Сломалась?!»

Ирма зашевелилась, сползая с его плеч. Кат едва успел подхватить её, чтобы не шлёпнулась головой вниз, и уложить на пол.

Через секунду под потолком коридора загорелся тусклый кристалл.

Дверь распахнулась шире. Тот, кто вышел первым – это был знакомый Кату по прежним встречам рыжий рейдер – сделал шаг в коридор. Следом выглянули ещё двое: вроде бы, те же, что похитили Эндена, но Кат бы не поручился.

Рыжий нахмурился и что-то спросил.

Петер, запинаясь, отозвался.

Рыжий выдал фразу, звучавшую беспрерывной чередой брани и оскорблений – как, впрочем, многие фразы на вельтском языке.

Петер коротко ответил.

Рыжий вдруг захохотал. Хлопнув себя по коленям, повторил ответ Петера – видно, это была какая-то удачная шутка. Рейдеры за его спиной тоже заржали.

«Пацан-то умеет выкрутиться, когда надо, – смекнул Кат. – Хорошо, что у нас обманки работают. Кажется, пронесло…»

Тут устройство на поясе Петера как-то не по-хорошему защёлкало. Поддельное лицо с россыпью прыщей над переносицей расплылось, истаяло. Мелькнула испуганная мальчишечья рожица. Всего на мгновение. Но иногда мгновение – очень долгая штука.

«Подгадил Чолик, стерва», – звякнуло у Ката в голове.

Рыжий прищурился: всё-таки света в коридоре было маловато. Повелительно крикнул. И стал приближаться, с угрозой шаря за пазухой. Его подельники оказались проворней – успели достать пистолеты, но пока не целились, держали стволами вниз.

«Всё», – Кат выронил бесполезную палицу и полез в карман. Толку от ножа сейчас было чуть. Но хоть так…

Вдруг Ирма резко, со всхлипом набрала воздуха и запела. Это был простой мотив, похожий на колыбельную, которой унимает младенца среди ночи усталая мать. Без слов, без смысла, просто несколько повторяющихся звуков. «А-а-а, а-а-а-а», – тихий, надтреснутый голос. Она лежала у стены, свернувшись в клубок. «А-а-а, а-а-а-а. А-а-а, а-а-а-а».

Рыжий остановился. Сжал кулаки, оскалился. На лбу пиявкой вздулась жила. Глаза забегали. Он что-то забормотал и с силой ударил себя в челюсть.

«А-а-а, а-а-а-а».

Один из рейдеров, стоявший у двери, выронил пистолет, упал на колени и затрясся. Кату показалось – смеётся; но через несколько секунд до его слуха донеслись рыдания. Рейдер ревел в голос, как маленький мальчик, и пистолет валялся рядом с ним, словно забытая игрушка.

«А-а-а, а-а-а-а. А-а-а».

Второй бандит выпучил глаза и вцепился в собственные волосы с такой силой, будто хотел сорвать с черепа скальп, а потом, загребая ногами, враскачку побрёл вглубь коридора. Каждый раз, когда он натыкался на стену, из груди его исторгался вопль. В конце концов, он нашёл выход в цех, где готовили штофф, и исчез в темноте.

«А-а-а, а-а-а-а».

«Ирма приходит в себя. У неё есть способность», – вспомнил Кат слова Петера. Похоже, способность Ирмы была недюжинной; удивительно, как девушку, обладавшую таким даром, смогли похитить и удерживать в плену.

Однако нужно было действовать.

Рыжий стоял слишком далеко – в трёх саженях от Ката. Он, в отличие от остальных, сопротивлялся дару Ирмы: нашарил-таки под курткой кобуру и пытался её расстегнуть. Кат двинулся было вперёд, но опоздал. В лоб ему уставился пистолет. Воронёный ствол ходил ходуном, рейдера трясло, как с лютого похмелья. Неизвестно, что творилось у него в голове, но выстрелить он мог в любой момент.

«Была не была».

Кат осторожно, с предупредительной медлительностью начал поднимать руки.

Рыжий глядел на него поверх прыгающей мушки и скалился, как больной пёс.

«Далеко. Не смогу. Дурак я, дурак».

Пальцы Ката когтями впились в воздух. Рыжий встрепенулся, по телу от ступней до головы прошла судорожная волна. Пистолет брякнулся на пол.

Кат резко крутанул рукой, притягивая взгляд жертвы.

Убедился, что схватил крепко.

И, бросив, наконец, сдерживаться, со всей силы втянул в себя сладкую, дивную, кипящую пневму.

…Это было, словно возвращение в детство, в то летнее утро, когда по какой-то забытой причине он ощущал бесконечное счастье, и солнце улыбалось с бесконечного неба, и впереди ждала бесконечная жизнь.

Это было, словно объятия Ады, когда она, голодная до любви, обхватывала его руками, ногами, обволакивала всем своим существом, и они до самого утра были только вдвоём в целом мире.

Это было, как стакан ледяной воды после блужданий в пустыне Разрыва. Как стопка водки после тяжёлой работы. Как свежий хлеб из печи после охоты в зимнем лесу.

Это была настоящая жизнь.

…А потом его кто-то толкнул в бок.

– Демьян, хватит! Да хватит же! Он умрёт сейчас! – голос был незнакомый. Кату потребовалось какое-то время, чтобы осознать себя, вспомнить, что он и Петер забрались в берлогу рейдеров, что на нём и на Петере – обманки, и что обманка изменила голос Петера, так что, по видимости, это именно Петер сейчас толкает его и требует остановиться.

«Хрен там», – подумал Кат с наслаждением, добирая остатки рейдерского духа. Вообще-то, дух был не самого лучшего качества: рыжий определённо чем-то недавно обдолбался. Пьяная пневма – не лучший выбор. Но, как говаривал Кила, «на бесптичье и жопа – соловей»…

Тут Петер ударил плечом – с разбега, так сильно, что Кат пошатнулся и разорвал связь.

Рыжий грохнулся на пол и завыл, истекая слюнями. Он весь искрился золотом, каждое его движение вызывало в пространстве упругие муаровые волны. Свет в коридоре стал пурпурным и сладострастно мерцал.