Сайбун вздохнул.

— Тебе.

— Спасибо, — сказала Нина. Слезы брызнули из ее глаз. Она быстро повернулась и побежала по улице.

Сначала Сайбуну показалось, что дома никого нет. На его звонок дверь не открылась. Он позвонил еще раз. Толкнул дверь, и она легко подалась. Странно, почему это дверь открыта?

Тихо прошел в коридор. Услышал рассержен­ный голос матери и односложные ответы отца и все понял: родители ссорятся.

— Как мне не волноваться, если ты меня на­рочно волнуешь? — говорила мать.

— Нарочно? Ну и придумала!

— Да-да, нарочно! — стояла на своем мать. — И на меня нападаешь, и на сына...

— Вот уж кого я не трогаю, так это сына! — сказал Шарип. — А стоило бы в нем покопаться... Я давно хочу поговорить с ним серьезно, да ты не даешь. Чуть что — не трогай Сайбуна, он хороший! Разве не так?

— Сайбун не мог этого сделать! — выкрикнула мать.

«Вот оно что! — понял Сайбун. — Они заметили, что в шкатулке нет денег...»

— Значит, это сделал святой дух! — В голосе отца слышалась насмешка.

Сайбун сунул руку в карман. Вот они, три руб­ля! На месте. И как только выдастся случай, он положит их обратно в шкатулку.

Сайбун постучал ногами об пол, демонстрируя свое присутствие.

— Это ты, Сайбун? — спросила Хадижа-Ханум.

— Я.

— Ты вовремя явился, — сказал отец, хмуро по­глядывая на сына.

Три рубля обжигали ладонь Сайбуна. В конце концов, почему нельзя положить их сейчас на стол и признаться во всем отцу и матери? Как облегчи­ло бы его это признание!

«Положи, положи! — призывал себя Сайбун. — Вот в эту секунду положи! Расскажи обо всем — о телефонной трубке и магазине, о том, как оби­дел Ольгу Васильевну и взял в шкатулке три рубля! Расскажи, и ты снова заживешь счаст­ливо!»

Только об одном Сайбун не мог бы рассказать: что взял три рубля, чтобы купить подарок Нине. Ни мать, ни отец — Сайбун был уверен в этом — не по­няли бы его, осудили.

Как же тогда объяснить, зачем он взял эти про­клятые три рубля? Не объяснишь...

— А может, ты сам взял эти три рубля и те­перь забыл? — спросила мать у Шарила.

Глаза у отца вспыхнули обидой. Но он сдержал себя.

— Я уже говорил тебе: денег я не брал и в шка­тулку не лазил!

— А пришел выпивший! — сказала мать.

— Правда, — спокойно заговорил отец. — У сменщика моего сын родился. Зашли мы с ним в кафе, выпили по стаканчику вина. — Отец встал, прошелся по комнате. — A-а, ей-богу, напрасный раз­говор завели! Велика важность — три рубля! Поте­рялись и потерялись. Я тебе на расходы другие дам...

— Напрасный разговор! — всплеснула руками мать. — О том, что мира в семье нет. О том, что отец сыну проходу не дает. О том, что деньги в семье пропадать стали... И это напрасный разговор!..

— Успокойся, — сказал отец.

— Не успокоюсь! — крикнула мать.

— Успокойся, — повторил      отец. — Ссориться нам ни к чему. Тем более при сыне...

— Наоборот, пусть сын послушает, что его отец говорит! — воскликнула мать. — У тебя всегда я ви­новата! Солнце скрылось за облака — я виновата! Дождь идет — снова я! Я, я!.. Сайбун, иди ко мне! Сайбун! — Мать прижала Сайбуна к груди и, пла­ча, сказала: — Пошли, дорогой мой, пошли...

Сайбун не понял, куда зовет его мать. Но он был так расстроен, в душе его было столько смятения, что он позволил увести себя. Через минуту они по­кинули дом.

Мать повезла Сайбуна за город, где жила ее дальняя родственница.

Сайбуну было грустно, тяжело. Не хватало ему своих бед, так теперь еще и мать с отцом из-за него поссорились! Виноват он, ничего не скажешь! А по­ложи он на стол эту трешку, взятую из шкатулки, открой он душу — и наступил бы мир...

Легко сказать: положи деньги на стол, открой душу... Легко сказать...

Был бы у Сайбуна человек, с которым можно было бы посоветоваться! Даштемир? Это волк, а не человек, с ним по душам не поговоришь. Нина? Что она понимает в тех сложных вопросах, которыми занят сейчас Сайбун!.. Ольга Васильевна? Страшно говорить с Ольгой Васильевной...

«А может, попробовать? — Сайбун представил себе Ольгу Васильевну с ее теплой улыбкой, с мор­щинкой на лбу, говорящей о раздумье; темные, глу­бокие глаза Ольги Васильевны были полны уча­стия. — И правда, надо попробовать! Ольга Василь­евна поймет меня и простит...»

