В ноябре 1894 г. я вернулся из экспедиции в Китай и Центральную Азию и до весны 1895 г. занимался составлением общего краткого отчета о своем путешествии для Русского географического общества, как его организатора, и сделал доклад о нем на общем собрании общества. Другой доклад о процессах выветривания и развевания в Центральной Азии я сделал на заседании Минералогического общества, в котором подробнее остановился на происхождении сыпучих песков и отложений лёсса и внес существенные коррективы в известную гипотезу Рихтгофена о генезисе лёсса. Оба доклада, судя по отзывам о них, произвели большое впечатление и создали мне известность как исследователя природы Азии.

За время моего путешествия дело с постройкой железной дороги через всю Сибирь стало уже осуществляться, как и связанные с ним геологические исследования южной полосы Сибири вдоль трассы этого огромного пути. Горное ведомство организовало особые горные партии для изучения геологии вообще, месторождений угля и строительных материалов, условий сооружения мостов через крупные реки Иртыш, Обь, Енисей, Ангару, Шилку, Амур, скальных выемок и тоннелей, водоснабжения и пр. Такие партии начали уже работать в 1892 г. в Уссурийском крае и в Западной Сибири, в 1893–1894 гг. в Средней Сибири. В 1895 г. нужно было начать изучение Забайкалья и Приамурья. Я был назначен начальником горной партии, в состав которой вошли молодой горный инженер А. П. Герасимов и пожилой геолог А. Э. Гедройц.

Работу предполагалось выполнить в 3–4 года. Я взял на себя изучение западной половины области – от восточного берега оз. Байкал до г. Читы, уже немного знакомой мне по маршруту 1892 г. в Кяхту и на Ямаровку. Восточная половина, вообще лучше известная, чем западная, по работам горных инженеров в Нерчинском округе с его месторождениями золота и серебросвинцовых руд, принадлежавших царскому кабинету, была разделена между двумя моими сотрудниками: А. П. Герасимов должен был обследовать ее западную часть – от г. Читы до г. Нерчинска, а А. Э. Гедройц восточную – вмещавшую Нерчинский округ.

В начале мая 1895 г. я с семьей и мои сотрудники выехали в Иркутск тем же путем, который описан в главе I. Но в связи с весенним многоводьем Волги, Камы, Иртыша и Оби, сухой погодой и длинными днями, облегчавшими условия передвижения, этот путь занял значительно меньше времени, чем осенью 1888 г., и в конце мая мы были уже в Иркутске. Очень скоро удалось найти квартиру – арендовать дом англичанина Ли на набережной Ангары, чтобы занять его нижний этаж для рабочих комнат Забайкальской партии, а верхний для своей семьи, которая на лето, до освобождения дома поместилась во флигеле, рядом с небольшим садом, что давало детям возможность проводить все время на воздухе не выезжая из города. В начале июня я уже отправился на работы, переплыл опять Байкал на пароходе и от ст. Мысовой проехал в г. Верхнеудинск. На этом протяжении трасса железной дороги пролегала по восточному берегу озера до дельты р. Селенги и затем по долине этой реки, и больших скальных работ не предвиделось. Поэтому изучение этого участка можно было отложить, ограничившись на первый раз беглым осмотром, тем более что строение было известно по наблюдениям Черского и его карт береговой полосы Байкала.

В г. Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ) я купил лошадей и поехал по колесной дороге через хребет Цаган-Дабан на юг до долины р. Тугнуй, чтобы сделать первое пересечение этого хребта, через который проходит восточнее по более низкому перевалу трасса железной дороги. В долине р. Тугнуй и соседней долине ее притока речки Сухары я нашел много выходов коренных пород и провел исследование на восток до Петровского железоделательного завода царского кабинета, расположенного в долине р. Балеги на южном склоне того же хребта Цаган-Дабана и на трассе железной дороги. На этом заводе я познакомился с его управляющим горным инженером Лебединским и, по его просьбе, съездил на Балегинский железный рудник, где провел несколько дней для его осмотра. Нужно было выяснить, имеет ли этот рудник достаточные запасы руды, чтобы быстро увеличить производительность завода, который работал только для удовлетворения небольших потребностей в железе и стали приисков и рудников Нерчинского округа.

Рудник был расположен в 20 верстах от завода в горах Цаган-Дабана среди тайги, занимая вершину небольшой горы, поверхность которой была изрыта шурфами и небольшими разрезами для добычи руды. Две неглубокие разведочные шахты на дне разрезов были затоплены и недоступны. Осмотр разрезов и склонов горы, а также имевшиеся сведения о разведках вглубь показали, что месторождение это небольшое и обеспечить рудой крупный завод не может. Выяснилась необходимость посетить и изучить также все другие месторождения железа в Селенгинской Даурии, уже известные и частью даже разведанные управлением Петровского завода, сознававшим небольшое значение Балегинского рудника.

Из Петровского завода я выехал вниз по долине р. Балеги в долину р. Хилка, ограничивающую с юга хребет Цаган-Дабан. В этой долине я узнал, что немного дальше бурятского улуса, выше села Тарбагатай, колесная дорога кончается, трасса железной дороги идет далеко вверх по долине р. Хилка и на этом участке еще никакие работы по прокладке полотна не начаты, нет никого из строителей и нет населения, кроме нескольких маленьких бурятских улусов. Поэтому приходилось сильно менять условия своей работы. В улусе я оставил тарантас и часть багажа, нанял у бурят вьючных лошадей с конюхом-проводником и направился дальше верхом, изучая горы правого берега р. Хилка, вдоль которого была намечена трасса. Таким образом, здесь уже началась экспедиционная работа с ночлегом в палатке и походным питанием.

Небольшие деревянные юрты бурят попадались в расширениях долины, где луговые площадки обеспечивали корм скота; в них можно было покупать молоко, баранину. Дорога между ними представляла тропу по тайге, конечно уже поредевшей. Широкую долину р. Хилка с севера ограничивал хребет Цаган-Хунтей, отроги которого протягивались волнистыми гривами до самой реки, так что тропа пересекала и их оконечности; здесь, конечно, должны были работаться скальные выемки и полувыемки рельсового пути, что требовало особенно внимательного изучения естественных обнажений.

В промежутках между этими отрогами тропа шла по лесу или по лужайкам расширений долины, и выходов коренных пород почти не было. По дну долины извивалось русло довольно большой реки среди зарослей тала, рощ тополей, берез, осин и елей и луговин, переходивших выше по долине в болота. На юге за рекой тянулся Малханский хребет; его плоско-волнистый гребень, нигде не поднимавшийся выше границы леса, т. е. не представлявший «гольцов» (сибирский термин безлесных вершин гор), и длинный пологий северный склон были покрыты сплошной тайгой.

Мы делали от 20 до 30 верст в течение дня; я осматривал все выходы горных пород вдоль трассы, которая была отмечена колышками; отъезжал и в стороны, если там показывались обнажения. По вечерам я писал подробный дневник наблюдений. Это правило я усвоил себе с начала экспедиции в Центральную Азию, так как опыт работы в Прибайкалье и на Ленских приисках показал, что короткие заметки, набросанные наскоро днем в записной книжке, не обеспечивают восстановления всех наблюдений по памяти при обработке материалов, и очень многое пропадает навсегда. Ночевали в палатках. Погода первой половины лета в Забайкалье обычно без дождей, мешающих работе.