Красная под ногами дорожка напоминала рубины. На стенах висели декоративные щиты, канделябры и картины в позолоченных рамах. На комоде стояли фарфоровые статуэтки, целые и без единой трещины: кокетливые дамы с зонтиками, русалки, клоуны, щенки и коты. Одним словом, дом жил и излучал такую же жизнерадостность, что и ребенок.

Образы замелькали перед глазами. Люди с фотоснимков, которые она нашла еще недавно, смотрели на нее кто с раздражением, кто с жалостью, а кто с любовью. Последнее принадлежало молодой женщине с кудрявыми темно-каштановыми волосами, и судя по заметному сходству с мальчиком, это его мама. Бабушка и дедушка мальчика дарили внуку подарки в яркой оберточной бумаге и красивыми бантами, а ребенок в ответ вознаграждал их искренней, неподдельной радостью, крепко их обнимал и произносил слова благодарности.

Следующая картинка – и Эмма уже наблюдала за происходящим со стороны.

Мальчик спрятался в углу, прищурился и боялся дышать, выдать себя. Он кого-то сильно опасался и весь сжался от овладевшего им страха.

– Умоляю, только не выдавай меня. Прошу тебя! – прошептал он.

В следующей сцене Эмма увидела, как высокий крепко сложенный мужчина, с полными ненависти глазами, нашел ребенка и излил на того всю свою ярость. Она как-то сразу поняла, что это не родной отец, а отчим. Рядом стояла девочка, дочь этого мужчины, та самая, со снимков. Тогда Эмма решила, что это подруга, но нет. Девочка наблюдала за всем этим и улыбалась во весь рот. Ни жалости, ни страха.

– Я ничего не сделал! Ничего! Это она съела твой обед, не я. Я ни при чем, – пропищал он последние слова, когда немного отдышался. Попытался убежать, но отчим быстро догнал его, грубо швырнул о стену – и детское тело обмякло.

Эмма резко проснулась и уставилась в потолок. Внутри ядовитой змеей заползла жгучая обида вперемешку с яростью. Жалость беспощадно вонзила свои когти, и на несколько секунд Эмме снова стало нечем дышать. Кем же нужно быть, чтобы совершить такое с ребенком? В голове не укладывалось, что она увидела сцену убийства. Она не знала этого мальчика при жизни, но за то короткое время, которое он появлялся перед ней, пусть немного, но привязалась к нему. А возможно, дело было совсем в другом – никто и никогда не смел отбирать жизнь другого! Какое-то странное, знакомое чувство закралось под кожу. Она уже когда-то, до аварии, была свидетелем убийства. Вспомнить бы только, что именно тогда произошло, но память упрямо молчала, словно издевалась над ней!

Эмма не сразу поняла, что из ее глаз ручьем текут слезы. Наконец, стерев их с лица, она села на кровати и только сейчас поняла, где находится, и почему забрела именно сюда. Это отрезвило и погрузило в происходящее. Она быстро пришла в себя.

Оставалось молиться и надеяться, что никто из гостей, в том числе и убийца, не найдут ее. От страшных, мучительных воспоминаний мальчика ее до сих пор бросало в дрожь. Такое невозможно забыть: острое отчаяние, предательская боль в глазах ребенка и пронзительный страх такой величины, когда он убегал от отчима, что девушка буквально ощутила его и до сих пор пребывала в ужасе.

Эмму колотило от озноба. Стало ясно как день, что мальчик мертв, но почему он до сих пор блуждает по дому призраком? Что до сих пор удерживает его здесь? Почему его душа не обрела покой?

Еще больше Эмму удивило то, что на этот раз ей приснились не свои воспоминания, а ребенка. Возможно, это из-за того, что она уснула здесь, на его кровати, в его комнате. А может, мальчик нашел способ показать ей свое прошлое?! Только зачем? С какой целью? Ей бы для начала со своим разобраться и выбраться из дома! Хотя Эмма понимала, что мальчик помогает ей: показал тайные коридоры, вывел в логово убийцы и помог найти свою детскую.

Эмма встала с кровати и обошла комнату, уже осматривая это помещение более осознанно, чем впервые, когда они нашли ее с Софи. При воспоминании о подруге на Эмму накатила непосильная тоска вперемешку с безысходностью. Она как следует не попрощалась с подругой, даже не успела всерьез осмыслить, что произошло с ней.

