Когда пылающая энтица вновь опустила свои массивные древесные ноги на поверхность воды, вокруг ее ступней заструился странный магический дымок, точно такой же, как у духов, которые ранее задавали загадки. Тонкие клубы дыма окутали её ноги, создавая таинственный барьер между ними и водой. Этот дымок, словно легкая вуаль, поддерживал энтицу на водной глади, предотвращая соприкосновение с водой и одновременно удерживая её на поверхности. Шаги, казавшиеся прежде невозможными, теперь были уверенными, и каждый её шаг по воде казался воплощением древней магии, заключенной в этом дымном покрывале.

Шаги энтицы становились всё более стремительными, и вскоре её движение перешло в яростный бег по воде. Лишь тихий, нервный вздох сорвался с губ Грома, прежде чем огненная ладонь, горя ярким пламенем, нависла над его и Цедрусовой головой. Гром, не теряя ни секунды, нырнул под воду, уклоняясь от смертельного удара. Цедрус попытался последовать его примеру, но не успел — огненная рука настигла его и ударила по голове. Эльф мгновенно потерял сознание, и его тело, безвольно обмякнув, начало медленно погружаться в прозрачные воды пруда, устремляясь ко дну.

Малдуст был всерьез обеспокоен тем, что энтица обрела способность ходить по воде — его нынешняя позиция больше не гарантировала безопасности. Осознав, что огненные заклинания оказались бессильны, он обратился к глубинным силам своей души. Сконцентрировав энергию, он вновь подготовил заклинание — те же три палящих луча вырвались из его рук, словно огненные кометы, оставляющие за собой алый хвост.

Но когда Малдуст выпустил три огненных луча, они сначала выглядели как привычные раскаленные снаряды — яркие, пульсирующие пламенем, с длинными хвостами из искр и огненных всполохов. Но на полпути к энтице произошло неожиданное изменение. Температура вокруг лучей резко упала, и горячие огненные языки начали застывать. Пламя медленно трансформировалось в кристаллы льда, словно покрываясь тонкой ледяной коркой. Огненные хвосты исчезли, уступив место струям инея, который разлетался в воздухе, подобно снежной метели.

Каждый луч стал выглядеть как ледяная комета, сверкающая холодным голубоватым светом. Вокруг них кружился снежный вихрь, а от поверхности летящих снарядов исходил легкий пар — результат резкого контраста между исходным огнем и морозным преображением. Когда огонь полностью уступил место льду, кометы, окруженные снежной поземкой, несли с собой холод, как предвестники суровой зимы.

Когда ледяные лучи, сверкающие морозным светом, достигли тела огненной энтицы, они с треском вонзились в древесную плоть. При контакте с горячей корой энтицы раздались звуки, похожие на резкое шипение, как если бы вода встретила раскаленные угли. Ледяные лучи мгновенно начали расползаться по древесной поверхности, образуя замерзшие паутины, которые медленно охватывали ее тело.

С каждой секундой, когда лед проникает глубже, пламя, ранее бушующее в ее недрах, начинало угасать. Искры, пылающие в ее глазах, теряли свою яркость, заменяясь тусклыми отблесками, как если бы звезды в ночном небе затянуло облаками. Огненные языки, свивавшиеся вокруг ее ветвистых рук и ног, начали тускнеть, уступая место ледяным каплям, которые обвивали ее как змея.

Энтица издавала мощные, глухие рычания, в которых смешивались гнев и растерянность. Пламя, некогда полное силы и ярости, теперь слабо пульсировало, как умирающее пламя в камине. Когда лед продолжал распространяться, теряя свою мощь, энтица начала трястись, словно в жестоком холоде, отступая назад, когда ее древесные конечности испытывали неизведанное ощущение, что становится более неподвижным и тяжелым.

Уже не способная атаковать с прежней яростью, стоя в одиночестве в окружении воды она, казалось, искала убежище, пытаясь снова уйти в свою привычную стихию, но холод, проникший в ее плоть, сковывал ее движения. Вскоре, когда последние искры пламени исчезли, и лед захватил её почти полностью, энтица застыла, ее выражение превратилось из гнева в недоумение, а силы, что давали ей жизнь, постепенно иссякали.

