Она призналась в этом наконец, но говорила как о минувшем. Я потерял ее.

Я не испытал еще большего страдания, меня вдруг охватило полнейшее спокойствие, узел, который душил меня изнутри, распустился.

Я понял, что мне остается только унести свое страдание подальше. С ней никаких проблем больше не было, остались только мои.

Я посмотрел ей в глаза и улыбнулся:

— Ты самое прекрасное, что было в моей жизни.

Не знаю, откуда у меня нашлись силы сказать ей это. Не говоря больше ни слова, я поднялся и погладил ее по щеке. Она позволила мне сделать это.

Потом я коснулся губами ее губ и несколько секунд стоял, не шелохнувшись. Легкий, долгий, тихий поцелуй. Когда он завершился, лицо у меня оказалось мокрым от слез, но не моих.

Я повернулся и ушел.

ДВАДЦАТЬ ОДИН

Когда хочешь порвать отношения, надо действовать постепенно. Хорошо было бы прожить это время будто в замедленном темпе.

Бывает, нужно выйти из машины, а из динамика звучит твоя любимая песня, и ты ждешь, пока она закончится. А не можешь ждать, выключаешь звук, но не резко, а лишь постепенно убавляя громкость.

Сильвия ничего не стала замедлять, она даже не проводила меня к выходу. Все произошло быстро и грубо.

Последнее воспоминание, которое у меня осталось о нас, тот день в Вероне. Я пребывал тогда на седьмом небе от счастья, кричал, представлял себя голым на крыше мира, а потом, секунду спустя, вдруг оказался на земле с переломанными костями. Реальность — твердый пол.

Время шло. В какой-то момент я уже не понимал, с кем боролся: с Сильвией, с собой, с любовью, с жизнью.

В моей голове постоянно роились вопросы, которые некому было задать. Я дошел до точки и, похоже, совсем потерялся. Я никак не мог понять, как человек, с которым встречался несколько месяцев, способен ранить так глубоко?

Я любил ее безоглядно и ничего не мог с этим поделать, я понял, что иначе и не бывает. Понадобились время и расстояние, чтобы осознать, что же произошло со мной.

Поначалу казалось, я совершенно не способен мириться с ее отсутствием. Оставалась крохотная надежда, что вдруг она передумает, вернется и позвонит в мою дверь.

Долгие месяцы каждый сигнал о сообщении или звонок с незнакомого номера заставляли думать о ней.

Иногда я фантазировал о нас с ней, представлял, как мы вместе ужинаем, вместе спим и вместе просыпаемся, вместе смотрим фильм, дела-ем покупки. В одном из моих самых любимых сюжетов мы находились дома в пять часов зимнего утра и собирались в горы кататься на лыжах. Мне даже казалось, будто я слышу шуршание наших курток, когда мы собираемся в дорогу.

Однажды я даже представил ее беременной и подумал, что мы вполне смогли бы жить все вместе — мы трое и ее сын, которого она родила раньше.

Погружаясь в эти фантазии, я чувствовал себя легче, это было мое обезболивающее. Но с каждым возвращением в реальность мне становилось все хуже.

Я обещал, что не буду больше искать встречи, и сдержал слово, но это оказалось крайне трудно. Я всеми силами старался забыть ее образ, пытался ненавидеть ее, но ничего не получалось. Трудно ненавидеть того, кого на самом деле хочешь видеть рядом.

По вечерам я бесцельно бродил по городу, шел в центр, смотрел на витрины закрытых магазинов. Иногда садился в машину и часами накручивал километры.

Когда чувствовал, что от боли перехватывает дыхание, позволял себе небольшие послабления. Отправлялся в наш книжный магазин и покупал там в баре ореховое печенье. Надевал рубашки, которые нравились ей. Слушал записи, которые она подарила мне. Даже купил «Веселую науку». Думал о том, что и она читала эту книгу страницу за страницей.

— Все еще с этой книгой? — спросил Лука, увидев ее у меня на письменном столе.

— Знаю, я смешон.

— Ладно, давай поднимайся. — И он сдернул со спинки стула мой пиджак.

— Куда пойдем?

— Прогуляемся.

Мы прошли до ближайшего к офису парка. — Знаешь что, кончай! — воскликнул он, закатывая рукава рубашки.

