– Ты что, считаешь себя самой умной?

Она поставила последнюю чашку в посудомойку, закрыла дверцу и выпрямилась.

– Нет, не считаю. Но я хочу попробовать что-то изменить. И хочу оставаться с девочками так долго, как только смогу, хотя это будет непросто.

Гарет сузил потемневшие глаза и презрительно бросил:

– Непросто?! Это ты правильно сказала. Только вот кому? Пока я буду вкалывать целыми днями, чтобы мы могли платить по счетам, ты будешь заниматься йогой, медитировать и отовариваться в бутиках. Неплохо придумано! Ты расслабляешься дома, пока я…

– Вообще-то воспитывать детей – это тоже работа.

– Какая же это работа?! Ничего подобного!

– Ничего подобного? – Ребекка почувствовала, как все ее тело напряглось. – Мне не послышалось? Ты правда так сказал? Давай тогда я наберу себе дежурств в больницах выше крыши, а ты будешь сидеть дома с детьми. Ты ведь умеешь им менять подгузники…

– Памперсы.

– Один черт.

– Бек, ты уже двадцать лет в Америке живешь. У нас тут говорят «памперсы».

– И что?

– Нет, вы только посмотрите на нее! Она вся такая из Великобритании…

– Но я ведь и правда оттуда, Гарет.

– А мы здесь говорим «памперсы», и ты это прекрасно знаешь.

– Ну и какая разница?

– А вот, представь себе, есть разница. Очень даже имеется!

Она не ответила. Это было смешно, глупо и мелочно, и он знал, что поступает не по-мужски, но был зол на нее и попытался обидеть побольнее. Когда они только начали встречаться, он сказал ей, что отец у него итальянец, а она пошутила, что «Гарет Руссо» звучит не очень-то по-итальянски, и он ответил, что мама у него родом из Уэльса. Он постоянно твердил, как ему нравится ее английский акцент, а теперь вдруг вздумал попрекать ее британским происхождением. Переведя дыхание, Ребекка подняла глаза на мужа и спокойно сказала: «Все просто: либо ты меня поддерживаешь – либо нет».

Гарет уставился на нее, а потом выбежал из кухни.

Позже Ребекка поняла, что вот тогда-то фасад их брака и дал трещину, чтобы потом окончательно развалиться. Оставшееся время до рождения Хлои Гарет приходил домой очень поздно и сразу шел в спальню, не говоря ей ни слова. Когда ее с Хлоей выписали домой из роддома, он не выказал особой радости. Отправляясь утром на работу, он мог зайти и посмотреть на девочек, но иногда шел прямо к выходу, как будто бы он не имел перед ними никаких обязательств или вообще забыл, что они живут с ним под одной крышей.

Очень скоро от него снова стало пахнуть виски, а потом и чужими духами, и, когда Хлое исполнился месяц, Ребекка вытащила на свет божий найденный ею в машине мобильный телефон из своей старой шкатулки для драгоценностей. Она точно знала, что Гарет туда не заглядывает. И вот теперь она глядела на заставку на экране, куда нужно было ввести пароль, и вспомнила, как легко Гарет тогда принес извинения из-за отсутствия на похоронах ее отца и как она подумала, что он кается в чем-то гораздо более серьезном.

Так ли это было? Что ж, есть только один способ выяснить.

Она должна каким-то образом разблокировать телефон.

В который раз она выбралась из магазина через окно, спрыгнув на помойный бак. Руки у нее дико болели, их было буквально не поднять. Посеревшие от гаечного ключа ладони пахли металлом. Накануне она так сильно сжимала инструмент, чтобы снять колесные гайки, что разогнуть пальцы с утра было сущей мукой. И спала она плохо – ей было холодно и тревожно – она все время вспоминала загадочные звуки в ночи у заправки. Они точно отличались от шума, с которым ветер тащил ветку по асфальту.

Это было что-то другое.

Вообще в дневное время она чувствовала себя увереннее, а когда ночевала в магазине, лишь неверный свет фонарика давал ей хоть какое-то чувство комфорта. Но на заправке чернота была абсолютной. Поэтому она сказала себе, что больше никогда не выйдет ночью без фонарика.

