И замолчали. Я понял, что больше ничего ей сказать не смогу – слишком много у меня было слов, которые оказались сейчас ненужными. А она ждала, и пауза становилась невыносимой.

– Ну, пока, – полувопросительно-полуутвердительно сказала Марина.

– Счастливо, – совсем уже убитым голосом попрощался с ней я.

Положив трубку, я твердо решил переодеться в спортивный костюм, поставить назло всем врагам чайник и сидеть дома. Но потом усилием воли запихнул себя в пиджак и накинул пальто. Взрослый же человек – сам знал, что делаю. Что ж теперь расстраиваться? Жизнь не закончилась.

И все это я пытался доказать себе и другим, изо всех сил веселясь на бесшабашной тусовке у Воробьева. Надо признаться, у меня получилось почти искренне. Приглашенные Николаем многочисленные девочки с восторгом и благоговением смотрели на меня, потому хотя бы, что я был Воробьеву лучшим другом. Они окружили меня таким обожанием, что я растаял и почувствовал себя значительно лучше.

Однако под бой курантов я загадал совсем не то, чего бы хотелось этим милым девочкам.

За чередой бесконечных и изматывающих январских торжеств я совсем забросил работу – у нас ее не забросил только Штейнберг, которому все равно было нечего делать. Забыл также и о своем намерении вести здоровый образ жизни и теперь с ужасом смотрел на выпирающий из-под джемпера животик и мешки под глазами.

– Хорош, Сергеич, ничего не скажешь! – отчитал я себя, глядя в зеркало.

Опомнившись, я решил досрочно спрятаться в строгих стенах клиники и приступить к работе с особенным рвением, дабы отвадить от своего слишком гостеприимного в последнее время дома многочисленную дамскую публику, которая увязалась за мной из воробьевского гарема. Сил уже нет никаких – выдерживать поток обожания и терпеть капризы Кать, Наташ, Полин…

А что на работе творилось, словами не передать: пока мы там веселились, полгорода ОРЗ заразилось. Юдин трудился в две смены не покладая рук, забывая снять марлевую повязку даже во время обеда. Я к нему немедленно присоединился, отрабатывая свое декабрьское и январское безделье, приняв половину его пациентов. Мы на пару прописывали антибиотики, капли и электрофорез, поражаясь, почему люди не берегут себя. Конца-края не было видно череде простуженных пациентов.

В моменты передышек, которые редко, но случались, мы отдыхали в курилке, обессиленно шутя и незло посмеиваясь. Как оказалось, Юдин был неплохим товарищем, и теперь, когда все тонкости субординации в связи с эпидемией как-то подзабылись, его лучшие качества проявлялись в полной мере. У Павла сильный характер, он хладнокровен и умен, но это не мешает ему так же иметь и хорошее чувство юмора, быть достаточно тонким человеком. Короче говоря, общаться с ним одно удовольствие. Обидно, конечно, что я – экстраверт по натуре, не мог рассчитывать на ответную открытость. Юдин оставался блестящ и непроницаем, как Тибетская Книга Мертвых.

В один из таких тайм-аутов Юдин сказал, что хочет уволиться из нашей клиники в ближайшие пару недель. Я от неожиданности даже потерял дар речи. Жалко ведь терять товарища, которого только что приобрел. Придя в себя, все же спросил о причинах.

– Тебе что, деньги лишние? Я вот тут уже надумывал, не взять ли тебя в заместители. Так что не торопись, – посоветовал я.

– Эти деньги рано или поздно выйдут боком – и мне, и тебе, – спокойно ответил Юдин.

– Ты о чем?

– О том. Меня и без того хотят уволить. А так – хоть жест красивый сделаю, – продолжал он, не ответив на поставленный вопрос.

Мы помолчали.

– Не нравится мне здесь. Что-то в вашей клинике недоброе затевается – ты не чувствуешь? – вдруг спросил он.

– Ха, – съязвил я. – Тоже мне, вещая Кассандра! Только не говори, что ты, прожженный логик, веришь в какие-то предчувствия и ощущения.

Он снова помолчал и, не глядя на меня, отозвался:

– Это не предчувствия. Это – факт.