Эмме вдруг стало так стыдно за себя, что она впилась ногтями в ладони и оставила на них отметины полумесяцев. Боль немного отрезвила ее, и она пообещала себе подумать о случившемся сразу же после того, как выберется отсюда живой. Почему-то по отношению к мальчику она испытывала больше эмоций, чем к девушке, которая практически не отходила от нее последние несколько месяцев. Как будто Эмма знала этого мальчика всю жизнь, хотя это точно не так! Возможно, это потому, что какие-то детали она видела его глазами, а какие-то со стороны, и прожила их как свои собственные.

Она отбросила сентиментальные мысли и снова вернулась к своему плану: как выжить в этом доме и найти убийцу.

Из подслушанного разговора в логове убийцы, как она назвала ту комнату, Эмма узнала, что в доме есть несколько черных выходов. А это означает, что надо найти хотя бы один, пока их все не перекрыли. И если поначалу ей хотелось рассекретить того, кто оборвал жизнь Софи и призвать к ответственности, то теперь, когда он охотится уже за ней, эта затея отошла на второй план!

Из верхнего ящика старого пыльного детского комода торчала какая-то ткань. В прошлый раз эта деталь точно отсутствовала! Не медля, Эмма подошла к комоду, потянула на себя металлическое кольцо на ящичке и вытащила какой-то сверток.

Надеясь, что это очередная подсказка призрака, она развернула ткань, в которой лежала скрученная в рулон плотная бумага, а развернув ее, внимательно рассматривала рисунок той самой девочки из фотоснимка мальчика.

Нарисованный грифельным карандашом портрет казался изумительным. Художник знал свое дело, запечатлел даже выступившие на лбу капельки пота.

Девочка кокетливо смотрела на портретиста большими глазами на миниатюрном круглом личике и улыбалась так искренне, что на щеках выделялись милые ямочки. Большой бант на голове казался нелепым и, скорее, лишним. Роскошные локоны ниспадали на худенькие плечи. Ну и, конечно, оставалось только гадать, какого цвета глаза и волосы у ребенка. Ни надписи, ничего такого, что могло как-то натолкнуть на какую-либо мысль, кто это. Одно Эмма знала точно – внешность обманчива, и внутри этого «ангела» столько зла и яда, что стало тошно. Из головы не выходило, как она стояла рядом с отчимом, когда тот изливал всю свою ярость на беззащитного мальчика, и просто улыбалась. Остается только надеяться, что, повзрослев, она не превратилась в подобие своего отца.

Женский крик снова вырвал Эмму из круговорота мыслей, и от неожиданности она выпустила портрет из рук. Подобрав рисунок с пола, она скрутила его обратно и спрятала на место, случайно обнаружив на дне ящика какую-то неприметную тетрадь.

Обложка выглядела настолько невзрачной, что при других обстоятельствах Эмма не обратила бы на нее внимания. Открыв тетрадь, она обнаружила желтые листы, покрытые черными, выцветшими от времени, чернилами. На первой странице она прочла выведенное аккуратным почерком «Агнесс». Судя по тому, что тетрадь оказалась в детской мальчика, Эмма сделала вывод, что мать ребенка спрятала здесь самое ценное – свой дневник и, к счастью, записи велись на английском языке, а не на румынском, которого Эмма не знала.

Поспешно спрятав тетрадь в накидку, Эмма подошла поближе к двери, чтобы узнать, что произошло, и вместе с тем пожалела, что не прихватила с собой телефон, который остался в ее рюкзаке. Правда, пользы сейчас от него было мало – устройство разрядилось еще когда они с Софи поднимались на второй этаж дома. Не вовремя вспомнила она и про молоток, которым разбила плиту в гостевой комнате и нашла фотоальбом. Хоть какое-то оружие для собственной защиты не помешало бы. Но возвращаться туда Эмма наотрез отказалась, и не пошла бы туда ни под каким предлогом! Вдруг ее там кто-то поджидает? Она до сих пор помнила, как там кто-то крутил дверную ручку и пытался попасть внутрь.

Голоса усиливались. Громкая ругань и паника нескольких человек по другую сторону двери навели Эмму на мысль, что произошло второе убийство. Она стала вслушиваться в разговор.