– Жить.

Выйдя из галереи, я невольно прищурился от снежной вакханалии, хотя солнце светило по-зимнему тускло. Необычайная лёгкость наполнила мою грудь, я распахнул дублёнку и бодро зашагал по проспекту, что-то напевая себе под нос. Возле пиццерии аппетитный запах заставил остановиться, я покрутил головой и, почувствовав голод, решительно зашёл в заведение, где заказал к пицце сто пятьдесят водочки с пивом и просидел там до самых сумерек.

Зимний день скупо мазнул куцей метёлкой заката по городским крышам, слегка тронул розовым колером морозные витражи витрин, завлекающие расцвеченными подиумами, а затем торопливо уступил место долгому предновогоднему вечеру.

Улицы пустели на глазах, а ноги сами несли куда-то. Иногда ведь хочется просто идти, безо всякой цели, не замечая ничего и никого вокруг.

Легковые автомобили сплошным потоком текли мимо, украшая город красными фонариками габаритных огней, окна высоток уютно светились в зимнем мареве, и захотелось вдруг оказаться там, за этими окнами, в компании хороших людей, готовящихся отметить рубеж тысячелетий во всю ширь российской души.

Неожиданно под жёлтым пятном электрического света, у обочины проезжей части улицы Ленина, возникла одинокая съёжившаяся женская фигурка. Она пританцовывала на холоде, отчего её красная куртка переливалась в лучах плывущих мимо фар, и казалось, что это раскачивается от ветра большой красный фонарь.

У этой улицы была дурная слава, и нетрудно было догадаться, кто передо мной.

– Привет, – сказал я, – может, вместе потанцуем?

– Триста в час, а просто минет – полторы сотни, – быстро ответила девушка, выбивая зубами барабанную дробь.

– Если до утра и с новогодними скидками, то годится, – стал торговаться я.

– Ты чё, проституток никогда не снимал, – уже раздражённо бросила она, – никаких скидок, рожай быстрее, у меня ботинки дырявые и кушать хочу.

– Тебя как зовут? – спросил я, переваривая информацию.

– Меня не зовут, – вызывающе вскинулась путана, – сама прихожу. Мой сутенёр уже с обеда в отключке, а я, бли`на, тут весь день голодная сижу. Ну чего зря вату катаешь, берёшь до утра или нет?

– Беру, – выдохнул я и остановил первую попавшуюся машину.

– С наступающим! – поприветствовал нас таксист. – Адрес подскажи.

– В ближайший универмаг, – отозвался я и стал по-хозяйски осваивать в иномарке переднее место.

Мотор взревел, и не успели мы оглянуться, как завизжали тормоза.

– А вот и он, – осклабился водитель и ткнул ладонью левой руки куда-то вбок и наискосок, – дорогу перейти – и «Стометровка» под самым носом, увидите сами, как реклама сверкает, сегодня на час раньше закроют, в честь праздника, так что удачи вам!

Кроме нас, в торговом зале были только работницы прилавка да несколько разновозрастных покупательниц, озабоченно роющихся в промтоварном ассортименте.

– Почему ваш магазин «Стометровкой» назвали? – спросил я у смазливой продавщицы, пока проститутка мерила тёплые кожаные сапоги.

– Потому что он ровно сто метров длиной, – рассмеялась та, – весь первый этаж жилого дома занимает. Вы не местный или чё?

– Я из прошлой эпохи, – ответил я, оценивая стройные ноги новой знакомой.

– Да мы, вообще-то, все оттудова, – поддакнула находчивая торговка, – старые ботиночки с собой заберёте?

– Выброси их на свалку истории, – пошутил я, оплачивая выбитый кассой чек.

В джинсовом отделе, скептически оглядев на свету остальной прикид путаны, я пришёл к неутешительному выводу, что на свалку надо выбрасывать всё, включая красную замызганную куртку. А оказавшись в кружевном мире женского белья, от многообразия которого чуть не поехала крыша, я купил ей сразу несколько комплектов.

– Ну как выглядит это дитя порока? – пропуская вперёд неузнаваемо преобразившуюся девушку, самодовольно и не без гордости спросил я у размалёванной кассирши, восхищённо глазевшей на мою щедрость.

