– Вот оно что! Мужчины! Как правило! Так ты, значит, имела возможность вывести общее правило?!
– Смотри-ка! А ты, значит, способен работать в жанре детектива?!
Новогодние праздники пролетели вихрем.
Не успели мы украсить комнату сосновыми ветками и прицепить гирлянду у входа, не успели дожарить отбивные и взбить яичные белки для торта, как настал черед принимать поэтов, прозаиков, драматургов и баснописцев. Они забегали поодиночке, парами и компаниями, и сами мы побывали за новогоднюю ночь не менее чем в пяти домах, где участвовали в двух любительских спектаклях, одном аукционе и одном конкурсе эротических танцев, пытались дозвониться сначала в Москву, чтобы поздравить с Новым годом Самого, потом – в травмпункт, чтобы узнать, что делать, если человека (Славика) покусала собака чьих-то соседей, и наутро никак не могли вспомнить, где же именно нас застал бой курантов.
Наутро мы твердо решили вести более уравновешенную жизнь. Я два часа терпеливо разговаривала по телефону с мамой. Она жаловалась, что Новый год встретили неудачно. Соседи затащили их в гости, она не хотела идти, как чувствовала, но не смогла отговорить папу, тот выпил лишнего и, конечно, затеял политический диспут, кричал и поставил всех в неловкое положение, да еще, уходя, так дернул куртку с вешалки, что вешалка оборвалась и упала одним концом, и теперь отношения с соседями, наверное, безнадежно испорчены, а у нее болит сердце. Я уговаривала ее не нервничать и принять валокордин, убеждала, что папа все починит и вообще все наладится и что нельзя начинать год в таком настроении.
Тут и Валерий вспомнил, что не поздравил сына, однако у того телефон не отвечал – люди то ли отсыпались после ночи, то ли не вернулись из гостей, и почему-то Валерия это очень расстроило, и когда он опустил трубку, лицо у него было растерянное, как у опоздавшего на урок первоклашки.
Мы печально замолчали и тут-то наконец почувствовали, что слегка устали. И что даже совсем не слегка, а просто падаем с ног. И мы немедленно свалились на диван, но нервы наши никак не могли отойти от возбуждения и успокоиться, так что пришлось мне еще раз сползти с дивана и заварить чай, поскольку кофе кончился. И мы пили его медленно, тихо и благостно и при этом разговаривали, как дети, – простейшими речевыми конструкциями.
– В этом году...
– М-м?
– Мне стукнет пятьдесят.
– Золотой век...
– Издеваешься?
– Почему?.. Для мужчины!
– Мужчины – это человеческие существа. И женщины – человеческие существа.
– Молодец! Отлично сказано!
– Все-таки издеваешься?
– Наоборот, восхищаюсь! Не от каждого мужчины услышишь такое.
– М-м? А что обычно говорит тебе каждый мужчина?
– Как тебе сказать... В основном вариации на тему «курица не птица...».
– Но может быть, они отчасти правы?
– Ну во-от! А я-то думала – наконец встретила мужчину своей мечты!
– Жена говорила, что я – помесь Обломова с Маниловым.
– Между прочим, они оба были по-своему счастливы!
– Это тоже говорила.
– Извини.
– Ничего, я привык. Да, может быть, это и есть мое счастье, только я этого до сих пор не понял.
– Ну-ну... Ведь мы уже договорились: наступила новая жизнь!
– Вита нуова, да?
– Именно!
– А что-то все вокруг подозрительно смахивает на старое...
– Да ничего подобного! Прислушайся... Слышишь, нет?!
– Что именно?.. Вот машина проехала.
– Аплодисменты! Овации! Вокруг мужчины во фраках... и здесь... и там – целая толпа! А это тебе вручают... точно не могу рассмотреть... кажется, Нобелевскую... или Букера? Смотри сам! Ну, видишь?
– Кажется, смутно... А, да! Вот и ты рядом – в своем школьном костюмчике!
– Гнусная клевета! Черное платье для коктейлей! Декольте! И колье с бриллиантами!
– Слушай, где ты пряталась до сих пор?! Да знаешь ли ты, что испортила мне лучшие годы жизни! Сколько я не написал из-за тебя!
– Вот-вот! Переложить ответственность на женщину! Очень по-мужски.
– Не придирайся. Теперь главное – успеть наверстать упущенное!