Стоя на крышке мусорного бака, она посмотрела вниз на гавань, где у причалов по-прежнему не было ни одного судна, а затем повернулась, чтобы взглянуть на Мейн-стрит. Пожалуй, название это было чересчур пышным, ведь то была никакая не «главная улица», а всего лишь лента асфальта, вдоль которой тянулись брошенные дома. Глаза Ребекки нашли изъеденный ржавчиной щит-указатель на склоне холма – там выцветшими черными буквами значилось название городка.

Хелена.

Это название невольно всколыхнуло давние воспоминания: Ребекка ходила в школу с девочкой по имени Хелена. В начальной школе они были лучшими подружками и часто гостили друг у друга. А потом отец Хелены заболел, и девочка отсутствовала в школе целую неделю, потом целый месяц, а затем еще один, пока все не узнали, что Хелена с семьей переехала в Йоркшир. Спустя несколько дней отец Ребекки увидел, как она вечером украдкой плачет в своей комнате, а когда спросил ее, что случилось, та ответила, что виновата в том, что Хелена уехала.

– О чем ты толкуешь, малышка? – удивленно спросил он и сразу постарался успокоить дочь: – Как это может быть твоей виной?

– Люди, которых я люблю, всегда покидают меня.

Ребекка вернулась в реальность и, оторвав взгляд от указателя, спрыгнула с мусорного бака. Она двинулась вниз по Мейн-стрит, разглядывая дома по обе стороны улицы. Когда остров процветал, то, по словам Джонни, здесь были и кафе-мороженые, и закусочные, где подавали крабов, и семейные ресторанчики, но сейчас все было заброшено и заколочено, как и магазин, в котором спала Ребекка. Честно говоря, это был не совсем магазин, а просто деревянный сарай.

«Весь этот остров – словно призрак», – подумала она.

После урагана «Глория» ни одно здание не было толком отремонтировано. Часть домов была оставлена как есть, то есть в полуразвалившемся состоянии. Наверное, причина крылась в изоляции острова – до него было три часа на пароме от Монтаука, сто с лишним миль через океан. Похоже, про этот кусок земли жители материка просто-напросто забыли, как будто бы он никогда не существовал. С ноября по март на острове вообще никого не было, а в остальное время иногда отдыхали экипажи рыболовецких траулеров и появлялись немногочисленные ученые-биологи, изучающие морские формы жизни. «Да и кому в принципе сюда потребуется приезжать?» – подумала Ребекка, садясь в джип.

Тогда почему она приехала?

Она скользнула за руль и закрыла дверь. «Я здесь из-за Джонни, – подумала она. – Потому что я любила его и потому что он был моим братом».

«Нет, не так, – оборвала она сама себя. – Он – мой брат. И он жив!»

Ребекка решительно включила зажигание.

Стараясь спасти салон джипа от дождя, она заделала разбитое с пассажирской стороны окно куском брезента, который нашла на заправочной станции. Позже в магазине она обнаружила под прилавком рулон прозрачного пластика, которым хотела заменить брезент, чтобы иметь справа более или менее нормальный обзор.

Однако, тронувшись в путь, она мало смотрела по сторонам. Перед глазами вставали образы Киры и Хлои. Вот Кире два с половиной года, и она бегает за ярким пляжным мячом на заднем дворе, а вот Хлое восемь месяцев, и маленькая розовощекая крепышка самозабвенно тянет в рот любимого жирафа Киры… Вдруг все силы, которые Ребекка черпала от уверенности в том, что ее ищут и непременно спасут, исчезли. Вместо них ее захлестнуло и переполнило чувство утраты.

Наверное, по малолетству Хлоя не так остро реагирует на ее отсутствие. Но как быть с Кирой? За два с половиной года ее жизни мать и дочь ни одной ночи не провели порознь.

«Сосредоточься на дороге», – приказала она себе.

Шоссе шло вдоль моря, и взгляд ее переместился на тонкую серую линию на горизонте, едва различимую за клубами тумана. Там – материк, оттуда кто-то обязательно прибудет на остров.

«И ты сможешь вернуться домой, – твердо сказала себе Ребекка. – Сможешь вновь обнять своих малышек…»

Общежития, где жили рыбаки в путину, находились на северной стороне острова, на самом берегу. Между этими неказистыми двухэтажными зданиями было расстояние в несколько миль, слово они не желали терпеть соседства друг с другом. Одно смотрело своими окнами на океан, а другое на центральную часть острова, где находилась его высшая точка – гора Нуйяша.