Миссис Дельфина стиснула зубы.

– Лавви, скажи Хоуп, чтобы принесла Рут тарелку супа и дала пару лишних одеял.

– Мэм, рана нагноилась. Мама в очень плохом состоянии. Пожалуйста, ей нужен доктор! – Голос у меня сорвался.

– Твоя мама отлично разбирается в лечебных травах и сумеет позаботиться о себе не хуже любого доктора.

– Я никогда не видела такого обширного заражения. Боюсь, травами не обойтись. Это совсем другое… Рана глубокая. И ужасно пахнет. Похоже на гангрену.

– Всё, довольно! – Хозяйка хлопнула в ладоши, заставляя меня замолчать. – Ты не выйдешь за порог этого дома, пока я не позволю. У меня нет ни малейшего желания умереть тут в одиночестве. – Она застонала и вцепилась в простыню, чувствуя приближение очередной схватки. – Сперва вытащи из меня этого ребенка, а там посмотрим, как помочь Рут.

Я опустилась на колени возле раздвинутых ног хозяйки, надеясь, что мама сумеет продержаться еще какое-то время.

Прошло двое суток, прежде чем показалась головка ребенка, и мне потребовался еще целый час, чтобы извлечь новорожденного. Миссис Дельфина родила смуглого мальчика. Судя по пигментации в районе ушных раковин, со временем кожа ребенка обещала стать еще темнее. Я перерезала пуповину и передала младенца Лавви, чтобы она вымыла и перепеленала его. Хозяйка лежала в полузабытьи от напряжения и усталости и протяжно стонала. Мальчик начал тихонько плакать, а Лавви укачивала его, пока я помогала роженице избавиться от последа.

– Прикажете позвать кормилицу с плантации? – спросила Лавви, поднося ребенка к постели миссис Дельфины.

– Нет, никого, кроме вас двоих, тут быть не должно, – пробормотала хозяйка. Вопли младенца становились все громче. Увидев цвет кожи новорожденного, миссис Дельфина отвернулась. Она лежала на боку, уставившись в пространство, и как будто не слышала требовательного крика младенца. Мальчик все плакал и плакал, пока я перестилала кровать и приводила спальню в порядок. Но в конце концов миссис Дельфина все же перевернулась на спину, приняла ребенка и дала ему грудь.

Я положила хозяйке между ног тампон из свернутых жгутом полотенец, чтобы остановить кровотечение. Когда младенец насытился, мать передала его мне, – казалось, прикосновение к ребенку причиняет ей боль. Я смотрела на мальчика: у него были большие миндалевидные глаза – точь-в-точь как у его отца, – пухлые щеки и пушистая прядь волос на затылке. От одного взгляда на малыша меня охватило невероятное чувство нежности. Я знала, что сделаю все возможное, чтобы позаботиться о сыне Эссекса. Завернув мальчика в одеяльце, я напевала над ним колыбельную, пока Лавви кормила роженицу, ложку за ложкой вливая ей в рот теплый суп. Поев, миссис Дельфина устало откинулась на подушку и мгновенно уснула. Лавви вывела меня из спальни. Когда мы оказались в коридоре, экономка шепнула:

– Иди посмотри, как там Рут.

Она забрала у меня ребенка и унесла в спальню мастера Джейкоба, плотно прикрыв за собой дверь. Я вышла из дома. Воздух снаружи был недвижим. За прошедшие двое суток я спала не больше часа. Эссекс также отсутствовал два дня, но его пока не хватились. Однако на душе у меня было тревожно. Я отправилась в швейную и, поднимаясь по лестнице, услышала голос тетушки Хоуп. Кухарка тихонько пела:

Запах гниющей плоти ударил в нос, едва я вошла в комнату. Тетушка Хоуп сидела возле маминой кровати, на полу стоял таз с холодной водой, кухарка смачивала в нем полотенце и вытирала пот со лба больной.

– Как она? – спросила я, хотя ввалившиеся мамины щеки, потускневшая кожа и распухшая нога говорили сами за себя.

– Не очень хорошо. Помилуй нас, Господи, – вздохнула тетушка Хопу и взяла меня за руку.

Некоторое время мы обе в молчании смотрели на маму. Затем кухарка спросила, как дела у миссус.

