Кат влетел под ущербную арку, взбежал по ступеням, каждый миг ожидая, что древний бетон провалится, и они с Петером рухнут вниз, прямо под ноги кротам. Повезло: винтовая, закрученная улиткой лестница привела к ровной площадке. Повезло лишь отчасти: площадка обрывалась ломаным, щетинистым от арматуры краем, и дальше уже никакой лестницы не было. Они оказались в западне, единственный путь из которой вёл обратно, в лапы преследователей. Сквозь проломы в стенах виднелись скудные кроны деревьев, прыжок с такой высоты означал бы смерть.

Снизу донёсся треск, что-то посыпалось, загрохотало.

Кроты заревели в унисон. Башня задрожала от ударов.

Тяжело дыша, Кат шагнул к черневшему в центре проёму и посмотрел вниз. Там царил хаос: пытаясь настигнуть беглецов, могучие твари обрушили нижнюю часть лестницы и теперь бесились, разнося ветхие стены.

«Авось успеем уйти, – дыхание никак не выравнивалось, – покуда они тут всё не развалили».

– Цепляйся, – велел он Петеру. Тот послушно ухватился за плечо, и Кат начал считать вслух.

– Один, два, три, – говорил он, плотно сомкнув веки и пытаясь не обращать внимания на звуки внизу. – Четыре, пять, шесть…

Бу-ум!

Бум! Бум!

Башня словно бы вздохнула всем корпусом. Пол ощутимо накренился.

– Взрывают! – крикнул Петер. – Цоколь взрывают!

– Двенадцать, тринадцать, четырнадцать, – продолжал Кат сквозь зубы. – Пятнадцать, шестнадцать…

«Не успеть, – стучало в голове. – Не успеть. Попробовать сейчас? В жизни не выходило без счёта…»

Тут кроты заорали так, что Кат подпрыгнул на месте. Это был оглушительный, разноголосый крик, крик отчаянной боли и отчаянного бешенства. Затем посыпались взрывы – торопливой, беспорядочной очередью. Кат попытался наспех представить солнце, пустыню, кусты песчаного винограда. Зажмурился изо всех сил, до разноцветных пятен. Ничего не выходило. Он просто оставался там, где и был: на чужой планете, в дырявой бетонной коробке, готовой вот-вот рассыпаться на куски, с мальчишкой, вцепившимся в рукав…

Взрывы вдруг прекратились, наступила тишина. Кат выждал пару секунд и рискнул разлепить веки.

– Что они?.. – начал Петер тонким голосом и не закончил. Сглотнул, попятился.

Кат медленно, выверяя каждый шаг, подступил к краю площадки и заглянул вниз.

На первом этаже среди обломков лестницы стоял крот.

Всего один.

Это был матёрый вожак. Его сплошь покрывали кровавые разводы, с головы свисал надорванный шмат кожи, к груди жалась вывернутая, изжёванная лапа. Шкура на боках натягивалась при каждом вдохе, обозначая рёбра, и порывисто, болезненно спадала при выдохе.

Стены вокруг крота походили на частое решето, в бетоне виднелись сквозные дыры идеально круглой формы. Воздух пахнул зверинцем, пылью и смертью.

– Где остальные? – одними губами прошептал Петер.

Крот поднял голову и уставился вверх. Увенчанная костяным тараном звериная морда неспособна была выражать эмоции. Но взгляд крошечных глаз горел такой яростью, что Кат поёжился.

– Они что, друг друга… в Разрыв? – тихо спросил Петер.

– Сходи глянь, может, где ещё остались, – Кат качнул головой, указывая на пролом в стене. – Только не вывались.

Петер подобрался к пролому и выглянул наружу.

– Нет, – отозвался он через минуту. – Никого.

Вожак всё смотрел на Ката. Злоба в его глазах понемногу гасла, сменяясь чем-то другим.

Кажется, тоской.

Совсем не звериной. И даже не человечьей.

Наконец, он опустил морду. Фыркнул, окропив землю красными брызгами.

И заковылял прочь – медленно, неловко подпрыгивая, точно пёс с перебитой лапой.

– Почему… – начал Петер.

– Потом, – оборвал его Кат и, отступив от края, достал из кармана футляр с очками.

На этот раз никто ему не мешал, и, когда он досчитал до ста, наступила непроглядная ночь. Будто чья-то милосердная рука выключила свет, чтобы умирающий, изуродованный Батим вместе со всеми его несчастными жителями исчез с глаз долой. Кат поспешно снял очки, опасаясь, что снова увидит красное небо, мёртвые деревья, вихрь на горизонте. Но кругом были только дюны и редкие аспидно-чёрные пятна песчаного винограда, почти неразличимые в темноте.

