– Скажите, – Петер всё дёргал кружку туда-сюда, – а вам обязательно его… Ну, убивать? Может, легче сбежать куда-нибудь? Или уговорить его подписать эту самую вольную?

Ариана улыбнулась – неловко, непривычно.

– Бежать некуда. Поймают. А вольную он в жизни не подпишет. Я чего только не делала.

На последнем слове она осеклась. Кат посмотрел в упор:

– Трахает тебя?

Она сжала губы. Еле заметно кивнула.

Зазвенело, плеснуло, покатилось. Петер с шипением вскочил, отряхивая брюки от разлитого чая. Стул со скрипом проехал ножками по кафельному полу.

– Из-звините, – пробормотал Петер, тряся обожжённой рукой.

– Я ж понесла от него, – сказала Ариана. – Три месяца назад. А он, как узнал, меня в живот бил. Пока не скинула.

Петер замер, держа покрасневшую ладонь на отлёте. Чай тёмной струйкой лился на кафель. От лужи поднимался пар.

– Человек! – гаркнул Кат на весь зал. – Тряпку неси!

V

Весьма вероятно, что в каждом из освоенных миров Основатель установил некие устройства, которые блокируют работу магии перемещения. Потому что, сколько ни бились новые люди над созданием телепортов, ни одного им так построить и не удалось. Я раздавал сборочные схемы тем, кто откликался на мой зов, но это ни к чему не привело.

Сообщение между мирами возможно только с помощью таких, как ты, о путник. Редчайших уникумов.

Забавно, что именно я, слабый и ущербный, не способный к путешествиям в Разрыве, собрал и систематизировал, пожалуй, самую полную коллекцию якорей для навигации по этому удивительному пространству. Но атласы, которые я дарил курьерам-мироходцам, постигла та же участь, что и схемы телепортов. Они пропали бесследно – вместе с курьерами.

Надеюсь, хотя бы одна книга всё же попадёт в нужные руки, иначе нам всем крышка.

Лучший Атлас Вселенной

Свет кристаллов под потолком был таким ярким и резким, что, казалось, щекотал кожу. В воздухе плавал назойливый запах – смесь оружейного масла, металла и ещё чего-то горького, едкого, чем обычно пахнут коробки с патронами. На стенах висели пистолеты, винтовки, боевые жезлы – мёртвые и неподвижные, но с виду живые и стремительные, будто готовые в любую секунду сорваться с крючьев и начать драку. Матово отсвечивали стволы и затворы, с недобрым блеском глядели фокусирующие линзы. Ласково, словно приглашая себя потрогать, круглились изгибы прикладов. Под витринным стеклом блестели нагими клинками ножи.

– Иглы берите с запасом, – сказал продавец. – Лучше вот эти, от «Штайна». Тонкие, эт-самое, как волосок. И сразу распадаются после выстрела. Кровяная плазма их растворяет.

Кат стоял перед прилавком, взвешивая игломёт в руке. Оружие было лёгким и каким-то несерьёзным на вид: с тонким, в локоть длиной, стволом, с неудобной рукоятью, чересчур широкой даже для Катовой лапищи, с большой крючковатой мушкой, весь вид которой говорил о том, как жадно она уцепится за одежду в самый неподходящий момент.

– Сразу распадаются, говоришь? – спросил Кат задумчиво.

– Ну, эт-самое, не сразу, конечно, – смешался продавец, – минут через десять. Но быстро. И действуют быстро.

На его лоб вопросительным знаком свисала прядь слипшихся волос. Глаза были чёрные, с горизонтальными козлиными зрачками.

Кат пожал плечами.

– Ладно, – сказал он и протянул игломёт продавцу вперёд рукоятью. – Беру.

– Иголок вам завернуть? – спросил тот азартно. – Пять коробок по девяносто девять, шестую отдам бесплатно.

– Одну коробку, – сказал Кат. – И в магазин заряди сразу.

– Кобуру? – блеск в козлиных глазах угасал. – Набор для чистки? Масло?..

Кат покачал головой.

Петер всё это время неподвижно торчал у окна, сунув руки глубоко в карманы и глядя на улицу. Снаружи царила дождливая темень. Здесь, в Кармеле солнце вообще было редким гостем, особенно зимой – а сейчас как раз стояла зима, хоть и совсем не похожая на китежскую, сырая и ветреная. Совершенно непонятно, зачем Основатель устроил город в таком промозглом месте. Впрочем, многие поступки Основателя были куда трудней для понимания.

