Район отстоял далеко от Иркутска: нужно было ехать сначала на лошадях по Якутскому тракту, потом плыть на лодке и на пароходе вниз по р. Лене и на пароходе вверх по р. Витиму – и работа должна была занять все лето. По пути на прииски, на р. Лене в устье р. Куты, находился казенный солеваренный завод, куда был назначен смотрителем горный инженер А. А Левицкий. С ним и его женой мы познакомились зимой в Иркутске, и он пригласил мою жену с сыном приехать на лето погостить на заводе. Это меня очень устраивало: по пути на прииски я мог завезти семью на завод, а возвращаясь в конце лета, заехать за ней и увезти назад в Иркутск. Жене также хотелось попутешествовать, вместо того чтобы оставаться одной все лето в городе.

В начале мая мы выехали в своем тарантасе, оставшемся от переезда из Томска, и в первый день доехали до ст. Хогот, откуда я год назад ездил на Ольхон. Станционный писарь в беседе со мной завел разговор о золотых россыпях и сообщил, что охотники, которые возили меня до устья р. Сармы, знают одну долину в Прибайкальских горах, в которой должно быть золото, и очень желали бы показать ее мне и узнать, как нужно сделать заявку на золотой прииск.

За две зимы в Иркутске я уже достаточно наслышался рассказов об открытиях россыпного золота, познакомился с несколькими золотопромышленниками, и предложение съездить еще раз в Прибайкальские горы, в бассейн р. Сармы, посмотреть золотоносную долину и кстати проверить прошлогодние наблюдения и распространить их немного дальше мне понравилось. На эту поездку я мог уделить две недели, оставив жену с сыном в семье писаря, который также хотел принять участие в поездке – вероятно, в надежде сделаться золотопромышленником.

Дело быстро устроилось, за один день все приготовления были сделаны, и мы поехали вчетвером с двумя вьючными лошадьми. Первые три дня маршрут был повторением прошлогоднего – вверх по р. Унгуре, перевал через Онотский хребет и вниз по речке Успану до р. Сармы; но здесь мы повернули вверх по этой реке, а не вниз, как год назад; перевалили через довольно высокую гору ее левого берега и спустились в долину небольшой речки Нуган, впадающей слева в р. Сарму. Это и была предполагаемая золотоносная долина моих проводников, которые, вероятно, узнали о ней от какого-нибудь вольного золотоискателя, бродившего по Прибайкалью и бравшего пробы наносов в руслах речек.

Мы нашли хорошее место для стоянки на правом берегу речки Нуган, где я поставил свою палатку, а мои спутники быстро устроили себе навес из коры лиственниц. Осмотрев немногие утесы с выходами коренных пород на обоих склонах этой долины, я нашел, что золотоносность ее возможна; это были метаморфические сланцы с прожилками кварца, перемежавшиеся с толщами мраморовидных известняков. Поэтому мы решили заложить шурф на дне долины; пока двое копали его, сменяя друг друга, третий изготовил несколько небольших досок, расколов ствол ели, и сделал по моему указанию маленький вашгерд; головка и борта его были окаймлены берестой.

Наш шурф на глубине двух аршин наткнулся на огромный валун гранита, который мешал дальнейшей углубке; поднять его мы были не в силах, раздробить на куски, разведя на нем костер и затем поливая горячий камень холодной водой, не удалось. Приходилось закладывать еще шурф на другом месте. Но нанос, добытый из этого первого шурфа при промывке на вашгерде, дал нам небольшую золотинку. Шурф не был доведен до плотика, т. е. дна долины из коренных пород, на котором обычно залегает золотоносный пласт; но золотинку в наносе можно было считать достаточным указанием на золотоносность, чтобы сделать заявку на отвод прииска и потом уже организовать основательную разведку. Для последней у нас не было ни времени, ни необходимых средств и сил. Поэтому мои спутники по моему указанию поставили заявочные столбы и вырыли возле них неглубокие шурфы в двух мecтax – вблизи впадения речки Нуган в р. Сарму и немного ниже нашего лагеря, так что долина этой речки была занята для двух приисков от ее устья до верховья в Приморском хребте.

