– Помню я что-то о лестнице, некое упоминание, но чтобы полиция ее находила… Сейчас, сейчас…

Она взяла в охапку верхние листы, скинула их под стол к выставленным там туфлям и принялась за нижнюю стопку.

Вера являлась двоюродной племянницей капитана Миля, и в придачу человеком, чья удача служила ей не хуже ее родословной. Поразительно удачливая – так ее называли в участке. И как же ее еще называть, когда Вера могла случайно споткнуться о важнейшую улику, которая раскроет личность преступника в следующие пять минут? Так, весной она наступила на перстень с инициалами, который лежал в грязи на месте ограбления. Инициалы принадлежали неряхе-вору, и Доди его посадила уже к следующему закату. Сама же Доди к врожденной удачливости своей подчиненной относилась скептически и никогда не называла Веру так, как ее называли в участке. Но работать с ней Доди нравилось, хоть она и не понимала, почему.

В прошлом году, когда перед капитаном Милем стоял выбор, кому в подчинение отдать свою удачливую племянницу – Иду Харшу или Доди Парсо – долго он не размышлял. Наверное, племянницу свою он любил, поскольку отправил ее не к Харшу.

– Ничего не могу найти. Но я еще поищу, детектив. Помню, кто-то упоминал… Наверняка.

– Ищи, Вера. Я подожду.

Вокруг мельтешили секретари и младшие офицеры, многие из которых украдкой поглядывали на Доди. Кажется, совсем недавно она ходила среди них, работала дежурным эфемером и подготавливала отчеты о регулярных патрульных обходах. Теперь же Доди имела свой личный кабинет на пятом этаже и разделяла обеды с капитаном полиции. Косые взгляды, обращенные к ней, сегодня она не замечала. Вместо них перед ее собственными глазами стояла жуткая камера с мутной водой и узник со шрамом.

Доди потратила на Веру еще пятнадцать безрезультатных минут, намекнула ей на приборку своего рабочего места и спустилась на этаж ниже. Там, у стойки с кофемашиной, стоял офицер Круаз. Он пытался совладать с молочной пеной, которая вылилась из кружки прямо на его ботинки. Заметив подходившую Доди, он отряхнул ботинки и вылил остатки молока в чашку.

– Будете кофе, детектив Парсо?

– Нет, Круаз, я к тебе на минутку.

Когда она задала ему тот же вопрос, что задавала Вере, Круаз сомкнул белесые брови и откинул голову к плечу – как делал всякий раз, когда задумывался.

– Лестница из вишневого дерева… Хм. – Он сделал глоток. – Не помню такой. Когда наша группа приехала на вызов, у скамеек было пусто. Не считая Петроса, конечно. Такую крупную вещь, как лестница, я бы сразу заметил и занес в список вещдоков.

– Сегодня Постулат сказал мне, что Интрикий Петрос облокотил свою лестницу на ближайший к скамейкам фонарь.

Круаз откинул голову к другому плечу, помолчал чуть и произнес:

– У фонаря было пусто, как и во всем переулке. Вероятно, к нашему приходу кто-то уже успел своровать эту лестницу. – Он посмотрен на нее и прищурился. – Однако же странно, что Постулат сказал вам о лестнице только сегодня.

– Он утверждает, что и раньше говорил мне о ней.

– И вы об этом забыли? – Круаз рассмеялся, от чего на его ботинки вылилась новая порция кофе. – Парень со шрамом до сих пор не понял, по всей видимости, с кем заимел дело.

Доди оставила замечание офицера без комментария. Сейчас ее интересовало другое.

– Дежурные эфемеры на тренировке?

– Да, я только что оттуда. Блефлок гоняет всех с восьми утра, мокрого места на мне не оставил. А что? Опять хотите присоединиться?

– Хочу. Мне нужно хорошо подумать.

– Это во время тренировки с боевыми тростями-то?

– Именно.

Круаз хмыкнул, и Доди, оставив его допивать кофе в одиночку, отправилась в кабинет за своей боевой тростью. Оттуда – по лестнице вниз, в подвальные помещения участка. Для умственной нагрузки нет ничего лучше нагрузки физической.

Два дня. До тотального сканирования Постулата оставалось два дня. У нее есть сорок восемь часов, чтобы понять, что же произошло в ту ночь на улице Пересмешников.

– Левитанты, Ирвелин. Мы – левитанты, а не птицы. Мы не можем целыми сутками по небу летать, нам передышка нужна.