Сознавая, что её гневный огонь вот-вот погаснет, унося с собой последние остатки жизненной силы, энтица бросилась к волшебнику, которого ранее не считала угрозой. Но Малдуст, не собираясь отступать, решил сражаться до конца. Он вновь произнес заклинание, и в воздухе снова засверкали три ледяных кристалла.

Три ледяных кристалла, выпущенные Малдустом, вновь стремительно пронзили воздух, оставляя за собой сверкающие следы. Они стремились настигнуть свою цель, и с каждым мгновением всё ближе подбирались к пылающей энтице. При контакте с её раскалённой поверхностью, кристаллы разлетелись, словно мелкие осколки, распыляясь ледяным дождём по всему её телу.

Ледяная корка быстро начала образовываться, обвивая древесные ветви и ствол, мгновенно гася оставшееся пламя. В этот момент, когда вокруг бушевала магия, энтица, потерявшая последние силы, бросилась вперёд, не в силах остановить свой бег. Она стремительно приблизилась к Малдусту, его фигура становилась всё ближе, и с последним, приглушенным воплем она рухнула прямо на него.

Тяжёлое древесное тело, покрытое льдом, падало, и Малдуст, не успев увернуться, оказался под его весом, погружаясь в холодный мрак, оставленный огнем и льдом.

§6. Не всегда мудрость приходит с годами

Гром прекрасно видел, как древесная плоть настигла макушки Цедруса. Пират видел, как Цедрус, оглушённый и лишённый сознания, медленно опускался ко дну. Рана на его макушке, рассечённая от удара, оставляла алый след крови, который, подобно красной ленте, вертикально колыхалась подымаясь ввысь. Эльфийская кираса, тяжёлая и сверкающая, как зеркало, тянула его вниз.

Гром осознавал, что судьба эльфа полностью зависит от его выбора. Он мог бы нырнуть за ним и вытащить его на поверхность, но возникал вопрос: стоило ли это его усилий? Цедрус, руководствуясь неясными рассуждениями, спровоцировал древнее существо, которое могло погубить их всех и едва не убило. Заносчивость эльфа давно вызывала у Грома раздражение, но сейчас это высокомерие стало смертельным риском для всех. Он, глядя на то, как Цедрус уже достиг дна, задумался: «А стоит ли его спасать?»

Цедрус лежал без сознания, обняв подводные камни. Вода искажала его облик, придавая ему призрачный вид. Кровь, струящаяся из рассеченной раны на макушке, образовывала темное облако, которое медленно расплывалось вокруг эльфа, словно тень, размывающая границу реальности.

Кираса Цедруса отражала звездный свет, пробивавшийся сквозь водную гладь, не позволяя его телу скрыться в плотной воде на фоне темного дна. Под ним камни выглядели резкими и угловатыми, контрастируя с его изящным телом, словно сама природа подчеркивала разницу между жизнью и смертью. Гром ощущал, как вокруг нарастает напряжение: каждое мгновение, проведенное Цедрусом на дне, приближало пирата к той мысли, что эльф может сгинуть навсегда.

Вода была холодной и плотной, и Гром понимал, что его время истекает. Снизу, на фоне серых и зеленоватых оттенков, Цедрус выглядел как затерянный в бездне, неведомый и незащищенный, оставленный на произвол судьбы. Гром продолжал смотреть на эту картину, и в его душе разгорался внутренний конфликт — стоит ли спасать того, кто уже погрузился в темные глубины, либо позволить этому высокомерию уйти в небытие.

В конце концов, Гром, охваченный импульсивным порывом, извивался в воде, испытывая внутреннее негодование от принятого решения. Пересиливая свою злобу к Цедрусу, он нырнул глубже, намереваясь вытащить этого «мудреца» на берег.

Вынырнув на западном берегу водоема, Гром облегченно вздохнул, заметив, что Цедрус все еще жив, хоть и сильно наглотался воды. Понимая, что время играет против них, он быстро опустился на колени рядом с эльфом.

Схватив Цедруса за плечи, Гром аккуратно приподнял его голову, чтобы вода могла свободно вытекать из его легких. С каждым толчком, который он делал, из уст Цедруса вырывались струйки воды, смешанные с воздухом, как будто тело эльфа сопротивлялось и боролось за жизнь.