– Дай мне стакан воды.

Я заметил, что, когда Саша закрывала входную дверь в мою квартиру, она сломала ключ, от чего он стал похож на стоп-знак, при этом она абсолютно невозмутимо отдала его мне в руки.

Сейчас мы идём к гостинице. Она пьёт холодный кофе, а меня не покидают мысли об её действиях. Конечно, её действия редко поддаются логике, но это уже перебор. Я спрашиваю:

– Зачем ты это сделала?

Она удивлённо мычит, не отвлекаясь от питья кофе. Я уточняю:

– Зачем ты сломала ключ?

Она держит трубочку зубами, будто боится, что её у неё заберут. Она говорит:

– Он тебе больше не понадобится.

– Что?

– Тебе больше не понадобится твоя квартира. Можешь выбросить обломок ключа.

Я подаю ей стакан с водой, смотря на гору таблеток. Я спрашиваю:

– Ты хочешь проглотить всё разом?

– Нет. Думаю, буду выпивать по три таблетки.

Я смотрю на кучу пачек, отсортированных в углу ванной, и спрашиваю:

– А с остальными как?

Она недовольно на меня смотрит, говорит:

– Слушай, я же сразу сказала, что хочу покончить с собой, так что не задавай глупых вопросов. Меня от смерти отделяет только эта горка таблеток, поэтому с остальными делай что хочешь.

Она сказала это так, будто я это знаю уже как месяц. Я спрашиваю:

– А где же мне теперь жить?

– Ой, да не парься ты так из-за мелочей.

– Мелочей? Ты также говорила, когда появилась эта мерзопакостная плитка. Ты говорила, чтобы я не беспокоился, ведь это временно, но годы шли и до сих пор идут, а она всё ещё при мне. Теперь же мне придётся жить на улице, потому что ты так сказала…

Она прерывает меня с видом, будто я виновник того, что произошло. Она, дуясь, говорит:

– Что временно, то мелочь. К слову, напоминаю, я занимаюсь этим, потому что ты сам просил меня осчастливить тебя.

– Что-то это не похоже на счастье…

– Счастье получаешь тогда, когда перестаёшь страдать. К тому же ты сам хотел попасть в рай.

Я собираю в рюкзак отсортированные наркотики, поглядывая на девушку, лежащую на кровати. Возможно, она ещё дышит. Прошло уже десять минут с нашего последнего разговора, после которого я начал заметать следы, а от неё нет ни звука. Я подхожу к кровати, избегая лужу разлитой воды, смотрю на её каменный взгляд, пущенный в пустоту. Я не стал проверять пульс.

Я недоумённо смотрю ей в глаза. Я спрашиваю:

– Я хотел попасть в рай?

Она поставила кофе на бордюр и приблизилась ко мне, обняв за шею. Она говорит:

– Да, ты лично мне это сказал. Сказал, когда мы были наедине. Сказал, когда я о чём-то рассказывала. Сказал с надеждой, что когда-нибудь это случится. Я помню твои эмоции в этот момент. Я помню: ты не улыбался; ты был добрым, убитым другими мальчиком, а я бездушной оболочкой. Тебе был интересен мир до определённого момента.

Она перестала говорить, чтобы поцеловать меня. Она не отрывала взгляд от моих голубых глаз.

– Я всегда буду с тобой, Антоша, потому что ты об этом меня попросил. Ты попросил, чтобы я тебя осчастливила, и я это сделаю, не переживай, ведь я же люблю тебя.

Я стою у входной двери, провожаю взглядом девушку. Она умерла в компании промокших пачек амфепрамона. Полиция когда-нибудь будет здесь. Это девушка умерла без моего участия. Я никогда не был в этой комнате.

Я стою у комнаты в гостинице. Саша говорит:

– Если жилец будет в комнате, то не переживай, просто чувствуй себя как дома.

– В смысле будет в комнате? Разве мы не пришли, чтобы ограбить её?

– Да успокойся. Ты знаешь всё о ней, так что разберёшься.

Я вхожу в комнату.

Солнце отражается в чае. Такое яркое и такое тёмное. На небе нет облаков. В кружке голубого цвета, на которой нарисована улыбка, в которой концентрат уже остывшего зелёного чая настолько велик, что на дне он обладает едким кисло-горьким вкусом, находится чайный пакетик, он и придаёт такой вкус чаю, после держания его в кружке около двадцати минут.