– Родила мальчика.

– И?

Я кивнула, подтверждая наши худшие опасения.

Тетушка Хоуп вытерла руки о край фартука.

– Что же, похоже, главные проблемы у нас впереди. Схожу-ка я, пожалуй, в большой дом.

– Да, сходи. Может, тебе удастся уговорить миссис Дельфину послать за врачом. Скажи, как сильно страдает мама.

Тетушка кивнула и начала спускаться по лестнице. Я осталась сидеть возле постели.

Время от времени я незаметно соскальзывала в дрему, затем снова приходила в себя. Мама лежала в забытьи, иногда из груди у нее вырывался слабый стон. Казалось, во сне по телу больной пробегали короткие судороги. Солнце скрылось за крышей швейной, когда мама открыла помутневшие глаза.

– Мама!

Склонившись над ней, я гладила осунувшееся лицо. Наши глаза встретились, и пристальный взгляд мамы застал меня врасплох. Всем своим существом я чувствовала силу изливающейся на меня любви, хотя мы обе не произнесли ни слова. На мгновение мир исчез, осталась только мама. Она шевельнула согнутым пальцем, указывая на коричневый пузырек. Я поднесла его к маминым губам, она сделала небольшой глоток. Затем чуть повернула голову и выдохнула мне в ухо:

– Помни, кто ты, Фиби… Долорес Браун.

– Мама, пожалуйста, береги силы…

– Ты не являешься ничьей собственнос… – Мама поперхнулась, из уголка рта побежала струйка слюны, затем лицо ее обмякло и застыло.

– Мама! – закричала я.

Но ее больше не было.

В первую секунду пришел шок. Затем глубоко внутри начало собираться горе, оно поднималось и росло, словно черная туча, ворочалось и рокотало, как отдаленные раскаты грома, и ползло все выше и выше, к самому горлу. А еще через мгновение выплеснулось изо рта душераздирающим воплем, похожим на крик свиньи под ножом мясника. Чувствовала я себя так же: меня резали по живому. Упав на мягкую мамину грудь, я порывисто всхлипывала, не в силах дышать. Как мне жить теперь без нее? Я медленно сползла на пол, обхватила голову руками и зарыдала.

Я знала, что пора возвращаться в большой дом, но не могла заставить себя сдвинуться с места. Не помню, сколько прошло времени. Очнулась я лишь после того, как надо мной склонилась тетушка Хоуп. Она обхватила меня своими большими теплыми руками, крепко прижала к себе и стала укачивать, как ребенка.

– Мне так жаль, очень-очень жаль. – Кухарка похлопывала меня по спине. – Рут не заслужила такого конца.

В комнате слышалось ровное гудение мух, которые уже начали кружиться над телом. Тетушка Хоуп подошла к кровати и накрыла его белой простыней.

– Понимаю, это тяжело, – сказала она, – но нужно двигаться дальше. Тебе еще повезло, что мама была рядом так долго. А я свою мать вовсе не знала.

Однако в тот момент я не чувствовала себя человеком, которому повезло.

Тетушка Хоуп вытерла ладонью мое залитое слезами лицо.

– Сейчас нам следует хорошенько подумать, как быть со Снитчем. Надсмотрщик что-то унюхал, рыщет по двору, утром явился ко мне на кухню, задавал вопросы насчет Эссекса. Боюсь, скоро он захочет войти в большой дом и поговорить с миссус.

Несколько мгновений я рассеянно смотрела на кухарку, не сразу сообразив, о чем она толкует.

– Потребуется вся твоя смекалка, девочка, чтобы сбить надсмотрщика со следа, – добавила тетушка Хоуп.

Я поднялась с пола, совершенно разбитая, поцеловала холодный мамин лоб и похлопала себя по щекам, чтобы окончательно вернуться к реальности.

За окном висели сумерки. На улице заметно похолодало, по небу плыли низкие облака, луны не было видно. Снитч стоял возле заднего крыльца, кнут висел у него на шее, словно змея, ждущая, кого бы ужалить. Правая щека надсмотрщика была раздута от лежавшего за ней табака. Когда мы с тетушкой Хоуп подошли ближе, я почувствовала густой запах виски.