– Им это выглядит очень шикарно, – промурлыкала та с нескрываемой завистью, – нам такие крутые подарочки, по крайней мере, почему-то никто и не предлагает.

– Мне с тобой теперь за год не рассчитаться, – тихо сказала путанка, когда мы вышли из магазина, – куда поедем?

– В гастроном, – ответил я. – Новый год на носу, хочется отметить его по-человечески.

– А я от голода сейчас умру в сугробе, – возразила спутница, пряча счастливое лицо за роскошным воротником из чернобурки, – может, сперва в кафе заскочим?

– Можно, – поспешно согласился я, чувствуя потребность пропустить внутрь, – лишь бы успеть хавчик потом купить.

Она аппетитно уплетала тёплые пирожки с ливером и запивала их горячим кофе. Я подвинул ей рюмку водки.

– За знакомство!

– Оксана, – промурлыкала девушка, не переставая жевать. Её щёки напоминали спелые алма-атинские яблоки.

– Ксюша, значит, – одобрительно кивнул я, вспомнив Ксению, – а я Егор.

– Прикольное имя, – впервые за вечер улыбнулась девушка, – мне такое ни разу не попадалось.

– Ты жуй быстрей, – поторопил я, – а то придётся в нулевые годы насухую шагать.

– Знакомый траходром, – сказала Ксюша, пройдя одетая в спальню и свалив на кровать покупки, – я здесь, кажется, уже была.

– Раздевайся! – приказал я. – И сразу мыться. Новый год надо встречать, как на смерть идти – обязательно в чистом, а если кажется – крестись!

– А ты не маньяк ли часом? – подозрительно глянула на меня Оксана, отступая спиной к двери. – Странный какой-то! Загипсованный весь, ни с того ни с сего одел меня с ног до головы, накормил, а теперь ещё и базары о смерти… Зачем жути нагоняешь? Скажи честно, хочешь моим сутенёром стать или продать в рабство?

– Думаю в жёны взять, – ответил я, – не навсегда, конечно, а на время, пока Новый год не кончится. Я в Перми наездами, и вот какая оказия с билетами приключилась… Что же теперь, со сломанной рукой волком что ли до утра выть от одиночества? Мне, как любому нормальному гомо сапиенсу, живая душа нужна, а где её в командировке взять?

Девушка улыбнулась, пожала плечиками и почему-то посмотрела в окно.

– Правильно, – сказал я, – только на Ленина, больше негде. Так что успокойся, работорговля здесь не канает, а сутенёр из меня… Ну ты же сама всё видишь.

Она приподняла край матраца:

– Последний раз, когда зависала тут, сто рублей припрятала, чтоб не отобрали, а вытащить, блина, забыла.

– Давай, давай в ванную, – грубовато прервал я её откровения, а после того, как она с полотенцем на шее ушла приводить себя в порядок, торопливо нашарил в кармане сторублёвку и, распрямив, сунул ассигнацию под изголовье.

Неожиданно затрезвонил телефон. В мембране послышался женский смех, растворённый в музыкальном бульоне, и ещё какие-то весёлые голоса. Я включил телевизор и уселся в кресло, закинув ногу на ногу, после чего, укрепив телефонную трубку в гипсовом пистолете, растянул губы приветливой улыбкой:

– Гостиница «Центральная» слушает.

– Пьяный, что ли, – поприветствовал меня голос Ксении, – с наступающим тебя!

– Аналогично, – ответил я, – уже празднуешь?

– Провожаем уходящий, – подтвердила девушка. – Как твоя рука? Болит?

– Не очень, – успокоил я её, – после гинеколога ей всё нипочём, правда, неудобно стакан держать, надо было его сразу в гипс вмонтировать, чтобы не заморачиваться, но тогда в туалет самостоятельно не сходить, пришлось бы кого-то на помощь звать.

– Ты один? – голос Ксении прозвучал трепетно и с намёком на ревность.

– Почти, – уклонился я от прямого ответа. – Нас трое: водка, я и Ксюша. Готовимся слушать бой курантов.

– Хорошая компания, – повеселела Ксения, – а за Ксюшу спасибо, я тоже о тебе думаю и скучаю. Давай поцелуемся?

– Давай, – я чмокнул пластмассовый микрофон и услышал, как на другом конце проделали то же самое, после чего раздались отрывистые гудки.

Из ванной вышла Оксана.