Энден надулся и стал отряхивать рубашку от хлебных крошек.

– Это просто хамы, – проворчал он. – Возомнившее о себе жлобьё. Думают, что, раз человек добился чего-то в науке, так он в золоте катается. Шантажисты, вымогатели.

Кат фыркнул:

– А ты, значит, гол, как осиновый кол, да?

– У меня были кое-какие накопления, – произнёс Энден с достоинством.

– И появились они совсем недавно, – заметил Кат. – Приборы у тебя здесь все новенькие, жиром не заляпаны. Квартира в хорошем доме, а ремонт сделать не успел. И вот ещё чего: сам-то одет с иголочки, портфель кожаный таскаешь. А в цирюльню не ходишь, оброс, как отшельник.

– И что? – спросил Энден.

– И то, – сказал Кат. – Думается, ты влез в какое-то говно. Обеими ногами. Не бесплатно, ясное дело. Но, когда получил барыш – почуял, что говно-то воняет, и захотел вылезти. А вылезти тебе не дают, требуют отступного. Вот и шхеришься на квартирке, запустил себя, даже в институт ходить бросил.

Энден молчал, глядя на вьющийся из трубки дымок.

Петер прочистил горло.

– Послушайте, – начал он, – мы вас ни в чём не обвиняем…

– Ещё как обвиняем, – перебил Кат. – Денежки-то мои – тю-тю. Так что будь любезен, господин профессор философии, объяснись. Кроме тебя, эту бомбу собрать некому. Если с тобой ещё что-то стрясётся, никакого спасения нам не видать.

– Всё будет в порядке, – сдержанно выговорил Энден. – Ты же им заплатил, этим выродкам. Благодарю от всего сердца и прошу больше не беспокоиться…

– Да не валяй дурака, – сказала вдруг Фрида с раздражением и стряхнула пепел в пустую чашку. – «Прошу не беспокоиться»… Расскажи, как есть.

– Фрида! – повернулся к ней Энден. – Битте…

– Фик дих, – отозвалась та. – Хотите, ребята, знать, как он попался? Так я скажу. К этому ослу пришёл бандит…

– Фрида!

– Жирный, здоровый бандит, – продолжала та, повысив голос. – Вёл себя вежливо, договорился заранее о встрече. Ах, герр Энден, вы такое-сякое светило, специалист по маготехнике! Припёрся с охраной, принёс дорогущих деликатесов, выпивки…

– Фрида, – простонал Энден, стянув очки и потирая скрюченным пальцем веко: дым попал в глаз.

– Что, не так? – она неуклюже слезла с подоконника, оправила юбку на тяжёлых бёдрах. – Икра, фрукты, вино шипучее – закачаешься!

Энден следил за ней исподлобья.

– Не нужно было тебя тогда звать, – сказал он. – Не нужно было тебе рассказывать.

– Ну и не звал бы, – она встала у раковины, пустила воду и принялась мыть посуду. – Но ведь позвал! Почему? Потому что не мог сам решиться! Всю жизнь так, всю жизнь. Фрида, я не могу! Фрида, я не знаю! Фрида, как быть? Фрида, Фрида, Фрида. Три года уже в разводе, нет, опять – Фрида!

Вымытая тарелка с грохотом и брызгами полетела в сушилку над раковиной.

– И я ему сказала – не смей! Не вздумай, я сказала! А он что?

Энден повесил голову.

– А он не послушал? – робко предположил Петер.

– А он не послушал! – вторая тарелка присоединилась к первой. – Всё сделал по-своему. И облажался!

– Да! – выкрикнул Энден вдруг и стукнул кулаком по столу. – Да, облажался! Довольна теперь?

Фрида не ответила. Только сунула в шкаф третью тарелку и приступила к четвёртой. Посуду она мыла на диво быстро, Кат за ней в жизни бы не угнался. Да что Кат – даже Ада, наверное, медленней управилась бы. Впрочем, Ада вообще всю домашнюю работу делала неторопливо. Некуда ей было спешить – вот и не спешила.

Энден чиркнул спичкой и запыхтел, раскуривая погасшую трубку.

– Силовая установка, – произнёс он. – Ему нужна была силовая установка, экономичная, но мощная. Я известный пневмоэнергетик, такие задачи решать приходилось не раз…

– Ты скажи им, для чего эта установка, – Фрида принялась за чашки. – Скажи-скажи, не стесняйся.

Энден поправил очки:

– Для гибернационных складов.

– Каких? – не понял Петер.

