— Видишь ли, ты ошибаешься, превращая проблему в свою личную.

Я начал сердиться, потому что проблема действительно близко касалась меня. Лука это знал, но всякий раз старался заставить меня изменить отношение к начальству.

В моем возрасте шеф уже давно был руководителем, мог поступать, как ему угодно, и оказался в этой должности потому, что стоявший над ним начальник ушел и оставил руль ему.

А я все ждал своего часа, как и многие люди моего поколения.

— Да, это мое личное дело, — сказал я. — Тебе не обидно, что в твои сорок лет кто-то еще указывает тебе, что ты должен делать? Мы стареем, так и не прикоснувшись к рулю. Они забрали все и ничего не оставили нам. У нас уже нет времени, чтобы сделать карьеру, а у него была впереди целая жизнь.

— Иногда его советы бывают полезны.

Лука говорил искренне, в этой ситуации он умел сохранять завидное спокойствие. Я же, напротив, не мог принять сложившееся положение вещей, и меня обуревал гнев.

— Твоя позиция никому не нужна, — продолжал он все так же миролюбиво, — и она не делает твою жизнь лучше. Видишь, он ведь понял, что ты на самом деле думаешь о нем. Ну что тебе стоит лишний раз улыбнуться ему, подыграть, польстить немного?

Он выглянул за дверь.

— Вот и он, lupus in favola^[10].

— Ты хочешь сказать — легок на помине. Шеф шел по центральному коридору в кожаном пиджаке и флисовой куртке с капюшоном, на ногах — кеды.

Лука жестом задержал его:

— Оскар, я как раз говорил Габриэле, что он многое потерял вчера вечером.

Я не сдержался:

— Зато я первым пришел сегодня в офис. Вы еще спали.

Мне удалось таким образом вызвать у шефа недовольство.

Он ощетинился и с вызовом посмотрел мне в глаза:

— Сегодня я встал в половине седьмого без будильника. И сейчас возвращаюсь с боксерской тренировки. И так зарядился, что едва не сорвал грушу с цепи. Я сделал более ста отжиманий.

И хотя он стоял передо мной, я поднял глаза к небу. Это было сильнее меня, я не мог сдержаться. Когда же встретился с ним взглядом, стало ясно, что он понял, насколько смешным я его считаю.

— Лука, зайди позднее ко мне, пересмотрим ту стратегию, — сказал шеф, уходя, даже не взглянув на меня.

Когда мы остались одни, Лука в негодовании воскликнул:

— Ты что, идиот несчастный, не мог сдержаться?! Чего тебе стоило? — И покачал головой.

Я знал, что он прав и метит на мое место в агентстве.

— Не подумал, вырвалось, — признался я, не веря сам себе.

— Неправда, тебе нравится унижать его.

Я вскипел:

— Ты что, не видишь, как он одевается? На какой машине ездит? И думает, будто ему не все шестьдесят, а только двадцать!

— А тебе-то какого черта до этого?! Делай свою работу, выполняй задания и улыбайся ему. Мне кажется, не так уж это и трудно.

Я фыркнул, он оказался прав, что и говорить, но я не мог примириться с ситуацией.

— Как поживает твой животный мир? — спросил он, меняя разговор.

— Хорошо, я нашел пару идей.

Он тоже, как и Сильвия, подтрунивал над этой историей с животными, хотя и понимал, что из этого может получиться что-то хорошее.

— Если нужна помощь, учти: я очень даже разбираюсь во всем, что касается животных.

Знаешь ли ты, например, что клитор у слонихи длиной от двадцати до сорока сантиметров? И что оргазм у свиньи может длиться целых полчаса?

— Спасибо за информацию, непременно использую. Уже вижу слайды, которые будут показаны на презентации.

— Конечно, у меня и слоган готов: свинья, которая получает столько удовольствия, может давать только отличную колбасу.

— Молодец. Трудись на этом поприще. Ты на правильном пути.

Мы расхохотались.

Когда он выходил, я швырнул ему вслед ножницы.

— Ты что, идиот?! Ты же мог поранить меня.

— Исключено, у них закругленные концы.

