Враги пытались прорваться небольшими группами, но по их бронетехнике нанесли удары гиацинтами, что лишило их возможности разомкнуть кольцо. Несколько дней бушевали чудовищные грозы, расчерчивавшие небо розово-красными гигантскими молниями. Когда вой взбесившейся стихии смешивался с грохотом артиллерии, становилось жутко. Мне казалось, что я попала в самый настоящий ад, хоть я и знала, что его не существует. Единственное, что меня тогда утешало: то, что всё это делалось не зря. И мне тоже хотелось что-то сделать, помочь воинам, но вмешаться сквозь время я не могла.

Слава похудел, отрастил бороду, стал намного меньше улыбаться. Но я всё равно запомнила его таким, каким он предстал передо мной в одном из воспоминаний, на присяге после поступления в училище. Девятнадцать лет – так мало, но в свои девятнадцать он был крепче духом, чем большинство в сорок. Теперь, после смерти, он тоже выглядел на девятнадцать, и если б не взгляд, в котором разливался океан всей пережитой боли, я бы решила, что он, и вправду, ещё мальчишка.

То, что ждало его теперь – настоящая истинная жизнь, но она казалась ему нереальной. Он погряз в воспоминаниях, они захлестнули его, как волны губительного океана. Я должна была упокоить его душу, и я упокаивала, говорила, что ему нужно сосредоточиться на себе и на своём дальнейшем Пути, но Слава тяжело отпускал прошлое, хотя поначалу, при знакомстве, мне казалось, что всё как раз наоборот.

Передо мной мелькали вспышки взрывов и пули прошивали насквозь, но я была бесплотным духом, сопровождавшим Ярослава в его воспоминаниях о земной жизни. Мне никто не мог причинить вреда. Как и ему. Отныне всё встало на свои места.

Ему показалось, что среди дыма, в самый разгар битвы, мелькнули, будто наваждение, красные, налитые яростью глаза, и блеснула мерзкая чешуя его личного врага. Мой друг пальнул в ту сторону очередь из автомата, но там никого не оказалось.

– Ты гоняешься за призраком. – Шепнула я ему. – Это дух врага, а не реальный человек.

– Гонялся. – Поправил он, и я снова забыла, что путешествовала лишь по его воспоминаниям, а не по реальным местам битв.

– Покажи мне, что произошло дальше.

Только на картинках в Интернете и фильмах ужасов всё выглядит не страшно. Реально, это – кошмар. Раздавленные головы, кишки, намотанные на гусеницы танка, оторванные руки и ноги, об которые приходится спотыкаться в бою. Чтобы успокоить нервы, я представляла себе, что оказалась просто в ужастике и всё вокруг ненастоящее: бутафорские реки крови, внутренности, размазанные колёсами, и прочее и прочее, чего я не хочу упоминать на страницах этой книги. В какой-то степени всё это и являлось ненастоящим, ведь своё прошлое Слава уже пережил.

Погоня за Змеем продолжалась.

Мой друг говорил, что помнил всё очень смутно, будто на всех воспоминаниях лежала пелена. Он и своё-то имя с трудом вспомнил, что уж говорить о последних травмирующих событиях его жизни. Он еле вспомнил название города, который следовал дальше. Над его освобождением и зачисткой пришлось знатно потрудиться.

Нацисты отступали, и по их позициям был нанесён авиаудар, унёсший жизни приблизительно 1500 солдат. Однако в городе оставалось ещё около полутысячи противников, которых требовалось как можно скорее ликвидировать.

Штурмовые отряды заходили в город, чтобы выдавить оттуда врага. Но это оказалось не так просто сделать. Там засели ублюдки из 150-го нацбатальона, который, наряду со многими, подобными ему, славился своей жестокостью.

Ещё один город-призрак с полуистлевшими скелетами многоэтажек, навевал уныние. Там уже почти никто не жил, и, тем не менее, за него шли кровопролитные бои. На миг я словно воспарила ввысь и увидела его с высоты птичьего полёта. Передо мной простёрлась красно-бурая безжизненная земля и застывший труп города на ней. То, что сделали с некогда цветущим краем нацистские ублюдки, не подлежало прощению.