Кат потянул носом, вдыхая чистый, ничем не пахнувший воздух Разрыва. Запрокинул лицо: в ледяном небе плыли незнакомые созвездия. Каждый раз, когда он бывал здесь, звёзды складывались по-новому.

«Неужто живой?»

Ветер холодил голову и шею, однако плащ из ткани-самогрейки исправно берёг тепло. Во внутреннем кармане у самого сердца ощущался твёрдый конверт с чертежами.

Петер поёжился:

– Никак не привыкну, что тут такой мороз бывает.

– Айда выход искать, – сказал Кат и побрёл к ближайшей дюне.

Петер нагнал его и зашагал рядом.

– Всё-таки не понимаю, – пробормотал он. – Что там произошло? Почему кроты передрались? Отчего последний просто взял и ушёл? И зачем они ломали ловушку?

Песок скрипел под подошвами. Кат хмыкнул:

– Думаю, они вообще были против затеи Фьола. Все, кроме той парочки, что с ним водилась. Услышали сирену, пришли посмотреть. Ну, и решили выпустить хозяина.

– Выпустить?! Он ведь им жить не давал!

Кат поддёрнул лямки рюкзака:

– Должно быть, боялись, что без Бена станет ещё хуже.

– Как-то глупо с их стороны, – с сомнением произнёс Петер.

– Кроты тупые. Сам ведь видел… Хотя не знаю. Возможно, наоборот – ломали ловушку, чтобы с ним покончить. Но ошиблись.

Петер кашлянул.

– Тех, двоих они тоже убили.

– Плевать, – поморщился Кат. – Всё позади, и ладно. Вот зачем они друг дружку в Разрыв покидали – действительно непонятно.

Петер поднял воротник куртки и спрятал руки в карманы.

– Мне кажется, – задумчиво проговорил он, – Бен откусил больше, чем мог проглотить. Вселился сразу во всю стаю кротов, чтобы разрушить башню. Только не осилил управление, ну, каждым одновременно. То ли это для него было в принципе не по зубам. То ли впрямь ослабел… От моего присутствия.

– Н-да, – протянул Кат. Взобравшись на вершину дюны, он повернулся лицом к ветру. – Может, и правда у тебя способность есть.

– Может, и правда, – сказал Петер. – Наверное, последний крот поэтому ушёл. Бен решил, что проиграл. И отступил.

Кат медленно поворачивался вокруг себя. Ему вдруг страшно захотелось спать – до одури, до звона в ушах. Он зевнул, с хрустом выворачивая челюсть.

Петер вздохнул.

– Подвели мы их, – тихо сказал он. – Джона с Джил. Не вернули сына.

С неба сорвалась звезда и, очертив дугу над горизонтом, пропала.

В теле Ката начала пульсировать пневма.

– Туда, – сказал он, указав на восток, где небо было чуть светлей.

Петер вдруг завозился, ощупывая грудь.

– Погоди, – сказал он. – Тут твой маяк. Ну, камушек…

Кат покачал головой и принялся спускаться с дюны.

– Пусть у тебя будет, – сказал он и снова зевнул. – На всякий случай.

XIII

Хотя твоей судьбе, о путник, в целом не позавидуешь, ты всё же обладаешь одним большим преимуществом перед остальными смертными. Тебя ведёт по пути настоящий бог. Лично. Персонально. Бог, который специализируется на пророчествах и предсказаниях. Бог, обладающий самым острым умом среди Олимпийцев (а они изрядные хитрецы, все до единого). Тот, кто видит сокрытое и сокровенное, тот, кто разит без промаха из любого оружия. Тот, кто способен посылать видения людям в самые дальние миры, туда, куда не достают волны моих передатчиков. Дар Аполлона невообразимо могуч, пускай транслируемые образы и несколько размыты.

И не забудем, что Солнцеподобному помогает его верный слуга. Который тоже, между прочим, кое-что умеет, поскольку не вчера родился.

О да. Не вчера.

Лучший Атлас Вселенной

Ранен.

Он ранен.

Они его ранили!

Бок наливался тупой болью. Если прижать рукой, болело сильнее, но так хотя бы меньше текла кровь. Правда, кровь всё равно находила лазейки, убегала между пальцами, и, когда он оглядывался, то видел за собой след из жемчужно-розовых клякс.