ДЕСЯТЬ

Ожидая Сильвию в книжном магазине, я присел рядом с двумя молодыми девушками. Они говорили о том, как провели уик-енд.

— Я видела в «Инстаграме», что ты была в «Пластике» с Паоло.

— Да.

— Поняла, что вы неслабо повеселились.

— Я тоже смотрела твои снимки с вечеринки у Франчески. И даже лайкнула.

— Да, видела.

В том же духе они продолжали довольно долго, лишь подтверждая увиденное, но не могли и двух слов сказать о том, что делали. Я подумал, как же мне все-таки повезло, что я не такой молокосос и с головой у меня все в порядке.

Когда Сильвия вошла, я сразу заметил ее и тут же подумал, что черная одежда делает ее еще сексуальнее.

— Как все прошло?

— Можно ли сказать о похоронах, что они прошли хорошо? Не случилось ничего драматичного, и слава богу.

Я улыбнулся:

— Сильвана много слез пролила?

— Покойница — ее соседка по дому. Они успели пообщаться всего пару раз.

— Нет человека добрее Сильваны.

Я поднялся, чтобы принести кофе. У стойки обернулся, наши взгляды встретились, и она улыбнулась мне издали.

Я вспомнил о неловкости во время наших первых встреч. Теперь я знал о ней гораздо больше.

Я принес два кофе и сел за столик. У нее было грустное лицо.

— Ты в порядке?

— Эти похороны напомнили мне об отце.

Я тоже вспомнил о похоронах своих родителей, они скончались лет десять тому назад. Когда я рассказывал об этом Сильвии во время одной из наших встреч, она смотрела на меня с тем же сочувствием, какое я тысячу раз видел в глазах людей. Мне неприятны сожаления, по этому я избегал разговоров на эту тему.

Я спросил:

— Каким был твой отец?

— Человеком, в которого можно влюбиться.

— Вы были очень близки?

— Я редко видела его. Он все время куда-то уезжал.

Она долго рассказывала о нем, работа была главным в его жизни, и он уходил от конкретных житейских проблем, они становились для него досадными помехами. От него она унаследовала любовь к музыке.

— Нелегко быть родителями, — заключил я. — Ав детстве самое главное, наверное, чувствовать, что тебя любят.

Она улыбнулась.

— А твоя мать? — спросил я.

Сильвия уже говорила мне раньше, что та жила в деревне и они редко виделись. Даже рождение внука не сблизило их. Мне хотелось понять, из какой она семьи, как любили ее в детстве.

— Она была не очень ласковой, между нами с самого начала что-то пошло не так. В молодости она всегда сопровождала отца во всех его командировках. Потом родилась я, и положение изменилось, ей пришлось сидеть дома со мной. Меня никогда не покидало ощущение, будто мое присутствие досаждает ей.

— Даже так? Мне кажется, не может быть, чтобы мать испытывала подобные чувства по отношению к дочери.

Я взглянул на Сильвию. Такой откровенный разговор о глубоко личном делал ее еще привлекательнее. Мне хотелось поскорее оказаться дома, чтобы обнять ее, и потом мы долго лежали бы вместе, как бывало всегда после занятий любовью.

— Ты уверена, что мы не можем сейчас заглянуть ко мне? — Я и сам не заметил, как произнес это.

— Мне нужно забрать сына из садика.

— А кто-нибудь другой не мог бы сделать это вместо тебя?

— Сегодня я без бебиситтера. В последний момент у нее возникло какое-то неотложное дело.

— А другую нельзя найти?

Она посмотрела на меня со снисходительной улыбкой, как смотрят на человека, который не в состоянии понять самых простых вещей. Потом сказала:

— Пойду на минутку в туалет, и если последуешь за мной, на этот раз не откажу тебе.

Я моментально представил себе, как запираю дверь и мы занимаемся любовью. Мы уже делали это в ванной у меня дома, она опиралась на раковину. Это было одно из самых замечательных воспоминаний о наших встречах, когда я мог смотреть на ее спину, изгибы тела и видеть в зеркале ее лицо в момент наслаждения, когда, кусая губы, она смотрела мне прямо в глаза.

Пока я фантазировал, она выдала:

— Но не делай этого.

— Ты же сама только что сказала, что не откажешь.