Обыкновенное полотенце, закрученное персидским тюрбаном, превратило её в настоящую восточную принцессу, ослепительно белое тело сверкало алмазными каплями водяных брызг. Она подняла руки и плавным жестом кокетливо поправила махровую корону – всё, что можно, было тщательно выбрито, и это придавало её женской соблазнительности особую пикантность. Я невольно залюбовался красивыми движениями, а девушка вдруг застыдилась наготы и поспешно обмотала вокруг округлых бёдер сдёрнутую со стола скатерть.

– Кто звонил? – спросила она небрежно, однако во взгляде промелькнула скрытая настороженность.

Я не стал врать и признался:

– Знакомая одна, мы с ней накануне ночь провели, а теперь никак расстаться не можем.

– Зачем тогда меня снял? – Ксюша посмотрела мне прямо в глаза.

– Да замужем она, – я встал и прошёл в спальню, – семья, дети, салатик с валеночками… А скатёрку верни на место, и так вся вином уделана.

– Отвернись, – Оксана присела на край кровати, – ты почему-то меня смущаешь и вообще не такой, как все. С тобой, блина, забываешь о профессии.

Я повернулся к девушке спиной, но в зеркале шифоньера отлично видел, как она торопливо надевала бежевые трусики и регулировала бретельки нового бюстгальтера.

– Ты веришь в чудо? – спросил я, вернув себя в прежнее положение.

– В детстве верила, – рассмеялась Оксана, – особенно, когда на Новый год под подушкой бабушкины подарки находила.

– Поправь постель, – попросил я и указал загипсованными пальцами то место, куда спрятал сторублёвую банкноту, – видишь, всё скукожилось.

Девушка послушно нагнулась и начала старательно разглаживать наволочки и заново перестилать простыню. Я стоял, прислонившись к стене, и молча наблюдал за её манипуляциями, отмечая про себя все достоинства точёной девичьей фигуры, подчёркнутые дорогим гипюровым бельём.

– Ой! – вдруг вскрикнула Ксюша. – Это же те самые деньги, которые я спрятала!

– Не может быть, – не поверил я, – прямо какая-то мистика.

– Нет-нет, – стала быстро убеждать меня девушка, – никакой мистики, я же помню: вот уголок примятый, а тут пятно от помады, – она протянула мне сто рублей. – Видишь? Всё реально! – в её огромных голубых глазах светилась наивная детская радость. Она была по-настоящему счастлива.

– Ну что ж, значит, надо верить в чудеса, – согласился я и пошёл в ванную, чтобы ополоснуть разгорячённое лицо.

– И почему ты в Казахстане живёшь? – прошептала Оксана, прерывисто дыша. – Тебе что, в России места мало?

Совершенно голый, я лежал на кровати, раскинув руки. Она склонилась надо мной, отчего её золотистые локоны, пахнущие французским шампунем (в «Стометровке» мы посетили и отдел косметики), упали мне на лоб. Я тряхнул головой и увидел перед собой тугие острые груди девушки с розовыми пипетками сосков. Возле правого соска темнел небольшой шрамик, похожий на маленький ожог.

Цветная полутьма комнаты, словно художник боди-арта, разрисовала наши обнажённые тела причудливыми бликами от незашторенного окна.

Где-то громко играла музыка.

– Там люди хорошие, – сказал я, – и девчонки красивые, особенно в северных областях.

– Лучше, чем у нас? – не поверила она.

– На тебя похожие, – я притянул её к себе и провёл губами по распущенным волосам, – надо вставать, пора праздник праздновать.

– С казашками тоже спал?

– Само собой. На одной даже чуть не женился.

В дверь то ли постучали, то ли поскреблись. Оксана вздрогнула. Я потянул на себя одеяло, а девушку попросил сходить и узнать, в чём дело.

– Я боюсь, – заупрямилась Ксюша, – вдруг это сутенёр за мной пришёл.

– Голову не морочь, – разозлился я, – администраторша, наверное, обходит постояльцев с поздравлениями; ответь ей чем-нибудь для приличия и свитер мой накинь, а то напугаешь бабку.

Она ушла. Из гостиной в дверной проём выплеснулся вспыхнувший свет; стеклянно звякнув, нечто упало со стола; зашуршала одежда.

– На обратном пути прихвати пивка! – крикнул я вдогонку. – Пересохло всё, как в пустыне Гоби.

