Сегодня получил запоздавшие 2 письма от Тамары143, из дому от 30 марта и из Пашковской от 29 апреля. Первое в письме Кочубинской с 8 штемпелями. Оба письма где-то блуждали. Письма навели меня на грустные размышления. Вот цитаты:
«Юрий учится, балуется, рвет одежду неимоверно. Каждый день приходит или с разорванными штанами, или рубашкой, или шапкой. По русскому устно у него посредственно. Так все это надоело, что у меня скоро лопнет терпение» (30 марта).
Юра не имеет достаточного присмотра и контроля над собой и является обузой для Тамары. Это очень плохо для всех нас и хуже всего для Юры.
Кочубинская пишет: «Только вчера возвратилась из родных мест и нашла 2 ваших письма. Не беспокойтесь, в Ейске все в порядке. Видела вашу жену. Она прекрасно выглядит. Такая пухленькая, что просто прелесть. Ейск ничем не изменился, если не считать того, что чуточку опустел и погрязнел».
Из письма Тамары от 28–29 апреля 1943 г., написанного под влиянием известия о гибели брата Пети, которому фашистская пуля попала прямо в лоб и он не смог произнести ни одного слова:
Я столько передумала и решила, что если ты мне что-либо посоветуешь в отношении Юры, то уйду в армию. … Меня останавливает только Юрий, которого некуда определить, но мне все надоело. У родных я также узнала, что денег ты посылать не сможешь мне, а сама я не смогу обеспечить всем необходимым себя и Юрия. … Прошу тебя, не пиши никаким бабам в Ейск.
Вечером Таичка дала прочитать твои записки. Ужасно расстроена, чуть не плачу. Даже тогда, когда ты без конца видел во сне Юрия, ты не видел того, кто с ним остался, а свою Марийку – гордую и красивую (удивляюсь, когда это она стала красивой!). Ты их за то видел во сне, что ни одна из них не пошла работать уборщицей к немцам ради твоего сына, ни одна не оставила его у себя. Спасибо за твои мечты о ком-то. Где же мне надеяться на что-то хорошее в будущем, когда я такая дрянная, что один-единственный раз увидел меня во сне, и то лучше, чем есть. Я столько увидела нужды, лишений, страданий – только не из‑за себя, и я проскользнула через твою жизнь, как тень, как что-то мутное и туманное, хорошо, впредь будет так. Я не буду больше ни на что надеяться, т. к. я для тебя была и остаюсь чужим человеком. Прости, что я привязалась насильно.
7 июня 1943 г.
Снова пасмурная погода. Сейчас часов 11 дня. Как-то не работается.
Опять снилась Марийка. Или она получила мое злое письмо о Юре, или думает забрать Юру. Писем из дому нет. Я волнуюсь. Вчерашние письма опоздали и ничего не объясняют.
Вечером разгорелся на горизонте бой. Говорят, наши заняли хутор Свободный. Бои идут на севере опустевшей станицы Молдаванской144.
Несколько дней тому назад немного поработал над своей поэмой, хочется поработать и сегодня, но есть много очередной работы.
У нас многих откомандировывают на курсы. Поговаривают что-то и обо мне.
8 июня 1943 г.
Вчера около трех часов дня, когда я сидел в блиндаже и работал, ощущалось землетрясение в два приема через интервал минуты в 3–4. Длительность каждого продолжалась секунд 6–10. Дрожала земля, скрипели балки блиндажа, качались шинели на гвоздях. Ощущение неприятное. Эпицентр землетрясения, очевидно, в Турции или в Крыму.
Сегодня для меня неудачный день. Лег спать часа в 2 ночи. Спал плохо. Снилось, что меня бомбили. Я кричал во сне. Снилось, будто я рассказывал сон Никитину, что мне снилась махорка. Он посмотрел в какую-то книжечку и сказал, что это к производству в офицеры.