Пока мои спутники копали шурф, я обследовал пешком долину речки Нуган выше лагеря, где впервые увидел еще не растаявшую зимнюю наледь. В этом месте все дно долины представляло голое место, усыпанное галькой и валунами; вдоль русла речки, на площади в несколько сот квадратных метров, лежала масса голубоватого льда метра в два-три толщиной, по которому речка текла в красивом ледяном русле. Зимой, когда наледь достигала максимального развития, она занимала всю эту голую площадь, но теперь уже успела сократиться от таяния. Приходилось думать, что в этом месте слой современного наноса в виде грубого галечника с валунами был не толстый, коренное дно долины расположено неглубоко, чем и было обусловлено появление в этом месте наледи: при осеннем замерзании воды в речке профиль наносов не мог вместить всю грунтовую воду, циркулировавшую под руслом, – она прорывалась через лед, разливалась по дну долины, замерзала и так мало-помалу создавала наледь.

Закончив разведку, мы поехали дальше вверх по долине р. Сармы, так как мне хотелось взглянуть на долину р. Малой Иликты, расположенную немного дальше, в соседнем бассейне р. Иликты, где лет 30 назад работал небольшой золотой прииск. Хотелось посмотреть, какие коренные породы выступают на склонах этой золотоносной долины и сравнить их с породами долины речки Нуган. Мы перевалили из бассейна р. Сармы в бассейн р. Иликты и заночевали на месте старого прииска. От него не сохранилось никаких строений, виден был небольшой разрез, т. е. искусственная выемка на дне долины, сделанная при добыче золотоносных песков для промывки и теперь представлявшая неглубокий пруд, а также отвалы гальки, уже заросшие кустами. Я осмотрел склоны верховья этой долины Малой Иликты, врезанные уже в северный склон Приморского хребта.

Возвращаться той же дорогой в Хогот мне не хотелось, и я решил перевалить здесь же через Приморский хребет, спуститься к берегу оз. Байкал и проехать по нему до устья р. Сармы, где сомкнуть новый маршрут с прошлогодним. Поэтому мы с писарем на следующее утро полезли прямо на гору, стоявшую над прииском, тогда как охотники с лошадьми поехали вверх по долине, чтобы подняться на хребет. С высоты горы видна была котловина, вмещавшая старый прииск, и лужайка, на которой мы ночевали; на этой лужайке разгуливал медведь, который явился туда тотчас после нашего отъезда и обнюхивал место палатки и оставленные отбросы; очевидно, он ночевал очень близко от нас, но теперь находился слишком далеко для выстрела из двустволки.

С поверхности Приморского хребта, здесь неширокой и ровной, открылся прекрасный вид на оз. Байкал, синевшее глубоко внизу. Белые гребни волн бороздили поверхность Малого моря, за которой вдали длинной волнистой лентой темно-зеленых хвойных лесов тянулся знакомый мне остров Ольхон, а за ним, еще дальше на горизонте, синели более высокие горы восточного берега озера. Любуясь видом голубого озера в зеленой раме гор, я записал в своей книжке следующее: «Стоя на высоком нагорье на краю величественной впадины Байкала, нельзя согласиться с мнением Черского, что эта впадина – результат сочетания продолжительного размыва и медленных складкообразных движений земной коры. Слишком она глубока, слишком обширна и слишком круты и обрывисты ее склоны. Такая впадина могла быть создана только дизъюнктивными движениями земной коры и создана сравнительно недавно, иначе ее крутые склоны были бы уже сглажены размывом, а озеро заполнено его продуктами».

Почти год назад я также видел озеро с высоты Приморского хребта вблизи ворот Малого моря; но это было при тусклом лунном свете ночью, а теперь тот же вид представился днем, при ярком солнечном освещении, и произвел гораздо более сильное впечатление. И я подумал, что приходится вернуться к старому мнению, высказанному еще академиком Палласом более ста лет тому назад, что Байкал образовался в виде огромного и глубокого провала в земной коре, а не является результатом сжатия силурийских складок, как предположил геолог Черский, изучавший в течение четырех лет геологическое строение берегов озера и составивший в 1886 г. геологическую карту его на двух листах в масштабе 1:420 000.