Саша должна скоро прийти.

Солнце становится всё больше; оно медленно становится красным гигантом, но ведь ещё рано. Люди на улице видят лишь голубое небо, а я лишь скорую смерть на всей земле. Солнце поставит точку в нашем прогрессе. Все труды наших предков канут в пучину. Все гении всех людей вместе взятых бессмысленны перед смертью. Почему люди строят из себя гениев, когда настоящие давно мертвы? Почему люди поклоняются богам и желают получить их благословление, когда разумнее будет получить гений того, кто создал колесо, чтобы использовать его на благо человечества, чтобы создать мир абсолютных людей. Но сейчас это уже всё бессмысленно. Я разрываю масляную плёнку чая, ведь это так интересно. Это интереснее, чем то, что происходит вне кафе. Зачем мне смотреть в лица тех, кому наплевать на мир.

Я отпиваю немного коричневатую жидкость, имеющую терпкий, горьковатый вкус и едко-кислое послевкусие. В кафе входит мужчина, на вид лет сорока семи, который подмечает меня, единственного человека, сидящего в тёмном помещении, подходит ко мне.

– К вам можно подсесть?

– Пожалуйста…

Человек, одетый в цилиндр, серое пальто, под которым бежевый не заправленный свитер, чёрные брюки, снимает головной убор, под которым были короткие волосы, гусарские усы, голубые глаза, после пальто и вешает верхнюю одежду на вешалку рядом.

– Вы знали, что мужчины должны снимать головной убор при входе в помещение?

– По-вашему, я не соблюдал этикет?

– Вы несколько припозднились и сняли его не при входе в помещение.

– По-моему, вы довольно экстравагантны, но всё же, к вашему сведенью, головные уборы снимают, чтобы проявить уважение к лицам, в нашем случае я подошёл к вам.

Мужчина разумный и понимающий делает заказ у официанта, появившегося из ниоткуда. Можно заметить, что когда взор человека, сидящего напротив, падает на меня, то он начинает улыбаться.

Я смотрю в окно на солнце, его периметр стал оранжевым, по сравнению с обычным, однако центр всё такой же белый. Рядом со зданием расположена машина, на которой приехал мужчина. Он ждёт свой заказ, параллельно смотря на меня. Он говорит:

– Этот вечер, эти оранжевые тона, наполнившие город, настолько прекрасны, что хочется лишь дивиться такому. Вы так не считаете?

Я молчу, молчу не только сейчас, но ещё когда говорит он. Я хочу, чтобы он услышал мои вопли в тишине, но он не реагирует. Я кричу:

Ад наступает, дьявол делает шаги, а вы так быстро смирились?

Мужчина замечает:

– Вижу, вы много съели печенья, вам они нравятся?

Мой заказ: зелёный чай, три печеньки.

– Печенье, сделанное из сдобного теста, очень вкусное, так в нём ещё есть множество кусочков довольно качественного шоколада. Будто вкус детства, и почему же тогда мне они не должны нравиться?

Пауза. Я кричу:

Почему все такие безрассудные?

– Вы ненавидите кого-нибудь? – спрашивает мужчина.

– Что это ещё за вопрос?

– Я просто интересуюсь…

Она спрашивает:

Кого ты ненавидишь?

Ответ:

Бога.

– Думаю, скорее всего, это будет отец. – отвечаю я.

– И почему же?

– Ну, он убил мою мать, и с тех пор я совсем один.

Из мужчины вырывается смешок, я предпочитаю делать вид, что этого не заметил.

– А ваша мать, в смысле, кем она для вас была?

– Она была очень хорошим человеком, хотя мне трудно об этом говорить, я почти ничего не помню.

Он всё также неумело пытается скрыть смех, я всё так же этого предпочитаю не замечать. Он говорит:

– Ладно, думаю, раз ты так говоришь, значит так оно и есть. Всё же дети должны нести правду, которую им гласили родители.

Пауза. Я молчу – бессмысленно что-либо кричать. Он никогда ничего не услышит. Он говорит:

– К слову, вы слышали про проникновения к квартирантам, у которых крадут лишь аноректики?

– Да. Что-то подобное видел в газете. Человек обчистил уборную популярной модели и при этом сделал вид, что она просто наелась таблеток до такой степени, что сама раскидала флаконы по комнатам.