Продавец тем временем сноровисто вогнал заполненный магазин в рукоять и положил игломёт на прилавок – ближе к себе, чем к Кату.

– С вас триста девяносто девять, – сказал он, придерживая оружие рукой. – Можно, эт-самое, расплатиться энергией. Пневму принимаем прямо здесь, у нас новое устройство отбора, сертификат от совета городских докторов…

«Ещё чего», – подумал Кат. Час назад он сменял на деньги один из зарядных кристаллов, полученных от Килы. Размен в местном банке вышел грабительский, но наличных теперь хватало. Кармел был одним из редких миров, где золото ценилось не дороже свинца, так что «подгон на дорожку», как Кила назвал свой прощальный подарок, оказался весьма кстати.

Деньги перекочевали в кассу. Продавец бережно, как драгоценность, придвинул игломёт к Кату.

– Благодарим за покупку, – проговорил он с выученной улыбкой. – Приходите к нам снова... А вы ведь уже раньше приходили?

– Нет, – сказал Кат, пряча пистолет за пазуху. – Это, наверное, кто-то похожий.

И вышел на улицу, пригнувшись, чтобы не задеть макушкой притолоку.

Через несколько секунд к нему присоединился Петер. Они молча зашагали по улице вдоль домов, которые глядели на них заплаканными окнами.

– Что там светится? – спросил Петер немного погодя.

Кат вгляделся сквозь мглу. Высоко над крышами мерцала красная искорка.

– Обелиск Победы, – сказал он. – Местные после войны поставили.

– И кого они победили?

Кат сплюнул в лужу.

– Сами себя.

Петер перешагнул через мелкий, но бурный ручей, что тёк из водосточной трубы.

– Демьян, я могу говорить откровенно?

Кат завозился, поправляя игломёт под плащом. Громоздкое оружие было предельно неудобным: чувствительно тыкалось в рёбра, цеплялось дурацкой мушкой за рубашку и постоянно норовило вывалиться из-за пазухи наружу, под струи ледяного дождя.

Не дождавшись ответа, Петер продолжал:

– Нехорошо как-то получается. Он всё-таки её брат. А она его хочет убить. И мы вроде как в этом помогаем.

– Он её вроде как в рабстве держит, – бросил Кат.

– Ну да, – подхватил с жаром Петер, – Этот рогатый, конечно, гад последний. И отвратительно, что у них на Танжере рабы везде. И то, как с ними принято обращаться – это тоже ужасно. Но убивать… Тем более – родного брата…

Лицо у него было мокрым и несчастливым.

– Как вообще можно сестру в рабыни взять? – помолчав, спросил он. – А то, что она в конце рассказала… Как он её…

– Законом не запрещено, – Кат снова поправил игломёт. – Это же Танжер. Да и похеру. Пусть сами разбираются. Сюда давай.

Они свернули в переулок, подальше от людских глаз – что было, пожалуй, излишним, так как на улице, кроме них, не водилось прохожих. Петер долго не мог развязать мешочек с песком из Разрыва: стоял, горбясь, под чьим-то жёлтым окном, без толку дёргал отсыревшие тесёмки. Кат ждал. Дождь молотил его по макушке, словно вознамерился продолбить череп.

Наконец, Петер справился. Высыпал на ладонь щепоть песка, вцепился Кату в предплечье.

– Раз, два, три, четыре… – начал Кат.

«Солнце, – думал он. – Солнце, солнце, солнце…»

Холод принял их в объятья.

Волосы Ката, насквозь промокшие, облепили голову ледяным шлемом. Дуновение ветра, несильное, даже с какой-то ленцой мазнувшее по лицу, заставило попятиться и закрыться рукой. Петер издал короткий задыхающийся звук, словно его ударили под ложечку.

Днём в Разрыве царила жара, но по ночам она уступала место мёртвому холоду. И темноте. Впрочем, тьма была относительной: немного света всё же давали звёзды, сложенные в незнакомые созвездия.

– Ох, мама, – сказал Петер на своём языке и тут же перешёл на божеский: – Я думал, там холодно было… А тут-то ещё холодней!