Опыт собеседования с духом стихий со временем пригодится паломнику Муравьеву, когда он, преодолев бурное Кубенское озеро, пристанет к Камень-острову, тому самому, на котором в 1260 году нашел спасение от шторма князь Глеб Василькович, отплывший от пристани Антония и вновь застигнутый непогодой (сказался суровый нрав озера). Другое дело, что теперь, в отличие от романтического героя, Андрей Николаевич неустанно повторяет молитву Иисусову, уповая едино на помощь Спасителя и Его святых.
Читаем у Муравьева: «Хотя и с трудом, достигли мы благополучно желанной цели. Предваренный настоятель ожидал нас на берегу; но мы не могли причалить к настоящей пристани, от сильного прибоя волн, и должны были объехать кругом островка, чтобы выйти на берег с противоположной стороны. Несколько сажень составляют всю каменную площадку сего острова, ровно столько, чтобы можно было на нем поместить церковь и келлии; волны били в основание настоятельского дома, и сильно завывал ветер в окна».
Речь идет об одном из древнейших монастырей Русского Севера, дошедших до наших дней, – островной Спасо-Каменной обители. Самым удивительным образом этот монастырь, предположительно основанный в XIII веке, окажется впоследствии связан с Троицкой обителью преподобного Сергия (об этом будет рассказано позже), что позволяет нам говорить о неслучайности духовных путей в русской средневековой истории, о провиденциальности и закономерности событий, о знаковом характере личностей, чья связь носит не только объективный, но и метафизический характер.
Вернувшись из той своей поездки, Андрей Николаевич напишет: «Предпринимаю описание родной нашей Фиваиды, которую только что посетил в пределах Вологодских и Белозерских. Едва ли кому она известна из людей светских, а многие однако же слышали о Фиваиде Египетской и читали в патериках Греческих о подвигах великих Отцев, просиявших в суровых пустынях… Но кто знает наш чудный мир иноческий, нимало не уступающий Восточному, который внезапно у нас самих развился в исходе XIV столетия и в продолжение двух последующих веков одушевил непроходимые дебри и лесистые болота родного Севера? На пространстве более 500 верст, от Лавры до Белоозера и далее, это была как бы одна сплошная область иноческая, усеянная скитами и пустынями отшельников, где уже мирские люди как бы вынуждены были, вслед за ними, селиться и составлять свои обитательные грады там, где прежде особились лишь одни келлии. Преподобный Сергий стоит во главе всех, на южном крае сей чудной области и посылает внутрь ее своих учеников и собеседников».
Вышедшая в 1855 году в Петербурге книга Муравьева «Русская Фиваида на Севере» стала событием примечательным. По сути, впервые представитель столичной элиты не просто совершил поездку по собственному Отечеству, припав не к европейским, как это было принято, но к российским древностям, а написал об этом книгу, произведшую на соотечественников сильнейшее впечатление.
Вопрос автора: «Кто знает наш чудный мир иноческий?» – прозвучал риторически. Выяснилось, что почти никто! И это притом что современник Андрея Николаевича известный славянофил и литератор Степан Петрович Шевырев уже посвятил своему путешествию на Север воспоминания «Места благословенные. Вакационные дни 1847 года». Может быть, причиной невнимания к «Местам благословенным» стало весьма неоднозначное отношение к самому автору со стороны столичных интеллектуалов, видевших в Шевыреве фигуру одиозную, реакционную, консервативную, чьи верноподданические реляции вызывали у столичных либералов недоумение, а порой и отвращение. Может быть и так, но это ни в коей мере не отменяло литературного дарования Степана Петровича, его проникновенного слова и любви к описываемому предмету.
