Продержалась она месяцев восемь из обещанного химзащитой года. А потом аккуратно выпила глоток пива на семейном выезде на дачу… тишина. Никаких неприятных симптомов. Тогда она выпила еще глоток… походила минут пять, прислушиваясь к себе… и тут же решительно утащила полупустую пластиковую «баклажку» пива туда, где ее никто не увидит.

Поначалу казалось, что ей удается контролировать ситуацию, что ее уже не так страшно тянет к спиртному. Но очень скоро стало очевидно, что не просто тянет, а теперь еще и с необходимостью утаивать количество выпитого. Вроде бы от других, но ведь на самом деле от себя самой.

Она начала выпивать до вечеринок с алкоголем, втихаря «догоняться» после, начала, как профессиональный коуч, мотивировать компанию сходить за еще одной дозой, а потом еще за одной. Начала опохмеляться по утрам. Просто так. Для возвращения приятной беззаботности предыдущего дня. При всем этом, надо заметить, ее организм никак не соглашался с количествами выпитого, и по утрам часто становилось очень плохо. Но эти полдня головной боли и рвоты казались ей вполне адекватной платой за предыдущий вечер и ночь. Она была готова платить такую цену за удовольствие, приносимое этиловым спиртом.

А через какое-то время она начала забывать всё, что с ней происходило, и периодически просыпаться на мокрых простынях… Казалось бы, очень страшно и стыдно утром обнаружить себя обмоченной, да еще и слушать нелицеприятные рассказы о своем вчерашнем поведении. Но где-то в тот период, когда происходящее в употреблении стало слишком невыносимым, чтобы его выдерживать, что-то щелкнуло внутри.

Ей не за что извиняться, не отчего краснеть. Она не помнила, она не чувствовала то странное существо частью себя. И даже если это и была она, то, во-первых, были причины, а во-вторых, что тут на самом деле такого уж страшного. Все пьют, с кем не бывает.

Потом у них родились дети. По-настоящему долгожданные. Сначала дочь, а через два года сын. Она очень хотела стать мамой, и, казалось, дети наконец дали смысл ее жизни. Чистая от вещества беременность, потом кормление грудью и снова беременность и кормление. В небольшой перерыв между завершением грудного вскармливания и следующей беременностью она вернулась к веществу и так быстро увидела бездну, к которой ее тянет, что забеременеть еще раз было отчасти не только желанием иметь больше детей, но и спасением от власти алкоголя.

Еще два чистых года. Дети подрастали. Она была хорошей мамой. Правда. Очень хорошей. При этом, будучи в декретах, умудрилась открыть новый бизнес, который стал достаточно прибыльным. Семья переехала из квартиры в загородный дом… и вот тут что-то окончательно надломилось… муж занялся обустройством дома и словно совсем ушел из отношений, дети подрастали, собственных денег было достаточно, на работе появился администратор, которому она всегда могла делегировать все свои обязанности…

Оказавшись без строгих обязательств, какие она чувствовала перед детьми, пока они были совсем маленькими, без опоры на мужа, ушедшего в домостроительство, с полной финансовой свободой, она ощутила, словно последние якоря, удерживающие ее на месте, оказались обрезаны. И ее лодку понесло в такой неуправляемый шторм, какого раньше она и представить не могла.

За два года десяток капельниц, примерно такое же количество стационаров, разные виды подшивок, каких-то уколов, стоящих бешеные деньги. Два года хаоса зависимости и, казалось, их совместных с мужем попыток с ним справиться, а промежутки между запоями лишь сокращались…

На самом деле она никогда не вспоминала все вот так последовательно. Скорее, отдельными фрагментами большого пазла. Но не складывала этот пазл целиком. Потому что оборачиваться назад и честно видеть все было слишком страшно. И страшно по двум причинам – с одной стороны, от невыносимости поднимающихся чувств, а с другой стороны, от необходимости признания истинных масштабов катастрофы, которую ей было абсолютно непонятно как остановить.

