– Слушай, мам, я что-то не понимаю. Какие яйцеклетки у мужчин?

– Да в том-то и дело, что эти идиоты от псевдонауки давно уже в своих опытах над человеком перешли все разумные границы. Взять хотя бы клонов твоего отца. Зачем они? Разве это нормально? Хоть бы не афишировал.

Сначала цели всех таких исследований были и благородны, и гуманны. Например, помочь женщине, которая по каким-либо причинам не может иметь детей.

Потом разрешили однополые семьи, в которых дети появлялись путём усыновления или удочерения чужих детей.

Затем человека предложили перестать называть мужчиной или женщиной, и он превратился в «оно». Многие продолжали думать, что в этом тоже нет ничего опасного. И вот это оно настолько обнаглело, что решило размножать самого себя в одиночку. Проводятся ведь и такие опыты, в которых женщина может оплодотворить себя своим же сперматозоидом… Это пока не поставлено на поток. Хотя, быть может, я просто не всё знаю.

Но вот мужчине уже можно заиметь при желании свою яйцеклетку. Только вырастить эмбрион мужчине до сих пор негде. Не сомневаюсь, что скоро и тут что-нибудь придумают.

Короче, нет Бога, нет морали. Человеческого в людях становится всё меньше.

А слово «усэсэрки» придумали давно те, кто ещё помнил такую страну – вернее, часть большой Страны Советов: Украинская Советская Социалистическая Республика. Поначалу «Инкубатор» был наполнен только украинками, беженками от войны. Постепенно состав девушек разбавился и негритянками, и испанками, даже англичанками.

Пожелание этим несчастным женщинам сдохнуть – это ещё одна отвратительная особенность нашего времени. Абсолютное большинство людей варится в той информации, которая выгодна властям предержащим. То есть одному проценту населения, виновного во всех бедах остальных девяноста девяти процентов. Разве эти женщины виноваты в том, что появляются на свет «дети из мужчин»? Что кому-то выгодно оскорблять саму природу человека? Но толпу писак на заборах натравливают на них.

Знаешь, Макс, там не всё хорошо с этими анализами. Ты не говори отцу, что ездил со мной, ладно?

Майкл Крот, генеральный управляющий «ГТК», остановил жену на пороге её спальни. Шатен лет сорока пяти, чуть выше среднего роста, гордо посаженная голова, правильные черты лица. Немного полноват, но это не портило впечатления. Портило другое: взгляд человека, который с трудом заставляет себя тратить на вас своё время…

– Вероника, – он взял её за запястье, – что там не так с анализами?

– С анализами? Всё так.

Майкл снисходительно и очень внимательно смотрел прямо в её глаза и молчал, не отпуская её руку.

– Откуда ты знаешь, что что-то не так?

– Ты живёшь со мной много лет и до сих пор не поняла, что я знаю про тебя всё? И зачем тебе понадобилось так подробно рассказывать Максу про «Инкубатор»? Про мужские яйцеклетки?

Вероника, приложив вторую руку к губам, теперь уже с ужасом смотрела на мужа.

– Это я тот самый один и единственный процент, который решает, кто и что должен знать. Так что там с анализами?

– Я ещё ничего не знаю, реактивы будут готовы только к утру. Неизвестная инфекция, непонятные симптомы. И последствия. Да отпусти! – Вероника попыталась высвободить руку, но тщетно.

– Когда информация появится, немедленно и только мне ты должна её предоставить. А я решу, что с ней делать дальше. Ты меня поняла?

– Да, я поняла, – ответила Вероника, разминая онемевшие пальцы.

Наутро они встретились в офисе. Майкл кивком выпроводил своего первого помощника.

– Ну что, дорогая, чем ты меня обрадуешь?

Вероника не верила своим глазам и ушам. Он сам пододвинул ей стул рядом с собой. Устроившись на своём стуле, накрыл её руку своими двумя ладонями и смотрел чуть ли не влюблёнными глазами. Таким приветливым и обходительным она не видела мужа лет десять.

– Это инфекция QR-118, зарегистрирована один раз, восемь лет назад в ЮАР. Тогда заразилось одиннадцать человек, они все в течение десяти дней умерли. Но больше нигде и никогда не проявилась. Работы над вакциной через два месяца остановили из-за прекращения финансирования.

