– О, привет, дорогуша, – она попыталась расплыться в улыбке, но верхняя часть лица у нее давно отнялась. Может быть, она хотела мне посочувствовать. Или съязвить. Кто ее разберет.

Обогнув меня, Фин с Претчей заглянули в прихожую.

– Ох! – воскликнула она, выпучив глаза при виде комнаты. – Боже мой!

– Господи боже, – прошептал Фин.

Я оглянулась. На полу валялись осколки разбитых тарелок. На стене красовался кровавый след от руки. Содержимое желтого чемоданчика Хэмиша рассыпалось, туалетные принадлежности были растоптаны. Редкие лучики света с улицы, преломляясь, мерцали повсюду в потемках случайными отблесками. Сахар.

Я захлопнула за собой дверь и заперла на ключ. И сделала глубокий вдох.

Претча первая переключилась на привычный сценарий.

– О, Анна! Я и не знала, что ты знакома с Фином Коэном.

Я не хотела смотреть, как Претча дрожит от волнения перед Фином, или чтобы та тянула из меня подробности об утреннем происшествии и потом подавала соседям в качестве щедро начиненной ехидством закуски.

Звучит, как будто я предвзято говорю о Претче, которая в жизни ничего плохого не сделала, разве что носила безрукавку и недолюбливала меня за мой свирепый нрав. Но не торопитесь с выводами. Я тут не соврала. Она меня чуть не угробила.

– Мы едва знакомы, – ответила я и показала Фину ключи от машины. – Садись. Подкину до дома.

Фин Коэн спустился с крыльца вслед за мной.

Мы попали в час пик. За полосой кустарника Грейт-Уэстерн-роуд встала наглухо. Вспыхивали фары дальнего света, мигали поворотники, ревели моторы. Я отвлеклась на уличный шум. Поэтому и не заметила вспышку, когда Претча сделала фото.

Машина оказалась добротная. Надо отдать Хэмишу должное. Может быть, его интеллектуальное развитие и закончилось в Кембридже, зато на машины глаз был наметан. Двигатель гудел тихо и мягко, сиденья были глубокие и удобные.

Фин утопал в своем ковшеобразном пассажирском сиденье. Его трясло. Не так, чтобы конечности дрожали или потряхивало от озноба, а прямо изнутри, как будто в микроконвульсиях. Ему было неловко и не хотелось отвечать на расспросы, так что спрашивать я не стала. Просто включила обогрев и вырулила с парковки.

На повороте с Грейт-Уэстерн-Террас на Грейт-Уэстерн-роуд путь предстоял тернистый. Улицу наводнили машины с автобусами, к тому же я давно не садилась за руль. Я круто рванула по скользкой отвесной дороге, прямо наперерез затору, чуть не зацепив одну машину боком. Водитель взбесился и красноречиво махнул мне рукой.

Я сделала вид, что не заметила, хоть он и был всего в полутора метрах от меня.

– Куда мы едем? – спросил слабым голосом Фин.

– А куда ты скажешь, там тебя и высажу. Тебя домой подвезти? Я еду в Форт-Уильям.

Я не заметила, что Фин не отзывается, вернее, не сразу. Движение на трассе было оживленное, а за руль я не садилась очень давно. Зажегся зеленый, и водитель, на которого я чуть не налетела, тронулся с места и яростно выкинул мне средний палец. Я примирительно махнула в ответ. Еще пара машин проехали мимо, и один водитель пропустил меня вперед, дав неуклюже втиснуться в поток. Я мельком глянула в зеркало заднего вида и по лицу водителя поняла, что он от меня просто в шоке. Держался он на приличной дистанции.

– Фин. Где тебя высадить??

– Нет, – промямлил он, – я так, за компанию…

Машина заглохла, пришлось заново включать зажигание. На меня уже косились многие водители, мягко говоря не впечатленные моим стилем вождения. Мне было плевать. Впереди автобус заехал на желтый квадрат разметки, и машины на перекрестке хором заголосили.

В душе я ликовала, что вырвалась из той прихожей, ускользнула из подвала. Одному богу известно, куда иначе завели бы меня упоминания о Гретхен Тайглер. За это я благодарила Фина, хотя и не понимала, что его ко мне привело. Может, он пришел мне что-то сказать? Мы с ним не общались. Хоть он и приходился мужем моей лучшей подруге, ко мне он относился всегда с прохладцей.

