– Лихо миру! Лихо! Ли-хо! Ли-хо!!

Крики эти раздражали Ката: он всегда держался в стороне от ватаги, ни разу не ходил с людьми Килы на дело. Только добывал для них всякие диковины в других мирах, да изредка ещё, когда подпирала надобность, избавлялся от трупов. Но его здесь считали своим и не поняли бы, вздумай он отмолчаться. Так что Кат нехотя набрал воздуха и заревел вместе со всеми:

– Ли-и-ихо!

Петер втянул голову в плечи. Похоже, ему больше всего хотелось спрятаться – хотя бы даже и под стол. Бандиты же, наоравшись всласть, полезли друг к другу чокаться. Кто-то сунул Кату под нос полную чарку, кто-то хлопнул его по плечу. В чарке оказалась совершенно гиблая сивуха; Кат пригубил и украдкой вылил остаток на пол. Множество рук с зажатыми стопками тянулись к Киле: «Отче, не откажи! Со мной испей, отче!» Кила, осклабив золотые зубы, чокался со всеми невесть откуда взявшейся четвертной бутылью и периодически из неё отхлёбывал…

Кат вновь вернулся мыслями к Аде.

Он целый день думал о том, как нехорошо всё получилось утром.

Не стоило являться к ней вдвоём с Петером. Они просто заглянули на несколько минут: Петер постоянно кусал губы, бормотал под нос «надо спешить, надо спешить». Поначалу Кат вообще не собирался заходить в особняк, но дорога к загородному поместью Килы вела мимо парка. Вот и подумалось – полчаса, не дольше. Только повидаться. Может, в последний раз…

Зря.

Кат не смог решиться на известные вольности из-за того, что Петер был в доме (хотя Петер пил чай внизу, на кухне, пока они прощались в спальне). А вот Ада, кажется, ждала от Ката именно вольностей. Или, может, дело было вовсе не в вольностях, а в том, что ей хотелось побыть с ним только вдвоём. Или… Да какие там «или». Она просто смертельно боялась оставаться в этом проклятом особняке, в покинутом городе, в десятке вёрст от надвигающегося Разрыва.

В итоге, она всё-таки расплакалась – когда уже спустилась в зал. Не сумела сдержаться, уткнулась Кату в грудь, там, где самое сердце, и ревела минут пять без остановки. В голос, навзрыд, набирая порой воздуха, мотая головой и снова пряча лицо у него на груди. Промочила слезами плащ. А потом, затихнув, выпроводила обоих – и Ката, который всё искал, что сказать, но не мог найти ни слова, и испуганного Петера. Просто выставила их за порог. Молча.

Теперь Кат думал и думал об этом. Спохватившись, обрывал себя, потому что такие мысли делали его мягким, а сейчас мягкость была ему противопоказана. Но тут же, по кругу, возвращался мыслями к Аде и снова думал о ней, становясь всё мягче, и мягче, и мягче, совсем как кусок масла, забытый на подоконнике в солнечный день – истаявший, прогорклый, ни к чему не годный…

Что-то тяжёлое толкнулось в ногу. Кат очнулся. Из-под скатерти на него глядели два горящих жёлтым фонаря. Кощей медленно, словно бы напоказ разинул пасть с вершковыми клыками, зевнул, прижимая к голове обтрёпанные в драках уши. Снова боднул колено, требуя ласки. Кат запустил пальцы в густой мех, почесал звериный загривок, чувствуя, как перекатываются под кожей бугры мускулов. Кот сипло замурлыкал, сощурил глазищи.

– Не укусит? – шепнул Петер, осторожно протягивая руку.

– Не должен, – сказал Кат.

Почуяв, что его чешут уже вдвоём, Кощей разлепил один глаз, но мурлыкать не перестал и даже изогнул шею, подставляя чувствительное место.

«Как там Фьол говорил? – Кат покосился на Петера. – Способен усмирять духов? Вздор. Тогда бы он усмирял всех, кто находится рядом. В первую очередь, меня. Впрочем, может, как раз и усмиряет. Может, именно поэтому я спас его тогда от Ады. И не прогнал сразу после дурной выходки с пистолетом. И могу теперь связно соображать, а не превратился в полоумное, истеричное существо… Ладно. Нахер это. Чушь собачья. Старый говнюк просто выдумал оправдание, чтобы пустить нас в расход».

Тут в дверях появился Чолик – насупленный, с мешком за плечами. Все загомонили, предвкушая потеху, принялись вставать с мест.