Сейчас инфицированы четыре женщины, они в изоляторе. Их состояние стабилизировали, у двух, самых молодых, налицо даже некоторое улучшение. Но беременности, скорее всего, придётся прерывать. Насколько затронуты внутренние органы и плод, сказать трудно…

– Спасибо, дорогая. Я услышал то, что хотел. Заниматься этим тебе больше не нужно. Всё отдай Джону: анализы, реактивы, что там ещё. Вообще всё. Да, и скажи Максу, что в «Инкубаторе» всё в полном порядке, все здоровы, чтобы он не переживал.

– Ты хочешь, чтобы я обманывала сына?

Ладони Майкла непроизвольно напряглись, а взгляд стал жёстким. Он молча смотрел на жену.

– Хорошо, я поняла.

– Вот и умница!

Вероника вышла. Крот нажал на квадратик селектора – сенсорной панели, встроенной в стол.

– Джон, зайди.

Помощник появился через несколько секунд, сел за стол в ярде от шефа и внимательно смотрел на него. Крот молчал пару минут, постукивая пальцами по столу.

– Помнишь, где ты работал восемь лет назад, Джон? И я помню. В маленькой африканской лаборатории. Ты там опыты проводил. Не всегда удачные. А один опыт оказался совсем неудачным, помнишь? А кто тебя оттуда вытащил, ты помнишь?

– Да, шеф. – Худощавое лицо Джона стало постепенно, в ходе разговора, почти таким же белым, как и его волосы.

– А как могло получиться, что Вероника знает в подробностях про те твои неудачные опыты? Название инфекции, сколько померло, почему не сделали вакцину. Я уже не говорю про то, что эта инфекция опять просочилась сама, без нашей помощи.

– Шеф, я понятия не имею. В «Инкубатор» я взял из той лаборатории двух сотрудников, но я в них уверен. Был уверен.

Майкл сверлил Джона взглядом, не пытаясь скрыть своего крайнего недовольства.

– Ты знаешь, где в «Инкубаторе» изолятор?

– Конечно. В восточной части, ближе к лесу.

– Прекрасно. Хоть в этом повезло. Там должен случиться пожар, лесной пожар. Компьютеры, файлы. Персонал, все, кто в курсе про инфекцию, включая твоих африканских друзей. Мне не нужно объяснять, насколько это для тебя важно? Второй раз я тебя выгораживать не стану, ответишь по двум эпизодам.

Под вечер следующего дня Вероника, не дожидаясь, пока Крот, придя из офиса, снимет плащ, взяла его двумя руками за локти. Её глаза были красными и опухшими от слёз.

– Майкл, что происходит? Почему случился этот пожар? Ты ведёшь какие-то грязные дела, ты за последние годы стал совсем другим человеком! Майкл, опомнись, ведь наша жизнь начиналась совсем иначе, разве мы не были счастливы? Теперь эта чёртова «ГТК» для тебя важнее твоей семьи, Макса, меня? И это ведь ты уничтожил в «Инкубаторе» изолятор, живых невиновных людей! Ты же преступник, ты стал страшным человеком… – Вероника уже не произносила, а выкрикивала слова, а потом зарыдала, плечи её затряслись, она бы упала, если бы не вцепилась в плащ мужа.

Майкл аккуратно по очереди высвободился из рукавов, скинул плащ.

– Успокойся. Пожар – это несчастный случай, понимаешь? Меня это потрясло не меньше, чем тебя. Я уже поручил разобраться с этим.

Он, поддерживая Веронику за талию, привёл её в комнату и усадил в кресло. Сам сел напротив.

– Ты что же, – заговорила Вероника уже немного спокойнее, – считаешь меня абсолютной дурой?

– Конечно, нет. Ты же помнишь, я передал всю информацию Джону. Как только узнал о пожаре, я сразу допросил его, он утверждает, что всё произошло по нелепой случайности. И если откроется, что он врёт, он жестоко поплатится за это.

Майкл смотрел на жену, наблюдая за её реакцией.

– Я тебе не верю, – сказала Вероника. – Я уже давно перестала тебе верить. И я сама выясню правду, среди моих хороших знакомых, думаю, найдутся и отлично осведомлённые.

Ты ведь давно перестал делиться со мной, я не знаю, чем ты занимаешься, какие-то новые проекты, новые люди в твоём окружении. Тебе стало неинтересно со мной, да?