Хрипун улыбался. Его узкие губы кривились в презрительной ухмылке, словно он заранее знал, что испугает Сайбуна, наведет на него страх.

Это-то и взбесило Сайбуна. Он забыл все на све­те. Что Хамид сильнее его. Что только выдержка и спокойствие могли бы помочь ему устоять перед более сильным Хрипуном.

— Чего ухмыляешься? — с вызовом спросил Сайбун.

— Хочу и ухмыляюсь, — ответил Хамид.

Теперь они стояли грудь к груди.

— А ласточку я все-таки у тебя отниму, — ска­зал Хамид.

— Не видать тебе ласточки как собственного затылка! — Сайбун сжал кулаки. — Вылечил я ее и отпустил на волю...

— Ничего, я тебе за все отплачу, — с угрозой произнес Хамид. — Трус несчастный...

— Я — трус?

— Конечно, — сказал Хамид. — Был бы сме­лым, не искал бы себе помощников в драке.

— Я и не искал... Я этого Даштемира сам в пер­вый раз увидел...

Хрипун вытянул шею. Теперь его лицо почти ка­салось лица Сайбуна. От Хрипуна противно, тяже­ло пахло табаком.

— Ха-ха, животики надорвешь... Ты его нико­гда не видел, а имя запомнил?

Он размахнулся. Сайбун подумал, что нужно уклониться, что нужно, в свою очередь, провести прием с подсечкой, которым так хорошо владел Даштемир. Но сделать ни первого, ни второго не успел. Кулак Хамида обрушился на него, и Сайбун очутился на земле.

— Раз — прием! — торжествующе сказал Ха­мид.

— Гад! Хрипун несчастный! — Сайбун вско­чил на ноги и кинулся на врага. Он успел ударить Хамида. Но, наверное, не сильно, потому что в сле­дующую секунду Хамид нанес ему новый удар, еще сильнее прежнего. И Сайбун снова упал.

— Два — прием! — крикнул Хамид. — Ну что, наелся? Или еще хочешь? Я не жадный...

Ухмыляясь и оглядываясь на Сайбуна, он по­шел к школе. Сайбун поднялся, отряхнул брюки, вывалянные в пыли, и вдруг, не выдержав, всхлип­нул. Ох, как ненавидел он сейчас Хрипуна! Дорого бы он дал, чтобы обрести силу и отомстить обид­чику!

Он смотрел вслед Хамиду, впитывал взглядом каждое его движение — расхлябанную походку, на­рочитое покачивание плеч — и твердил про себя: «Я тебе это припомню! Обязательно припомню!»

Зазвенел звонок, и Сайбун, разыскав портфель, валявшийся в высокой траве, поспешил в школу.

Мысли его были далеки от школы, от класса, от уроков. Обида тяжелым камнем легла на сердце. Сайбун не рассчитывал победить Хамида, но не ду­мал все-таки, что тот так легко справится с ним. Два раза свалил на землю... «Раз — прием! Два — прием!» — вспомнил он торжествующие возгласы Хрипуна. И это словно острым ножом полоснуло его душу.

Ладно, пусть Хрипун торжествует до поры до времени! Сайбун когда-нибудь отомстит ему!

«Расскажу про все Даштемиру, — подумал Сай­бун, но тут же устыдился этой мысли. Получится, что он жалуется, просит защиты. — Нет, не стану ничего рассказывать! — перерешил он. — Буду слу­шаться Даштемира. Пусть учит меня. Пусть прика­зывает что хочет — все выполню. Лишь бы действи­тельно стать сильным и ловким, лишь бы дождать­ся дня, когда можно будет опрокинуть Хамида на землю и, стоя над ним, торжествующе прокричать: «Раз — прием!» Ради этого я на все пойти готов...»

— Сайбун! — послышался голос Ольги Василь­евны. — Ты о чем задумался?

Сайбун пришел в себя. Шел урок литературы. На доске красивым почерком Ольги Васильевны было написано: «Михаил Юрьевич Лермонтов. 1814—1841 гг.» Сама Ольга Васильевна стояла в проходе между партами, в двух шагах от Сайбуна, держа в руках толстую книгу в красном переплете.

— Где ты сейчас был? — продолжала спраши­вать учительница. — Уж, верно, не на уроке...

Сайбун встал, но рта не раскрыл.

— Ну ладно. — Ольга Васильевна вздохнула. — Подойди ко мне на перемене. А теперь слушай... — Она обвела взглядом учеников. — Стихи Михаила Юрьевича Лермонтова «Парус»...

И она начала читать стихи, произнося каждую фразу кругло, певуче, словно рисовала картину:

Белеет парус одинокой

В тумане моря голубом!..

