– Не беспокойтесь, Алексей Дмитриевич, Андрюша такой неловкий. Вона об кровать запнулся, да рылом, понимаете, об пол. Дело семейное, прямо неловко вас и беспокоить.

Участковый, вернув мне улыбку, отчеканил:

– Так я, Лариса Николаевна, это собственными глазами видел. Можете не беспокоиться, оглянулся, а он запнулся и полетел.

И, брезгливо взглянув на хлюпающего носом мужчину, тихо процедил:

– Ступайте домой, гражданин, я к вам позже зайду.

Когда я осталась одна, сославшись на головную боль и отказавшись писать заявление на мужа, страшно захотелось курить. Надела больничный халат, шлёпки и, крадучись, выскользнула из палаты. Дорогу к выходу нашла быстро. На крыльце курили врачи, а поодаль пациенты. Вдохнув тёплый летний воздух с примесью гари, остро всплыло воспоминание родного села Покровское – запах луговых трав, лесных ягод и ещё чего-то щемящего, далёкого. Подойдя к стайке больных, попросила закурить. Уважили, угостили бесовским табачком.

Затянулась, разглядывая не по-нашему одетых прохожих, снующие повозки – машины. Прислушалась к говору, отродясь так не говорили в Санкт-Петербурге. А меж тем пожилая дама кудахтала:

– Я в прошлом году в неврологии лежала, вот где бардак, скажу я вам.

– В прошлом году? – переспросила я, выпуская кольцами сизый дым. – А сейчас какой год?

Возникло замешательство, а потом кто-то сказал:

– Так это тебя мужик так отходил, что памяти лишилась?

– Меня…

– Шла бы ты в палату, с доктором поговорила. А год 2016 на дворе.

Я ахнула, ведь последнее, что хорошо помнила из своего прошлого, это Рождество 1916 года, и звали меня тогда отнюдь не Лариса. А ещё я отчётливо помнила, как укладывала в промасленную бумагу четыре серебряных подноса, заворачивала покрытые воском две чудотворные иконы, чугунок с драгоценными каменьями, золотые монеты царской чеканки и сверху – янтарное ожерелье.

В это время представила я Ларису, себя, то есть, в этом ожерелье. Почувствовала тяжесть украшения на тонкой шее, залюбовалась жёлтыми всполохами янтаря. Подумала о том, что мне бы пошло. И тут мои женские мечты прервались грубым мужицким восклицанием:

– Янтарная княжна, не иначе!

В больницу возвращаться было незачем. Я понимала, что во мне уживаются русский мужик и современная девушка. Мужик помнит всё, что было сто лет назад, а девушка пока не помнит ничего. Надо возвращать память девушке, а уж потом решать, что делать. Пора возвращаться домой, к мужу, а потом ехать и проверять припрятанные сокровища.

Я зашагала в сторону дома, и в голове крутились слова какого-то Набокова: «Жизнь – большой сюрприз. Возможно, смерть окажется ещё большим сюрпризом».

В больничном линялом халате, старых шлёпках, с причёской, торчащей, как мочало, я вышла за ворота городской больницы. В руке я сжимала листок бумаги, вырванный из блокнота участкового, с его телефоном и моим адресом. В голове переругивались молодая девушка Лариса, у которой отшибло память, и аморальный мужик Матвей. Тот помнил всё – даже рождественскую ночь 1916 года, а дальше ничего.

– Послушайте, мужчина, это моё тело, это моя жизнь. Я, конечно, благодарна вам за своё спасение, но уйдите уже. Дальше я сама.

– Барышня, кабы я знал как, то ушёл бы. Но теперь, вроде, это и моё тело, я так ощущаю.

– Как же вам не стыдно? Сейчас 2016 год, вас уже сто лет как нет.

– Может, тогда к доктору? Мне бы не хотелось…

– Нет, нет, нет, только не к Петру Петровичу, в психушку я не хочу.

– Хоть в этом мы согласны, прости Господи.

Повезло мне, что на улице стоял тёплый августовский день. Деревья ещё не тронул пожар осени, но ветер уже обдавал свежестью и прохладой. Немного продрогнув, я искала взглядом кафе, чтобы согреться чашкой чая и попросить у кого-нибудь телефон. Кафе «Лакомка» прекрасно подходило для моей цели, только как же зайти в таком виде и без денег? Стыд-то какой. Пока я раздумывала, незаметно для себя оказалась за столиком и, махнув официанту, громко произнесла:

– Люди добрые, меня муж избил, вона нос сломал, ирод, – всхлипнув для убедительности, добавила: – Выскочила в чём была. Дайте телефон участковому позвонить.