Кила взмахнул бутылью:

– Принёс?

– Принёс, – буркнул Чолик. Смахнув со стола корзину из-под калачей, он водрузил на её место мешок и развязал горловину.

Первым из мешка показался боевой жезл – или, как его называли на Китеже, палица: затейливого вида короткая дубинка. Та самая, которую Кат добыл по заказу Килы. Такое оружие ценилось на вес золота даже в Кармеле, так что заказ Килы подоспел весьма кстати. Правда, Кат не имел представления, как регулировать на этой штуковине мощность выстрела, но рассчитывал, что разберётся по ходу дела.

Следом за палицей Чолик извлёк на свет обманку. Круглая маска из полированной стали была соединена проводом с обтянутой кожей коробкой. К коробке крепился ремень – чтобы носить, перекинув через плечо. Пристроив обманку на столе, Чолик достал из мешка вторую такую же и положил рядом.

– Вот, – сказал он хрипло. – Что просил, атаман.

«Да он же, падла, небось, всё испортил, пока из оружейни нёс», – подумал Кат.

Он хотел высказать эту мысль вслух, но тут Кила близоруко наморщился и спросил:

– Р-работают?

– Наверно, работают, – ответил Чолик и дёрнул щекой.

– Ну, проверь, – велел Кила и хлебнул из бутыли. – Ух, крепкая, стерва… Пров-веряй давай.

– Дык это… – Чолик беспомощно обернулся. – На себе проверять, чо ли?

– А то на ком же, – отозвался Кила.

«Пьян-то он пьян, – подумал Кат, – а соображает… Ну, поглядим сейчас».

Чолик сглотнул и взял со стола дубинку. Глаза у него были глупые от страха. Нащупав ребристую кнопку, он робко поднёс оружие торцом к груди.

– Да не палицу на себе проверяй, дурень! – рявкнул Кила.

Протянув массивную, как свиной окорок, руку, он отнял у Чолика дубинку. Умело перехватил, надавил кнопку. В потолок шарахнуло молнией. Взвизгнула случившаяся рядом прислужная девка, одобрительно заревели ватажники. Кружась в воздухе, на пол спланировали обугленные куски расписной штукатурки.

– Вишь – работает! – Кила ухмыльнулся Кату. Затем обернулся к Чолику: – Обманки п-проверь, да не м-мешкай. Дёме спешить надо.

Чолик нырнул головой в ременную петлю, щелкнул переключателем на коробке. При этом он неловко повернулся. Маска, увлекаемая проводом, поползла к краю стола, но Чолик успел её подхватить. Так, с маской в руках и ремнём через плечо, он и застыл – словно не знал, что полагается дальше.

– Ну чего встал, дубина? – рыкнул Кила. – Парсуну твори!

– А с кого? – спросил Чолик.

– Да хоть с него! – Кила махнул ручищей в сторону Петера.

Наблюдавшие за этой сценой ватажники, как по команде, повернули головы. Петер, не догадываясь, чем вызвано такое к нему внимание, удивлённо хлопнул ресницами.

Чолик, сохраняя покорный вид, двинулся в обход вокруг стола, держа маску перед грудью, как хлеб-соль. Сидящие тянулись к нему, пошучивали. Кто-то для смеху чокнулся с маской: зеркальный металл загудел.

Петер, по-прежнему не ведая, что его ждёт, следил за приближавшимся Чоликом с тревожным интересом.

«Нехорошо, – подумал Кат. – Кила, видно, тоже что-то подозревает».

– Отче, – вполголоса начал он, подавшись к Киле, – пацан мне живой нужен…

Кила дёрнул ухом:

– Живой и будет. Мы ж только орудование… оборудование проверяем. Верно, Чолик? – гаркнул он через всю трапезную.

Чолик, оглянувшись, выдавил улыбку – одновременно подобострастную и глумливую. Подобострастие предназначалось Киле, глумление – Кату.

– А я ведь мальчонку знаю, – с пьяным удивлением сказал вдруг Кила, приглядываясь к Петеру. – Это ж чернь из этой… Из урманской слободки. Я его давеча для твоей крали присылал. П-перед тем, как ты отчалил.

Кат молча склонил голову.

– Думал – н-не увижу больше, – задумчиво продолжал Кила. – А мальчонка-то живох… живёхонек. Везучий, значит.

Кат нагнулся к Петеру.

– Приготовься, – сказал он тихо. – Сейчас на тебя маску наденут. Пару минут надо будет посидеть и не двигаться.

Петер нахмурился:

– Это… больно?