– Мне просто любопытно, как долго ты, Август, можешь летать без приземлений.

– Это зависит от того, как скоро я захочу в уборную. Если навскидку, часа три-четыре. А если перед полетом выпью весь бочонок ежевичного пунша Тетушки Люсии, то и получаса не пролечу.

В семь часов пополудни Август сидел вместе с Ирвелин за центральным столиком кофейни «Вилья-Марципана». Предстоящим вечером Ирвелин должна играть здесь на рояле – на том блестящем черном красавце, что стоит в пыльном углу, – а Август зашел сюда, чтобы скоротать вечер за тремя кусками яблочного пирога, который здешняя кухарка, госпожа Лооза, печет в возмутительной степени божественно.

– Какого это – летать? – задумчиво спросила Ирвелин, сложив руки на стопку из фортепьянных нот. – Вот бы на денек стать левитантом…

– Ой, не начинай, – жуя пирог, сказал Август. – Слезливая прелюдия Миры о том, как она мечтает стать иллюзионистом, надоела мне до зуда в ушах.

– Я не о том. Мне интересны все ипостаси, и какого это, жить с каждой из них.

– Тогда тебе нужно быть Окто Олом. Помнишь, да? Графф с восемью ипостасями сразу. Вот у кого не жизнь, а сплошное веселье.

– Нет, спасибо, – вставила Ирвелин и уставилась на трещину в столе. Ее взгляд остекленел, и Август воспользовался моментом и доел последний кусок, еле как запихнув его в рот.

– Внук Феоктиста Золлы тоже левитант, – вдруг сообщила Ирвелин.

– Рад за него, – кинул он, после чего принял на себя многозначительный взгляд Ирвелин.

– Завтра он возвращается в столицу. Внук Золлы. И я хочу попросить тебя, Август, пойти к нему вместе со мной.

– Зачем?

– Для разговора с этим граффом мне нужен союзник. Болтун, который умеет заговаривать зубы. Такой, как ты, – Ирвелин улыбнулась.

Откинувшись на спинку стула, который тут же издал страдальческий скрип, Август протер рукавом рот и глянул в огромные глаза Ирвелин со снисхождением.

– Не знаю, есть ли в этом смысл. Меня привлекать. Тебе всего лишь нужно разузнать о книге его деда, зачем тебе союзник-говорун?

– О книге, которую в прошлом запретили распространять. В некоторых деревнях ее даже сжигали. Этот внук не захочет откровенничать, я уверена в этом, не захочет себя подставлять. – И добавила, полушепотом: – Очень тебя прошу, Август. С меня десять порций яблочного пирога.

Дать ей ответ левитант не успел. Входной колокольчик звякнул, и в кофейню вошел Филипп. Его обстоятельная фигура в бежевом костюме обратила на себя внимание всех посетителей, а через мгновение все дружно отвернулись, и только Август с Ирвелин продолжали на него смотреть.

– Я тебя ищу, Август, – подойдя к ним, сообщил Филипп и кивнул в знак приветствия Ирвелин.

– И вот он я, на твое счастье, – широко, до самых своих торчащих ушей улыбнулся Август. – Чем обязан?

Филипп стал оглядываться в поисках свободного стула, но тут со своего места резко поднялась Ирвелин, сгребая со стола все фортепьянные ноты.

– Мне пора готовиться к выступлению, – обронила она и заторопилась к роялю. Проводив ее взглядом, Филипп уселся на ее место.

– Что это с ней? – спросил Август, наблюдая за нервными попытками Ирвелин поставить ноты ровно на пюпитр. «Обиделась на меня, что ли?» – подумалось ему, но как только Филипп заговорил, про Ирвелин левитант тут же забыл.

– Август, я хочу озвучить ответ на просьбу твоей полуночной гостьи.

– Которая Моль?

– Если она склонна себя так называть, – кивнул Филипп.

– И каков же ответ?

Ветерок острого любопытства пронесся от его лохматой макушки до самых ступней.

– Ее просьба отклонена. Из крепости Фальцор никого выпускать не будут.

– Как? Ведь тот Постулат – иностранец.

– Нет, Август. Моль подняла ложную тревогу. Постулат – графф по рождению. Да, у него есть поддельный паспорт, надобность которого мне непонятна, ведь в королевском реестре указан порядковый номер его граффеорского паспорта. И не сомневайся – документ подлинный.