Он затушил сигарету и поднялся.

– Помнишь этот последний случай с Лопуховым, из-за которого нас двоих чуть не уволили?

– Ну?

– Когда ему отрезали органы, он был еще жив.

– Что?

Я подумал, что ослышался.

– Органы ему отрезали еще при жизни или сразу же после смерти, а ни в коем случае не во время вскрытия и не после него, – мрачно повторил Юдин.

– Да ты что?! Что ты говоришь?

– Ну, если бы вы на вскрытии не болтали с патологоанатомом, а внимательнее труп разглядели, вы бы тоже кое-что заметили, – ответил Юдин. – Это достаточно просто определить. Я в университете на хирургии одно время специализировался, а потом ассистентом судмедэксперта подрабатывал, – придал он вескости своим заявлениям. – На местах среза видна запекшаяся кровь – значит, на момент их образования кровоток еще не был остановлен. Операция, вероятно, проводилась достаточно поспешно, иначе тот, кто ее сделал, позаботился бы о том, чтобы таких следов не оставалось.

Я тоже поднялся и теперь смотрел на Павла, стараясь не пропустить ни одного слова. Но Юдин, видимо, считал, что сказанного достаточно. Поэтому повернулся ко мне спиной и пошел к выходу.

– Паша, – окликнул я его. – И что из этого следует, по-твоему?

Он обернулся:

– Что следует – это вам нужно знать. А мне это не интересно. Мне уже одного достаточно, что у вас живых людей здесь расчленяют безнаказанно.

И ушел, оставив меня сводить в голове концы с концами и стараться припомнить всю информацию, которую я уже скопил по этому делу, да за своими будничными хлопотами не удосужился как следует проанализировать.

Получалось препротивнейше: в клинике на глазах у всех происходили странные вещи, и никому до этого, в сущности, не было никакого дела.

Начнем сначала. Умерла при подозрительных обстоятельствах и после этого похищена девушка, которая в Москве не имела родственников. Никто ничего по этому делу вразумительного сказать не может или не хочет. После этого умер мужчина – также одинокий и никем не востребованный. Общих черт не так уж и много на первый взгляд: девушка молода и здорова, умирает по нерадивости хирурга. Мужчина не очень молод и имеет слабое сердечко – хирург ни при чем. Зато в поле зрения оказывается патологоанатом.

Можно вывести список лиц, которые попадают под подозрение. Воробьев, патологоанатом Власов, другой патологоанатом, Савушкин. Хирург Головлев – замешан во всем: мужчина умер на его операционном столе – раз; в ночь, когда умерла девушка, дежурил он – два; органы у умершего мужчины отрезаны там же, где его и оперировали, – три.

Таким образом, Головлев становится наиболее интересным персонажем. Разобраться с ним сейчас или подождать немного? А кстати, зачем он людей-то режет?

Есть мнение, что действует он не по собственной инициативе – она, как водится, наказуема. Обратим внимание на ближайшее и непосредственное начальство. Лямзин – главный злодей? Не-е, этот не может. Хотя почему не может? В тихом омуте такие черти бывают.

А ему это зачем? Вот в чем вопрос. Прояснить этот вопрос, Ладыгин, твой долг перед собой и обществом. Кстати, ты, кажется, собирался наведаться к судмедэксперту на предмет поиска похищенного из морга? Так вот, самое теперь время.

Подумав приблизительно таким образом, я покинул курилку с твердым намерением посетить сегодня же это гостеприимное заведение.

– Мне позвонили и сказали, что вам нужна помощь, – это так?

– Да, доктор, только мне нужно было не с вами…

– Ваш врач у нас уже не практикует. Собственно говоря, именно он попросил меня вам помочь. Надеюсь, вы согласны, что теперь я буду работать с вами?

– Хотелось бы, конечно, чтобы меня посмотрел тот же доктор – я к нему привык, и он меня полностью устраивал. Но если это невозможно – я согласен. У вас какая квалификация, доктор?

– Высшая, не переживайте так сильно. Если хотите, я вам все необходимые дипломы покажу.