Судорожно сглотнув, Жугань кивнул. Он вспомнил, что, несмотря на свою молодость Ван-Е, стяжал славу не только одного из лучших соглядатаев Тайной Стражи империи, но и был опытным бойцом, и потому, даже находясь под прицелом самострела, представлял собой немалую опасность.

– Но каким образом ты оказался здесь – в Чжипане? Что тебе от меня нужно?

– Меня прислал к вам мой начальник. Господин Сюманг хранит о вас самые лучшие воспоминания.

– Почему именно ко мне, а не к кому-нибудь другому?

– Мой начальник прекрасно извещён о том, что вы не участвовали в заговоре против богоравного владыки И-Лунга. Более того, в Алом дворце склонны считать ваше бегство как несчастье, поразившее вас из-за злых чар, наложенных на вас богопротивным Динху. Вы согласны?

Ожидая ответа, Ван-Ё пристально посмотрел на своего собеседника.

– Да-а. Это так…– растерянно пробормотал тот. Жугань ещё не совсем сообразил, что к чему.

– Но,– продолжил молодой человек,– к вящему прискорбию, вы поддались его заклятьям.

– Угу,– поспешил согласиться с ним Жугань. Теперь он уже догадался, куда клонит его собеседник. Ван-Ё мягко улыбнулся князю.

– Но, что я должен сделать, дабы исправить ошибку? – в Жугане начал просыпаться дух царедворца.– Если богоравный владыка знает, что я чист перед нефритовым престолом, то он должен был каким-то образом, подтвердить это. Не правда ли?

– Святая правда, сиятельный князь.

Ван-Ё достал из-за пазухи свёрнутый свиток пергамента, запечатанный сургучом. Князю хватило беглого взгляда, чтобы узнать личную печать И-Лунга.

– Вот,– протянул он свиток Жуганю,– это указ, о сохранении за вами должностей градоправителя Дациня и наместника столичного округа. А то досадное недоразумение,– продолжил молодой человек,– что приключилось с вами, можно легко исправить, поступив, как полагается всякому верноподданному государя Ченжера.

– То есть? – спросил князь, принимая из рук Ван-Ё свиток с указом.

– То есть – помочь своему повелителю подавить мятеж и навести порядок в стране.

– Я согласен,– быстро проговорил Жугань. Теперь, когда перед ним забрезжила надежда на спасение, он был готов безоговорочно предать Динху и всех остальных.

– Мой господин нисколько не сомневался в этом. А скажите – в Чжипане всегда принимают гостей без угощения?

– Простите меня.

Князь засуетился, он позвал слуг и повелел, чтобы они приготовили стол на двоих в одной из дальних комнат дома. Жугань не хотел, чтобы кто-нибудь присутствовал при их с Ван-Ё разговоре. Да и мало ли кто мог зайти в дом. Князь приказал слугам, чтобы они отвечали, что хозяин очень занят и никого не желает видеть.

Отдав все необходимые распоряжения, Жугань пригласил Ван-Ё следовать за ним. Он провёл его в укромную комнату с единственным окном, выходящим во внутренний сад дома. Сюда же двое слуг доставили столик с кушаньями и несколько кувшинов вина.

Оказавшись наедине с посланцем И-Лунга, князь начал расспрашивать о том, что творится при дворе. Заодно, он между делом поинтересовался, что сталось с его дворцом в Дацине. Ван-Ё не знал, но заверил Жуганя, что повелитель наверняка распорядится возместить все убытки, которые понёс «столь преданный слуга».

Разговор князя с Ван-Ё затянулся далеко за полночь. А едва занялся рассвет, как из ворот дома, где проживал князь Жугань, выехал закутанный в дорожный плащ всадник. Он спешил, ибо сведения, которые он вёз, могли окончательно решить исход междоусобной войны и судьбу трона Империи Феникса.

Глава 19

Ван-Ё вовремя доставил известия о продвижении мятежников, и потому войско И-Лунга успело первым прибыть в Панчен и расположиться в его укреплённом лагере, тем самым, прикрыв расположенный рядом город и мосты через Гиньдук.