Мои щёки пылали от унижения и стыда. Мысленно я умоляла Матвея не говорить больше ничего за меня. А он только ухмылялся и тыкал пальцем в принесённое меню. Официант, опрятный молодой человек, поглядывал с сочувствием и записывал всё, на что мой пальчик указывал. А потом молча достал свой мобильник и протянул мне:

– С-спасибо, – я смущаясь взяла телефон и быстро пробежала по циферкам, набирая номер участкового.

Судя по скорости набора, этот номер был мне знаком – мышечная память явно свидетельствовала об этом. Только бы монстр в моей голове помолчал. В ту же секунду я отчётливо различила мужской голос с хрипотцой: «Чё, монстр-то? Матвей я, аль опять забыла». Помню, помню, дай мне по телефону поговорить.

– Алексей Дмитриевич, это Смирнова. Я из больницы ушла. Нет, не выписали. Я тут в кафе, и у меня нет денег, можно вас попросить… Да, передаю трубку официанту.

Официант взял свой мобильник и направился к барной стойке, чтобы посчитать мой заказ и получить оплату.

А мне предстоит под лиричную песню на французском как-то договориться с мужланом в моей голове. Со стороны, наверное, это смотрелось комично. Потрёпанного вида девушка с синяками на лице молча смотрит на маленький букетик искусственных цветов на столе и ведёт с ним мысленную беседу. Моё лицо, скорее всего, всё время менялось: то нелепо стыдливое и виноватое, то возмущённое и настойчивое. Монстра, живущего внутри, возможно, выдавал холодный, высокомерный взгляд, а робкую девушку – потупленные в пол глаза. Благо, посетителей в это время немного, но мне было очень дискомфортно.

Вскоре принесли рисовую кашу с кусочками фруктов, омлет, сырники с вареньем и картофельное пюре со шницелем. Я подскочила и крикнула:

– Я столько не съем! Хочешь, чтобы меня, как корову, разнесло?

Официант принял высказывание на свой счёт и растерянно промямлил:

– Извините, но я принёс всё, что было заказано.

Спохватившись, я принялась извиняться и говорить что-то невнятное про диеты. Вскоре мне на помощь пришёл участковый, вовремя появившийся в кафе. Подтянутый, высокий, с непослушными вихрами светлых волос, он был похож на неуклюжего подростка. И только, как следует приглядевшись, я начинала понимать, что передо мной мужчина лет тридцати, а то и больше. Алексей сел за столик и, бросив официанту: «Спасибо», сказал мне:

– Здорово, что заказала побольше, я ещё даже не завтракал.

Он придвинул к себе кашу и начал с аппетитом есть. Это простое поведение завладело моим вниманием. Меня поглотило зрелище уплетающего за обе щёки мужчины. Да, я впервые разглядела в участковом мужчину. Матвей в моей голове тихо матерился. А я, неспешно обмакивая кусочек сырника в варенье, прошептала:

– Алексей, благодарю вас.

– Тебя, Лара, тебя, мы же договорились.

– Тебя, – согласилась я и продолжила: – Мне нельзя в больницу, у меня и вправду что-то с головой.

– Я понимаю, Лара. Муж тебя бил и не выпускал из квартиры. Это чудо, что ты вообще осталась жива. Не знаю, специально ли ты устроила короткое замыкание феном или нет, но факт остаётся фактом – током тебя тоже ударило. Я только что разговаривал с Андреем, наврал, что заявление ты уже написала, и ему грозит срок. Поэтому предлагаю заехать к нему: ты заберёшь документы, одежду и деньги. А потом будем решать, что делать. Одной тебе туда лучше не соваться, согласна?

– Согласна, – мой голос прозвучал настойчиво, потому что Матвей требовал, чтобы я одна вошла в квартиру мужа. Ему бы всё кулаками размахивать, а то, что кулачки у меня маленькие, женские – Матвею наплевать.

Закончив трапезу, мы пошли к старенькому «Мерседесу» Алексея. Так хорошо, что у меня появился защитник. Ладно, Матвей, мне повезло дважды – у меня два защитника, один просто невидимый. А везучих коней не стоит придерживать. Я всё слышу.