— Намерен поколотить меня?

— Стоило бы, но не стану добивать умирающего.

Я рассмеялся, впервые за долгие недели.

— Видишь, немного-то и надо. Не могу больше смотреть, как ты вползаешь в офис, еле волоча ноги, словно старик.

— Ничего не могу поделать.

— Не мели глупостей. — Лука посерьезнел. — Она не мужа предпочла тебе, она сделала другой выбор.

— И что же она выбрала? Оставаться несчастливой с другим мужчиной только потому, что у нее есть сын?

— Видишь, насколько ты ничего не понимаешь. Ты всегда жил как дикий пес и даже представить себе не можешь, насколько велико могущество этого «мы».

Он не внушал доверия в качестве гуру.

— Хотелось бы напомнить тебе, что ты не хотел жениться и сделал это только по обязанности.

Лука повернулся ко мне и посмотрел в глаза.

— Я женился на Маризе, потому что, когда любишь человека, шаг назад означает также и шаг вперед, сделанный вместе с ним. И обнаруживаешь в жизни то, чего один никогда не увидел бы.

Он говорил волнуясь, словно открывая мне что-то очень важное, делясь драгоценным секретом. И хотя я не все понял, его слова запали в душу и по какой-то странной логике заставили меня почувствовать себя лучше.

Однажды после работы я сел в машину и поехал за покупками. Потом, возвращаясь домой, свернул куда-то не туда, слегка заблудился и оказался на самой окраине города, у пустыря. Я остановился, выключил двигатель, вышел из машины. Прислонившись к капоту, огляделся. Час был закатный, небо из голубого становилось синим с полосками розовых облаков, воздух приятно охлаждал.

Я смотрел на дома, на освещенные окна, балконы с велосипедами, на пустые веревки для белья, металлические шкафчики и цветочные вазы, почти все пустые.

Представил людей, живущих там, тепло домашнего очага, запахи готовящейся еды, легкую суматоху, которая возникает, когда все усаживаются за стол.

Вспомнил, как в детстве играл в ванне, пока мама готовила ужин, и ждал, когда повернется ключ в замке, потому что через несколько минут войдет папа, вытрет меня полотенцем и наденет на меня пижаму. А потом мы будем ужинать все вместе.

Впервые спустя очень много времени я перестал ощущать боль.

Вечером я достал покупки. Я купил миндальное молоко и яйца. В супермаркетах они обычно лежат на полках, но я машинально отправил их, как всегда, в холодильник, а потом задумался, зачем кладу туда, если в магазине яйца держат при комнатной температуре. Глупый вопрос, но он заставил меня улыбнуться.

Из проигрывателя зазвучала «Honey Jars»^[14]Брайана Джона Эпплби. Однажды я слушал эту музыку вместе с ней, в тот день, когда подумал про себя: «Ты женщина, в которую прекрасно было бы влюбиться».

Это добило меня. Я прошел в гостиную, где музыка звучала громче, опустился на диван и понял, что плачу. Я не пытался остановить слезы и позволил им течь, выпуская накопившееся внутри меня страдание.

Внезапно что-то словно толкнуло меня: я должен принять себя таким, каков я есть. Я принимал все, прекрасное и не очень, минуты силы и слабости. При этом что-то глубоко менялось во мне. Я понял, как перестать бороться и защищаться от всего. Я больше не чувствовал себя потерянным, я просто проживал другую версию себя.

Однажды утром я проснулся и не почувствовал боли — она ушла.

ДВАДЦАТЬ ДВА

Встречаясь с Сильвией, я был тем человеком, каким мне нравилось быть, мы оба изображали из себя не тех, кем были, а кого-то другого, идеального.

Сложилась отличная ситуация, мы видели друг в друге только лучшее. Никогда еще мне не было так хорошо ни с одной женщиной, и она признавалась, что ей тоже не бывало так хорошо ни с одним мужчиной.

Я понимал, что волшебство этого момента временное, что ему суждено завершиться. Такое напряжение долго не выдержать.

Тогда почему я все разрушил? Почему вместо того, чтобы наслаждаться этим подарком судьбы до конца, понадобился другой? Почему захотелось того, чего обычно всеми силами стремился избежать?