Прочтем несколько выдержек из его воспоминаний: «Красота человека, даже и та, которая дается ему от природы, зависит от его образования, обычаев, воспитания, предрассудков – и потому так изменчива. Но красота мира Божия зато неизменна никогда. С Белозерского вала я любовался дивным захождением солнца, которое в полном блеске, по безоблачному небу, скатывалось в волны Болоозера…
В лодке отправились мы к монастырю. Он стоит среди волн и утвержден на сваях, как маленькая Венеция. Кельи примыкают к воде – и волна доплескивает в окна, из которых можно удить рыбу. Петр Великий посещал этот монастырь и любил его: ему, конечно, нравилась смелая мысль утвердить стены его над водами озера, которое довольно глубоко и изобильно рыбою. От монастыря идет к другому острову мост длиною с полверсты, утвержденный на сваях. Ворота монастыря стоят в воде. Вы въезжаете через них в маленькую пристань, где выходите на ступени внутренней монастырской ограды (речь идет о Воскресенском Кирилло-Новоезерском монастыре близ Белозерска – М. Г.)…
На возвратном пути в Кириллов мы вышли из тарантаса у подошвы горы Мауры, на которую надобно же непременно взойти, чтобы здесь помянуть преподобного Кирилла… Здесь открылось мне одно из тех великолепных зрелищ природы, которые хотя видишь раз, но они врезываются неизгладимыми чертами в воображение. Италия и Швейцария, Апеннины и Альпы много угощали меня своими видами; но признаюсь, есть мгновения природы в нашем разнообразном Отечестве, которые не уступят в красоте апеннинским и альпийским, хотя имеют совершенно другой характер. Кругозор обнимал бесконечное пространство во все стороны, на несколько десятков верст… Часть неба с правой стороны была одета тучей, в ней гудел отдаленный гром, и она скрывала сие огромное пространство…
Не хотелось оторваться от этого зрелища. Но колокол монастырский накануне воскресного дня призывал ко всенощной. Мы поспешно поехали в обратный путь. Миновавшая туча и заходящее солнце образовали чудную двойную радугу, которая ярко озарила все небо перед нами и сияла над монастырем, как небесные ворота…
Места прекрасные, благословенные! На всяком шагу природа дарит вам здесь свои возвышенные впечатления, освященные памятью мужей, угодивших Богу и засеявших всю эту землю семенами духовного просвещения».
Таким образом, к середине XIX века выяснилось, что русское средневековье – не просто набор мертвых фактов и имен из учебника по истории, но совершенно живое, актуальное бытование, исполненное красоты и особого мироощущения, и термин Русская Фиваида (или Северная Фиваида) как нельзя лучше отражает это.
Примечательно, что в начале ХХ века посыл Степана Петровича и Андрея Николаевича получил свое развитие. Интерес к древностям Русского Севера стал, говоря современным языком, трендом. В 1902 году граф Павел Сергеевич Шереметев, историк, художник, общественный деятель выпустил книгу «Зимняя поездка в Белозерский край», в которой тема Русской Фиваиды получила свое продолжение. Можно утверждать, что жанр путевых заметок как нельзя лучше подошел для описания загадочной местности, о которой столичный вельможа до того момента не имел ни малейшего представления. Так, перед взором странника проходят удивительные картины – заснеженное Кубенское озеро и островной Спасо-Каменный монастырь, Ферапонтово и озеро Бородавское, величественный, не уступающий по своим размерам Троице-Сергиевой лавре Кирилло-Белозерский монастырь, и нарядная Вологда.
Вполне возможно, что интерес к северной теме Павлу Сергеевичу передался от его отца Сергея Дмитриевича Шереметева – историка, коллекционера, действительного тайного советника, который в 1889 году опубликовал «Путешествие по Северу России в 1791 году» Петра Ивановича Челищева – еще одно имя, которое нельзя не упомянуть, говоря о первооткрывателях Северной Фиваиды. Питомец Пажеского корпуса, однокашник Александра Николаевича Радищева по Лейпцигскому университету, член масонской ложи «Муз» Челищев отличался нравом строгим и известной резкостью в суждениях. Его северные заметки разительно отличаются от записок С. П. Шевырева и А. Н. Муравьева.
Вот как Челищев описывает посещение Кирилло-Белозерского монастыря: «Лишь только отворили мне Предтеченскую церковь, то в оной возле дверей показался сумет снега, против царских дверей на дьяконском месте куча галочьего помета в толщину пальца в два; по среди церкви нашли мертвую галку, ибо по неимению во оной церкви в верхних окнах стекол, все кормящиеся в монастыре галки от холодной и ненастной погоды имеют убежище в сей церкви. Когда же стали служить молебен, то они, как бы помогая нам петь, приударили на своих голосах внутри ж церкви столь громко, что наших и не было слышно… В церкви же равноапостольного князя Владимира, что при Успенском соборе, по неимению ж в ней в окнах стекол, весь пол и князей Воротынских гробницы замело снегом, и вырытые из земли при копании фундамента человеческие кости в ней стоят прямо на носилках не опрятанными по христианскому обряду опять в землю. За таковое в церквях нерадение некоторые трудники ропщат на архимандрита за то, что он в починку церквей ежегодно из казны получает триста рублей, кроме подаяний от доброхотных людей; к тому же, из штатных служителей имеючи своих мастеров, не может починить уже стекол, а не только что другое или новое сделать. Архимандричьи и все монашеские кельи в великом беспорядке и нечистоте. При архимандричьих кельях садик из нескольких больших кедровых деревьев, на коих по малому числу бывает шишек».