– Можешь сесть за машинку прямо сейчас.
– В данном случае я имел в виду другое...
Мы серьезно занялись делами. Мы рьяно включились в организацию журнально-издательского процесса. Мы обзвонили весь авторский состав «Литературного цеха» и обязали:
Жоржа – строго и придирчиво просмотреть рукописи, претендующие на место в редакторском портфеле;
Чизбургера – еще раз тщательнейше проработать композицию своей новой повести – той самой, где не хватало «мяса» на сюжетных «костях»;
молодых поэтов-мужчин – перестать дразнить Метелкину и Лизу ЖЕПОЙ, то есть женской поэзией, и активнее возделывать свои собственные творческие участки;
Томика – предварительно ознакомиться с сюжетами предназначенных для второго номера произведений и приступить к наброскам иллюстраций.
Сам Валерий твердо обещал мне подготовить для второго же номера не менее трех глав нового романа.
На всю подготовку мы отвели приблизительно месяц.
Возможно, мы управились бы и быстрее. Но мы были еще слишком неопытны в издательском деле. Да к тому же и Сам все еще пребывал в Москве и, как выразилась по телефону прекрасная Диана, не определился с датой возвращения.
Поэтому мы решили показать пока что часть оригинал-макета хотя бы ей.
– Я слушаю вас! – объявила она.
Мы озадаченно молчали. Диана смотрела на нас, порхая ресницами, деловито-приветливо, даже любезно. Но... КАК НА НЕЗНАКОМЫХ! Ее пальчики с французским маникюром зависли в воздухе над компьютерной клавиатурой. Было ясно, что наше общение не должно затянуться.
– Мы по поводу оригинал-макета второго номера, – наконец нарушила молчание Томик.
– Второго номера – чего именно? – так же любезно уточнила Диана.
Последовала новая изумленная пауза.
– Второго номера. Журнала. «Литературный цех», – отчеканила Томик.
– Журнала! Да-да... Но дело в том, что Анатолий Петрович не давал никаких распоряжений, – сообщила Диана. И улыбнулась чуть сконфуженно – словно фея, забывшая начало заклинания.
Мы переглянулись, вернее, тупо посмотрели друг на друга.
В это время Диана кинула беглый взгляд на экран монитора, и ее пальчики пришли в движение и легко пробежались по клавиатуре. И в тот же миг Славик (с перевязанной после укуса собаки рукой) воскликнул, протягивая ей папку:
– Нет, но вы хоть сами просто гляньте! Может, здесь что-нибудь не так?
Она коротко качнула головой – все еще любезно, но явно отрицательно, – продолжая стучать по клавишам. Точнее, это был не стук, а чуть слышное постукивание или даже что-то вроде легкого шуршания. Выглядело это изящно: блестящие сиреневатые ноготки не утопали в клавишах, а лишь чуть прикасались к ним. Ничего похожего на машинку. Мне было видно, как на экранчике монитора появляются и тут же исчезают какие-то квадратики и прямоугольники с надписями.
– Но ведь вы понимаете... существует определенная договоренность! – раздался вкрадчиво-недоумевающий голос Валерия. – И мы со своей стороны...
Тут она, более не церемонясь, досадливо дернула плечом. Она даже разомкнула губы в блестящей помаде, чтобы сопроводить свой жест соответствующей репликой, но в этот момент что-то на экране приковало ее внимание, и она удивленно вытянула шею, позабыв закрыть рот.
– Пошли, – негромко скомандовал Жорж.
– Но! Все-таки! В чем дело? – с вызовом начала было Томик, но он уже увлек ее к выходу. И все мы разом вдруг оказались снаружи, за серой дверью. Отошли на несколько шагов и только здесь остановились.
Посмотрели друг на друга: то ли осмысливая произошедшее, то ли чего-то ожидая. Но дождались лишь того, что Чизбургер одним прыжком вернулся назад и, громыхнув серым металлом, распахнул дверь и прокричал с угрозой:
– Вы!! Еще пожалеете!
– Дурак, Федька... – пробормотал Жорж. Сегодня ему можно было дать лет шестьдесят: лоб в морщинах, тусклый взгляд исподлобья... Неужто это и был тот самый франт со шнурками вокруг щиколоток? Неужто он танцевал с Томиком ламбаду?