Что ищет он в стране далекой?

Что кинул он в краю родном?..

«А хорошо бы сейчас уплыть в море, — подумал Сайбун. — На лодке. С парусом. Далеко-далеко уплыть. Чтоб берег не был виден. Чтобы только небо и море. И чтобы забыть все беды: телефонную трубку, разговор отца о негодяях, которые портят телефоны-автоматы, болезнь матери, чувство стра­ха и неловкости перед Даштемиром, обиду на Ха­мида...»

А Ольга Васильевна продолжала читать стихи:

Играют волны — ветер свищет,

И мачта гнется и скрипит...

Увы, — он счастия не ищет

И не от счастия бежит!

«Это верно, — подумал Сайбун. — Когда на душе хорошо, без людей не обойтись. А если плохо, хо­чется остаться одному. Раньше, например, мне нра­вилось разговаривать с Ниной, ходить с ней. Теперь другое дело. Теперь мне никто не нужен. Это пото­му, что счастье ушло от меня...»

Ольга Васильевна читала:

Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой...

А он, мятежный, просит бури,

Как будто в бурях есть покой!

«И я тоже не смогу жить один, жить в обиде на Хрипуна, сознавая, что не смогу отомстить ему, — думал Сайбун. — И у меня впереди бури! Здорово написал Лермонтов эти стихи! Ну как будто бы про меня!»

Урок кончился. Сайбун подождал, пока ребята выйдут из класса, а затем направился к столу, за которым, углубившись в свои записи, сидела Ольга Васильевна.

— Ольга Васильевна, вы сказали, что я вам нужен.

Ольга Васильевна подняла голову; смотрела она на Сайбуна внимательно, пытливо.

— Что-то с тобой неладное происходит, — мед­ленно и тихо заговорила она. — Что, Сайбун? Ди­чишься, сторонишься товарищей... Я тебя другим знала. Может, дома плохо?

Сайбун кивнул.

— У меня мама больна. — Он уцепился за это как утопающий за соломинку. — Сердечный при­ступ был. Я ей таблетки давал — нитроглицерин... «Неотложка» приезжала...

— А сейчас маме лучше?

— Лучше.

Ольга Васильевна задумалась.

— Знаешь, Сайбун, я к вам на этих днях за­гляну...

САМБО

Отец ушел работать в вечернюю смену, наказав Сайбуну смотреть за матерью. Сайбун предложил маме чай, но она отказалась. И есть ей не хотелось.

— Не беспокойся, делай уроки, — сказала она.

Сайбун устроился за столом в той же комнате и, раскрыв учебник по алгебре, начал решать трудную задачку. Он потел, мучался, но решение ускольза­ло, наверное, потому, что рядом с иксами и игрека­ми все время присутствовали чужие мысли. Перед мысленным взором Сайбуна то и дело появлялись лица Даштемира, Хамида, отца. Увидел он и ту будку, в которой орудовал кусачками...

Каждое лицо, каждое воспоминание останавли­вало перо Сайбуна, мешало ему думать об алгебре. Не шла сегодня учеба, хоть ты плачь!

Мать заснула. Сайбун снова приник к тетрад­ке...

Тук, тук... — раздалось за окном. Сайбун поднял голову и не столько разглядел, сколько почувство­вал присутствие Даштемира. Сердце у него упало. Ноги стали словно ватные. Он еле добрел до двери. На площадке стоял Даштемир.

— Шел мимо, решил проведать тебя, — друже­любно сказал он. — Родители дома?

— Отец на работе, а мать больна.

— Что делаешь? — спросил Даштемир.

— Задачку решаю. Трудная попалась. — Сай­бун тоже вышел на площадку, прикрыл за собой дверь, боясь, что мать проснется и услышит его бе­седу с Даштемиром.

— Может, прогуляемся? Погодка хороша...

«Опять заставит телефонные трубки срезать!» — испуганно подумал Сайбун.

— Сходим на берег, к морю, — продолжал Даш­темир. — Покажу я тебе парочку приемов самбо... Знаешь, что такое самбо?

— Самозащита без оружия, — сказал Сайбун.

— Правильно. Ну давай собирайся, сходим на часок.

Сайбун заглянул в комнату: мать по-прежнему спала, дыхание у нее было ровным, глубоким. И Сайбун с легким сердцем решил оставить ее од­ну. В конце концов, надо же ему тоже воздухом по­дышать!

Море в этот вечер разбушевалось. Темные валы, гремя, обрушивались на берег. Сайбун и Даште­мир шли по берегу, отступая каждый раз, когда очередной вал, словно зверь в прыжке, падал у их ног.