Утром поработал и потом хотел отдохнуть. Но меня подняли и вызвали к майору Радомскому. Оказывается, я поставил на бумажку не тот штамп, о чем доложил майору Должиков. Раньше это был тот штамп, но теперь он уже не тот, т. к. сегодня получен новый. Мне был порядочный нагоняй от майора, а я даже не знал ничего об этом. Должиков торжествовал. Ужасно пессимистичный и выслуживающийся человек, вчера получивший звание младшего лейтенанта.
Потом на меня напал комроты Семильгор. По его мнению, я должен бывать в роте и там работать. Я ему сказал, что во всех местах выполнять работу я физически не могу. Тогда он заявил старшине, что если я приду за брюками или еще чем-нибудь, чтобы тот мне давал самое плохое. Приказание по меньшей мере не тактичное, если не глупое.
Потом нужно было на ремонт в Краснодар отправлять баян. Это отняло часа два времени. Так мне и не удалось отдохнуть. Трещит голова, а сегодня еще дежурить.
Вчера достал бумаги для работы и сделал себе общую тетрадь и блокнот для дневника.
9 июня 1943 г.
Вечер. Где-то играет гармошка. Мой товарищ, Никитин, страдающий болезнью сердца, спит и стонет во сне. Я при свете лампочки написал 2 письма: Горскому Владимиру, который где-то на передовой, и его отцу в Ейск. Писем из дому все нет, что меня тревожит. Из ребят, попавших на передовую, уже погиб старшина Ярошевский, ранены Кавешников, санинструктор Денисов и ряд других товарищей. Попали, идя в разведку, под огонь «Катюши», которая хотела уничтожить немецкие проволочные заграждения. Но, судя по письму Горского, он и Пушкарский не с ними, а в каком-то другом подразделении, а может быть, и в другой части. Видел вчера Якубу. Он в нашей части конно-связным. Он мне и рассказывал о погибших и раненых.
Сегодня весь день употребил на себя. После дежурства спал часов до 11, затем делал конверты. После обеда прекрасно искупался в «бане» горячей водой, выстирал носовой платок, полотенце, носки (белье думаю отдать постирать Варе Михель).
Затем выбросил всю «постель» Никитина и свою и постелил туда толстый слой травы, которой нарвал руками. Очистил блиндаж. Выругал Никитина, что он все еще не выкупался, не постирал своего белья и спит все время не разуваясь. Я ему сказал, чтобы он не подходил ко мне на расстояние пушечного выстрела, пока не приведет себя в порядок. Он очень обиделся и заявил, что у него больное сердце, и он не может стирать. Я опроверг его причины и сказал ему, что он просто неряха и лентяй, а выстирать пару белья можно и при больном сердце. У меня тоже оно больное.
10 июня 1943 г.
Сегодня получил письмо от отца Володи Горского. Пишет, что в батальоне мои ученицы Тарасенко Галина, Космачева Соня, Чигрина Ольга.
Сегодня на собрании меня выдвинули в редколлегию стенгазеты и для проведения политинформаций в автовзводе.
11 июня 1943 г.
Вчера и сегодня работал над стихотворением. Вот оно:
Твое письмо
Читаю вновь перед жестоким боем
Твое письмо. И в сердце льется мне
Струя любви. И вижу в летнем зное
Я образ твой да море голубое —
И дух борьбы в груди сильней вдвойне.
Росла страна, как все живое летом,
И жизнь цвела, и радостен был труд,
Когда у моря, в шелк луны одетом,
Нашел я в сердце, нежностью согретом,
Твоей любви чистейший изумруд.
Но в этот миг коварно и лукаво
Ворвался враг в страну, как дикий зверь,
И сея смерть налево и направо, —
Рукой преступной и всегда кровавой
Он и теперь стучится в нашу дверь.
Твое письмо перед жестоким боем
Читаю вновь. И в сердце льется мне
Струя любви. И вижу в летнем зное
Я образ твой да море голубое —
И дух борьбы в груди растет вдвойне.
Уже вокруг загрохотали горы, —
Пылает бой мильонами костров.
И я в огонь иду и мщу за горе,
И бью за родину, за жизнь и море
И за кристальную твою любовь.