Имперские силы состояли из Первого, Второго, Четвёртого и Пятого габаров пехоты, ченсена Железных Ястребов под командованием Кастагира и двух сабраков конных стрелков личной охраны государя. Всего двадцать четыре тысячи четыреста восемьдесят пехотинцев и шесть тысяч десять всадников. Кроме этих сил, в лагере находилось до пяти с половиной тысяч человек обслуги и ратников из вспомогательных частей имперской пехоты.

С запада к Панчену подходило войско сторонников погибшего юнгарха Учжуна. Основу этой армии составило ополчение из тридцати тысяч тяжеловооружённых всадников-кливутов и шестнадцати тысяч пехотинцев из наёмников и послушников Братства Богини. Ещё шесть с половиной тысяч легковооружённых слуг и кулбусских рабов следовали за своими хозяевами.

Ачай, Лобинь и Йоли торопились, ибо с запада на Чжипань надвигалась рать Закатного удела, собранная начальником городских войск Фусиня – сингархом Лян Чоу. Сейчас он разбил свой лагерь примерно в трёх дневных переходах от Чжипаня. Дальше сингарх не стал продвигаться, опасаясь попасть под удар превосходящих сил кливутов и воинов Братства Богини.

Предводители мятежного ополчения понимали, что Лян Чоу не сунется на равнину, где его небольшое войско будет мгновенно уничтожено конницей кливутов. Но и справиться с ним будет не так просто. Держась возвышенных и пересечённых мест, сингарх Лян Чоу оседлал все дороги, ведущие в округа Закатного удела и через плоскогорье Анахуань. Этим он несколько затруднил подвоз продовольствия и снаряжения в Чжипань из других мест.

Тогда было решено захватить Панченский лагерь. Но мятежники опоздали всего на один дневной переход. Когда они подошли к Панчену, там уже стояли войска И-Лунга и Чже Шена. Теперь у них было только один путь – попытаться разгромить имперскую армию.

Всю ночь обе стороны готовились к решающей битве. Воины оттачивали клинки мечей и наконечники совен, осматривали подковы коней, проверяли тетивы самострелов и луков.

Лучи восходящего солнца осветили обе выстроенные к битве армии. Лёгкий ветерок трепетал боевые знамёна и стяги. Имперцы стояли спиной к восходящему солнцу, выстроившись вдоль укреплений Панченского лагеря, на валу которого было установлено четыре десятка дальнобойных камнемётов и стреломётов.

В середине построения застыли восемь чётких прямоугольников имперской пехоты по три тысячи шестьдесят воинов в каждом. Сабраки всех четырёх габаров, сдвоив свои ряды, были выстроены в одну боевую линию. Впереди, как всегда, стояли щитоносцы, а за ними шли копейщики с длинными совнями. На расстоянии пяти шагов от последних выстроились вооружённые двойными самострелами стрелки. В промежутках между отрядами находились боевые повозки – вайраны.

На крыльях имперской армии расположились Железные Ястребы, перед которыми развернулись лёгкоконные стрелки. Правым крылом командовал тайчи Кунгер, левым – Кастагир. Князь Чже Шен возглавил главные силы, стоявшие в середине боевых порядков. Первым габаром имперской пехоты командовал сингарх Шибэр, Вторым – сингарх Яглакар, Четвёртым – Хэчи Шен, Пятым – Гаодэ. И-Лунг, окружённый сотней отборных телохранителей, расположился на особо возведённом для него помосте за линией своих войск, чтобы наблюдать за битвой.

Молодой государь, хотел было тоже принять участие в предстоящем сражении, но Чже Шен отговорил его.

– Это будет очень жестокая битва. Не такая, как предыдущие. И ещё неизвестно чем всё закончится,– обратился он И-Лунгу.– Я не могу позволить, чтобы ваша священная жизнь подвергалась опасности.

Несколько напуганный этим заявлением своего главного воеводы, И-Лунг согласился со всеми его доводами.

Динху, как и И-Лунг, тоже не собирался принимать непосредственного участия в битве. Верховный жрец Братства Богини, окружённый своими прислужниками, с самого рассвета занимался гаданием и принесением жертвоприношений Уранами. В качестве искупительных жертв были назначены юные кулбуски, захваченные воинами Братства в близлежащих селениях. В двадцати шагах от алтаря стояли князья и военачальники. С самого утра, будучи на конях и в полном вооружении, они терпеливо ожидали, когда Динху подаст им знак к действию.