Ты можешь сколько угодно делать вид, что употребление не вернется. Ты можешь обещать, давать зарок перед иконами или клясться здоровьем детей. Ты можешь уходить в работу, строить планы или искать хобби.

Ты можешь думать, что змеи в груди больше нет, что она никогда не проснется. Только внутри ты знаешь, что проснется. Вернее, змея знает. Она – это ты.

Кто-то пьет каждый день и ходит на работу, кто-то пьет только пиво, кто-то пьет в основном по выходным, кто-то пьет запоями. У алкоголика – человека со сформированной психологической и физической тягой, необратимыми изменениями в головном мозге – богоподобные отношения с веществом (помните, «обреченный на рабство»).

Алкоголик служит алкоголю, подвластен ему, бессилен перед своей одержимостью. Он переживает весь мир через призму зависимости. Сколько выпить? Как выпить? Как не пить? Как остановиться или, наоборот, незаметно упиться? Сколько этот человек пьет? Какие напитки будут в гостях? Из-под чего та пустая бутылка в кустах? Чем пахнет от пассажира маршрутки? Где ближайший бар? Незаметный, но неизбывный алкогольный фон каждого дня. Но главное – жизнь без вещества представляется абсолютно невозможной, серой, безрадостной и глупой.

Запои имеют свою цикличность и продолжительность. Постепенно время употребления увеличивается, а «чистые дни» сокращаются. Промежутки между запоями – это, по сути, периоды абстиненции, а совсем не трезвость.

Абстиненция – самая страшная фаза цикла. Остановиться после четырех, пяти, десяти дней запойного употребления не так просто. Это не «плохо» после новогодней вечеринки. Это когда несколько суток тебя трясет внутри и снаружи, когда возникает тревога такой степени, что чудятся звуки и страшно выйти из дома, когда ты не можешь ничего делать, но и отдыхать невозможно. Когда ты знаешь заранее, что несколько ночей будешь лежать на мокрой от холодного пота простыне без сна, а сердце будет биться в груди и горле так сильно, что становится страшно, как бы оно не выбило ребра изнутри. В короткие минуты небытия тебе будет сниться, что под кожей, в ушах, во рту ползают змеи. Ты будешь хотеть спать до изнеможения. И еще сильнее бояться спать.

Алкоголь вмешивается в баланс ГАМК (тормозящий нейротрансмиттер) и глутамата (возбуждающий нейротрансмиттер), и возникает сильная, а порой смертельная сердечная аритмия. Риск умереть от острой абстиненции очень реален и высок и составляет от 6 до 25 %, в зависимости от симптомов[4].

Люди начинают выпивать, чтобы почувствовать эйфорию, расслабление, веселье, смелость. Немного этилового спирта в кровь, чтобы стало классно, лучше, чем обычно. Алкоголик пьет, чтобы было «нормально», «терпимо», «не так плохо». Его «обычно» – невыносимо.

На самом деле у зависимого все хорошо с силой воли. Воля, которая нужна, чтобы встать утром и через тремор и приступы рвоты дойти до магазина, колоссальна. Воля, чтобы выдержать абстиненцию, а тем более на ее фоне жить и работать, тоже нужна немалая. Просто дело тут совсем не в силе воли, не в нелюбви к остальным, не в эгоизме. Дело в силе намного большей, чем человеческий контроль. Дело в одержимости.

Можно привести такой пример. Вашему телу нужно пить воду, и, даже если вы твердо решите больше никогда это не делать, ничего не получится. Сначала вы почувствуете жажду, а потом постепенно придет одержимость. Вода займет весь ваш разум, вы будете видеть ее всюду, потребность будет нарастать, и рано или поздно вы попьете. Возможно, даже из лужи. Так же и здесь. Как приобретенный инстинкт, прошитый в головном мозге. Одержимость. Когда я полностью завишу от воли Другого. Бога. Вещества.