Сайбуну казалось, что, если бы сейчас рядом с ним оказалась Ольга Васильевна, он бы ничего от нее не скрыл, все бы выложил, как есть...

Задумавшись, Сайбун отстал от матери. Та обер­нулась и неожиданно строго проговорила:

— Ни шагу от меня! Погулял, и хватит!

Родственница, тетя Фариза, встретила их при­ветливо:

— Заходите, заходите... Как я рада! Спасибо, что не забываете. Ведь из всей нашей фамилии я здесь, за городом, одна. Случись что-нибудь, кому сказать? Кто придет? А мы с вами домами далеко, а сердцами близко...

Сайбун думал, что мать начнет плакать, будет жаловаться на отца, расскажет о ссоре в семье. Но мать словно бы и забыла о недавней ссоре. Она бы­ла весела. Блестя глазами, разговаривала с родст­венницей, выражала радость, что застала ее здоро­вой. Правда, при этом она не спускала глаз с Сай­буна.

— А почему Шарип не с вами? — спросила род­ственница.

— Две смены вчера отработал, — объяснила мать. — Устал. Пусть отдыхает...

— Да продлит аллах его жизнь! — воскликну­ла тетя Фариза. — Таких мужей редко встретишь теперь. Непьющий, трудолюбивый, спокойный... А то, что он по две смены работает, плохо это. Здо­ровье дороже всего!

— И я ему об этом твержу! — подхватила мать. Затем она перевела разговор на другие темы. Спро­сила, не отелилась ли корова. Вспомнила, что про­шлой осенью у родственницы болели овцы, так не болеют ли сейчас.

— Нет, овцы не болеют, — отвечала тетя Фари­за. — А корова не сегодня-завтра отелится. Вот по­этому и дома сижу — жду. Если все будет хорошо, приглашу вас на курзё. С кувшином приходи: мо­лозиво домой возьмешь.

— Баркалла. Дай бог, чтобы корова двойня­шек принесла, — сказала мать.

— Тогда один теленок для Сайбуна.

— Зачем он мне? — отмахнулся Сайбун. — По городу с теленком ходить?

— И то правда, сынок, — согласилась тетя Фа­риза.

В честь дорогих гостей родственница пригото­вила чуду с крапивой. Это блюдо было похоже на чебуреки, только внутрь закладывалось не мясо, а выдержанная в духовке крапива. Вкусная штука! Сайбун любил чуду.

Незаметно наступил вечер. Надо было возвра­щаться домой. Но мать не спешила. У нее и у те­ти Фаризы накопилось столько новостей, что пове­дать их друг другу было трудно и за сутки. Они перебирали близких, знакомых, вспоминали умер­ших...

Сайбун обратил внимание на то, что мать нет-нет да прислушивается к уличным звукам. Заскри­пит калитка — она приподнимется и как бы невзна­чай глянет через окно. Залает собака — беспокойно заерзает на месте, не спуская взгляда с двери.

«Кого она ждет?» — удивлялся Сайбун.

— Ассаламу алейкум! — раздался четкий го­лос отца, и он, широко улыбаясь, вошел в комнату.

Тетя Фариза засуетилась, обрадовалась.

— Аллах свидетель, не знала я, что вы приде­те, — говорила она. — Вина бы купила...

— Вино-мино мне без надобности, а от чуду не откажусь! — сказал отец, довольно потирая руки. — Я еще только с автобуса сошел — слышу вкусный запах. Ну, думаю, у Фаризы чуду готовятся!

Тетя Фариза удовлетворенно улыбнулась. Ей была приятна похвала Шарипа.

— Ах, с крапивой! — сказал отец, садясь к сто­лу. — Сто лет не ел! Вкуснотища!

Шел уже первый час ночи. Пригородные авто­бусы кончили работу. Тетя Фариза предложила Шарипу и Хадиже-Ханум с Сайбуном остаться у нее. Но отец поблагодарил, встал, вышел, сказав, чтобы его ждали, и через минут двадцать, появив­шись у дверей, позвал жену и сына:

— Такси ждет. Садитесь.

И втроем они вернулись домой.

Вроде бы кончилась ссора. Но для Сайбуна вся история этого дня—разговор матери и отца, взаим­ные упреки, поездка к тете Фаризе, странная весе­лость матери вначале и беспокойство в конце, появ­ление отца — бесследно не прошла. Мысли, родив­шиеся сегодня, крепко засели в голове. Казалось, кому какое дело, что он встречается с Даштеми­ром? Казалось, что родителям, если у него появи­лись свои интересы? Но, оказывается, все на свете связано друг с другом. И какой-нибудь дурной, мелкий поступок обязательно отзывается — то ли в другом месте, то ли у других людей — большой бедой...