Кату тоже хотелось узнать, что это за склады такие, но тут его, как в омут, затянуло в чужое воспоминание.

Он шагал по аллее. Под ногами хрустел песок, над головой плыли кроны деревьев, по-весеннему прозрачные, едва одетые первой листвой. Рядом шла девушка. Совсем юная, как и он сам. Необыкновенно красивая: будто какие-то искусные существа создали её вне человеческого мира и поместили сюда, к людям – напоминать, что такое настоящая красота. Он говорил о чём-то, сбиваясь и путаясь в словах, а девушка слушала, кивая. Потом улыбнулась, взяла его под руку и переменила шаг, чтобы идти в ногу.

«Это не по-настоящему, – подумал он. – Она не может вот так прикасаться ко мне. И улыбка… Я всё это выдумал. Слишком хорошо».

Но девушка была настоящей. Она остановилась, потянула его за рукав и, привстав на цыпочки, поцеловала. Очень нежно, очень сладко. В этот момент солнце, воздух, весенние деревья, город вокруг, да и целый мир – всё обрёло значение, показало ему свой истинный смысл, и он почувствовал, что познал собственное место в этом мире...

Кат понял, что уже с минуту не дышит, и судорожно втянул воздух.

–…Было голодное время, – бубнил Энден. – Я бедствовал, а тут – на столе изобилие, вино, пачка отличного табаку. Это оказало влияние, не спорю.

– Они тебя за жратву купили, – вставила Фрида. – Как дворнягу.

Энден только отмахнулся.

– Гибернация – это ведь тоже институтская разработка, – он обращался к Кату, не зная, что тот прослушал начало. – Коллеги из отдела бионаук постарались. Военный заказ. Планировали погружать в спячку тех, кто укрывался в правительственных бункерах. Очень удобно. Не расходуется пища, вода… Ну, и дышит человек в гибернации редко. Так что воздух тоже экономится. И самое интересное – ни пролежней, ни…

– А эти сволочи, – вмешалась Фрида, – замораживают пойманных людей. Чтобы не кормить до продажи. И не стеречь.

«Вон оно что, – подумал Кат. – Подпольный невольничий рынок. Выходит, учёный наш влез в говно по самые яйца. Если, конечно, здесь не как на Танжере…»

– У вас ведь работорговля запрещена? – уточнил он на всякий случай.

– Конечно! – Фрида всплеснула руками.

«Нет, здесь не как на Танжере, – решил Кат. – Здесь намного хуже».

Энден принялся выколачивать трубку в пепельницу.

– Если подумать, так даже гуманнее, – сказал он упрямо. – Пленники спят и, может, видят сны, а иначе жили бы в постоянном стрессе, в унижениях…

– Нет, – сказал вдруг Петер громко.

Энден замолк и посмотрел на него, и Фрида тоже посмотрела на него, а Петер сказал:

– Вы помогли не тем людям, Гельмунд. Вы зря это сделали.

Энден развёл руками:

– А что, собственно, ты бы предпринял на моём месте? Пошёл бы в полицию? Сам знаешь, это бессмысленно. Вся полиция куплена. Или нужно было его застрелить? У меня, видишь ли, даже пистолета нет…

– Не нужно было им помогать, – отрезал Петер. – Не каждый способен бороться с преступлениями. Но каждый может отказаться в них участвовать. Ваше дело было – отказаться. Вы же сами говорили: лучше одиночество, чем дурное общество.

– Они бы меня… – Энден замешкался и смолк.

«Мальчонка, пожалуй, прав, – подумал Кат. – Связываться с работорговцами – херовое решение. Как ни крути».

– Ну, короче, ты согласился, – сказал он. – И что дальше? Чего им теперь-то надо?

Энден потёр ладони.

– Я съездил в их логово, это заброшенная ферма за городом. Собрал силовую установку, настроил. Думал – разойдёмся, и делу конец. Но не учёл сложности оборудования. Установка – прецизионный агрегат, нуждается в квалифицированном обслуживании. Постоянном обслуживании. Через пару месяцев за мной пришли. Сказали – всё поломалось, не работает. Я, конечно, оставлял им инструкции, проводил обучение. Только это же дикари! Быдло! Едва не угробили аппаратуру. Я приехал, наладил, заменил повреждённые узлы. Снова всё расписал. Объяснил подробнейшим образом. Но…

– Но им твои объяснения до манды-дверцы, – кивнул Кат. – Само собой. Читать инструкции и лезть в сложную машину? Или послать за профессором, который это сам сделает? Ох и непростое решение. Я прямо теряюсь в выборе.