– Тут к тебе пришли! – раздался звонкий голос Оксаны. – Говорят, знакомые!

– Скажи, что меня дома нет! – отмахнулся я, забыв, что гости тоже всё слышат. – И про пиво не забудь!

За час до Нового года ко мне ни разу знакомые не являлись, тем более в чужом городе. Да я и видеть-то никого не хотел, а тем более – знакомых. Но приглушённый мужской баритон довольно-таки нагло что-то бубнил и бубнил. Оксана, чтобы подыграть мне, возражала:

– Сказано ведь: никого не велено! Может, он уснувши, а тут вы, блина, со своими бутылками.

– Его-ор! – отчаянный вопль Димона заставил меня сесть и широко зевнуть. – Это же я, Димон! В натуре, б***, идти некуда и даже выпить не с кем!

Последний аргумент показался достаточно веским, и я, натянув штаны, вышел в гостиную. За входной дверью, размахивая пластиковыми пакетами, жестикулировал сам возмутитель спокойствия.

– Пропусти, – снова зевая, сказал я девушке, – его менты с бандитами ловят, пусть у нас отсидится пока, а ты готовь закуску и внешний марафет себе наведи.

– Ну, – глянул я на парня, залпом опрокинув стакан пива, – зачем Ингу обобрал?

Ничуть не смущаясь, Димон плеснул водки, выпил и стал оправдываться, одновременно пережёвывая закуску:

– Так я ж хотел как лучше, – он ещё раз наполнил стаканчики и пригласил меня чокнуться, – чтобы, короче, тебя с Новым годом поздравить не с пустыми руками, а то стыдно уже всё время за твой счёт на чужой шее висеть и шароё***иться непонятно где. Вот бананьев связку купил, шпротов, колбаски, бухалова… Всё по-людски. Давай, с наступающим! Как-никак ещё одну тысячу лет промаялись.

Из спальни вышла Оксана, одетая в джинсовую юбочку с накладными кармашками. Вымытые волосы были тщательно прибраны в конский хвост, открытый ворот пёстренького свитерка давал возможность любоваться изящной и хрупкой девичьей шеей.

– Знакомься, – пошёл я на мировую, – моя жена Оксанка.

– Классная девочка, – сощурился Димон, – но такой цветуёчек я уже, кажется, встречал. Где склеил?

– Не напрягайся, – сказала девушка, садясь мне на колени и сцепив свои длинные пальцы в замок на моей груди, отчего из её рук образовалось соблазнительное кольцо. – Егор меня с улицы Ленина привёз.

Густые ресницы Ксюши взметнулись кверху, она моргнула несколько раз, будто пытаясь избавиться от дьявольского наваждения, зрачки влажно заблестели и, оставляя дорожки размытой туши, по лицу скатились две прозрачные горошинки:

– Ну вспомнил теперь?

Парень осклабился:

– Кто ж, в натуре, эту улицу не знает – гремит на всю Пермь! Я этим летом на Ленина тоже одну сфотографировал и чуть не влюбился: красивая, стерва, четвёртый размер, а ноги – аж глаза вразбег…

– Вы подеритесь ещё из-за какой-то паршивой улицы, – проворчал я. – Сейчас Ельцин страну поздравлять будет, а мы тут ономастику выясняем.

– Опять, наверное, нажрётся, как лось, – Димон привстал и переключил телик на «Первый канал», – зальёт шары, аж рожа в экран не влезает, и давай корки мочить. Ни разу его трезвым не видел.

– А ты лучше, что ли? – я пересадил Оксану на диван и предложил выпить за уходящее в вечность столетие.

– Я хотя бы не ворую, б***, в масштабах страны. А кто тебе руку гипсовал? – поинтересовался Димон, морщась от водки и лимона, которым он попытался закусить.

– В женской консультации, – ответил я. – Мне с тобой надо в коридор выйти на пару слов, разговор есть не для дамских восприятий.

– Какой базар, – с готовностью вскочил парень, – пойдём, раз надо.

– Ты Оксанку улицей Ленина не потыкай, – я плотно прикрыл дверь и понизил голос, – она тут на одинаковых правах, что и ты. Понял?

Димон смутился и отвёл в сторону бегающий взгляд; он мучительно подыскивал нужные слова и интонацию, чтобы оправдаться, но я повторил убедительно и твёрдо:

– Не трогай девку, пускай в её жизни лишний раз будет хотя бы такой праздник.