За несколько лет противником была создана сеть подземных коммуникаций и складов, хорошо защищённых от авиаударов. Нацисты, будто крысы, ползали в подземельях, встретиться со своим врагом лицом к лицу у них не хватало духу. Они горазды были только предавать, бить исподтишка, в спину, и позорно бежать с поля боя. Работало много снайперов, что усложняло зачистку.

Внезапно я оказалась в самом эпицентре сражения. Наша артиллерия накрыла позицию врага, но огонь продолжался. Среди дыма, огня и хаоса невозможно было понять, откуда стреляют.

Истребители с сумасшедшим воем, нагнетающим леденящий кровь ужас, промчались над головами. Послышалось два взрыва, после которых наконец-то наступила тишина.

Слава с несколькими сослуживцами шагнул вперёд, в клубы едкого тумана, состоящего из пыли и микрочастиц человеческой крови. Крупная группа нацистов продолжала скрываться в подземных помещениях завода, куда не могла достать ни артиллерия, ни авиабомбы, лишь человеческое существо, охваченное справедливой местью и чувством долга.

Я слышала будто сквозь вату, звуки выстрелов и крики. Я затыкала уши, но звуки всё равно проникали в мою голову сквозь кости черепа. Я упала на истерзанную землю и видела вход в преисподнюю сквозь кровавую пелену. Возможно, у меня была лёгкая контузия, хотя я не понимала, как её мог ощущать бесплотный дух, которым я на время стала.

Контузия, наверное, была самым страшным ранением, которое можно получить на войне. Ведь после её самых тяжёлых форм человек превращался в овощ и терял рассудок. Можно было потерять руку, ногу, зрение, слух, но при этом остаться здравомыслящим человеком, способным и дальше работать, чего-то достигать, двигаться к своей цели, пусть и с некоторыми ограничениями. Потеря же рассудка означала конец всему. Умственно неполноценный человек становился непригоден для социальной жизни. Мне рассказывали о случаях тяжёлой контузии, после которой люди больше не могли собрать свои мысли, попросту не могли думать, сосредотачивать внимание, общаться. Я вздрогнула, представив себе эти ужасы.

Входом в преисподнюю являлась тяжёлая двухстворчатая железная дверь, ведущая в складские помещения завода, находящиеся на минусовых этажах. Наши бойцы вырезали из неё кусок, чтобы можно было проникнуть внутрь. Их встретил огонь, но к счастью, никто не пострадал: сказывался высокий профессионализм и значительный боевой опыт Славиных сослуживцев.

Время для меня растянулось на вечность. Я ждала, когда вернётся мой друг, и, не дождавшись, шагнула за ним следом. В ту же минуту выключилось красноватое аварийное освещение. Меня окутала липкая, пропахшая кровью, мгла. Несколько мгновений я шарила руками по стенам, абсолютно ослепнув в темноте, а затем, когда силуэты коридора начали проступать передо мною, медленно пошла вперёд. Я двигалась к средоточию какого-то ада, который пугал меня, хотя, что ещё, после соприкосновения с миром Посмертия, могло испугать? Всё будто происходило наяву. Я не знала, что ждало меня впереди. Слышала лишь отдалённые отголоски перестрелки, чьи-то вопли, грохот, стуки и… скрежет. Невыносимый, выворачивающий душу наизнанку скрежет, будто кто-то пытался ободрать краску с труб. Я представила себе невидимого врага либо, наоборот, союзника, который в приступе бессильного отчаяния, находясь на грани смерти, царапал на металле одному ему известные слова. Может, это были последние слова любви самым близким людям, либо проклятья тому, от руки кого он пал, или просто предостережение… предостережение от подобной участи.

Эвклидис, Бог Смерти, однажды сказал мне, что если войну можно избежать, то нужно попытаться избежать её любым путём, ведь в ней нет ничего хорошего. Война калечит миллионы судеб. Но эту войну мы избежать не могли, ведь на кону оказалось существование и безопасность нашей Родины.

Звуки становились громче. Я будто против воли передвигала ногами, делая шаги, приближавшие меня к чему-то, чего я не хотела видеть.