– Зачем ты заходил? Это Хэмиш тебя подослал?

– Подослал меня? Хэмиш? – Голос у него все слабел. – Он… они вдвоем сбежали. Ты в курсе?

– Я… да. Я в курсе. В Португалию. Они забрали детей.

Сперва я почему-то решила, что Фина все устраивает, что он как-то причастен или даже он всему виной. Я подумала, что, может, он крутил романы на стороне и Эстелль вроде как можно понять. Мне и в голову не приходило, что мы в одной лодке. Но в этом вся суть душевных мук. Отбивает всякое сочувствие. Не могу вообразить, чтобы кому-то было хуже моего, ни в какую.

Он возмущенно заметил:

– Я к Хэмишу в друзья не набиваюсь.

Автобус проехал, и мы, минуя перекресток, встали на очередном светофоре. И все-таки еще одна маленькая победа.

– Зачем ты приходил?

– Не знаю. Меня немного, ну это… – Голос у него совсем затих, дыхание сбилось. – Я подумал о… тебе… и просто… хотел узнать… – Я обернулась на соседнее сиденье. Он сидел уставившись на дорогу, а с бороды у него капали слезы. Он сидел с посеревшим лицом и остекленелым взглядом, в застегнутом на все пуговицы пиджаке, провисшем над впалым животом.

– Фин?

Он не ответил.

– Фин?

Молчание.

Я не могла остановить машину и высадить его, не посреди двухполосной дороги с напряженным, нервозным движением. Да и он, похоже, был не в состоянии добраться до тротуара. Но теперь-то мне хотелось сбагрить его, раз уж мы удрали от Претчи, испортив ей все веселье. Мне хотелось вытолкать его из машины, и чтобы глаза мои его больше не видели.

Потому что я терпеть его не могла.

Ничего личного, хотя, как по мне, его затея с группой – это блажь и вообще какая-то чушь. Но невзлюбила я его за то, что в наши редкие встречи он всякий раз меня отбривал, и, пожалуй, потому что Эстелль частенько на него наговаривала. А еще я его опасалась. Ненавижу мужчин на слуху.

Уже и не вспомню, когда он успел так прославиться. В то время я еще не знала Эстелль. Кажется, все случилось так быстро, а я тогда рожала детей и представляла собой счастливый предмет мебели. Группа состояла из молоденьких ребят, лет под двадцать. Они давали только камерные концерты в гостиных фанатов, которые выигрывали конкурс. Всего-то выпустили пару демок, и вдруг они уже у всех на слуху. Не помню, как так получилось. Но вообще людей тянуло именно к Фину Коэну. Высокому, опрятному и весьма привлекательному. Он был веган, антикапиталист, весь напичкан новомодными словечками. Как провозглашенного лидера новой субкультуры, его расспрашивали в интервью о самых разных темах, от модных цветов этого лета до глобального потепления. Он был повсюду, триумфально прогремел по миру, наделал шуму в Южной Африке и в Азии. А потом, без малого за год, капитализм же его и сожрал.

Коэн сильно схуднул. Репортеры ходили за ним по пятам, делали снимки, документируя его упадок. Он страшно осунулся и стал носить одежду в облипку. Совсем спал с лица. И вдруг его насильно поместили в центр реабилитации – лечить от опиоидной зависимости. Пока всё в духе новомодных веяний.

Менеджеров группа не нанимала, и Эстелль говорила, что это как руководить железнодорожной компанией со смартфона. Откуда ни возьмись пришел счет на уплату налогов. В Германии у них украли все сценическое оборудование, и страховку они взяли неудачную.

Ну а потом – знаменитое интервью. Их барабанщик в стельку напился и встретился с одним гадким влоггером. Само интервью я не смотрела, но, по-видимому, этот влоггер вытянул клещами чужие секреты из пьяного в хлам двадцатилетки. Их басист растлевал малолетних фанаток. Что оказалось правдой, он потом за это сел. Гитарист на досуге красил миниатюрные фигурки драконов и жил у мамы. Вокалист, Фин Коэн, не был наркоманом, слухи врали. Фин был анорексиком.

Группа взорвалась изнутри, канув в небытие так же быстро, как и возникла, – жалкая сноска в истории музыки. Но в маленьком городке знаменитость остается знаменитостью, а Глазго – город маленький.