Виват и реквием Дорога. Рельсами разрезана река; Как больно жить, познав её безмолвный крик. Но, может, там, где есть просвет сквозь облака, Ждёт поворот, а не безумия тупик. Под стук колёс вагон качается слегка, Плацкартный полнится испаринами лет. Там, впереди, безвестность цели, а пока На скорый поезд непросроченный билет. Преграда держит две поверхности воды Порознь, опутав частоколом рваных шпал. Одна из них давно закована во льды, Другая – в снег. И всё же теплится запал. Но нет течению обратного пути, И не прорвёт плотину давности поток. Экспресс на стыках вторит грешное «прости», Спеша вперёд, но не в тупик, а где итог. Знакомых лиц нет в провожающей толпе, Как нет, по сути, остановочных платформ. С перрона всем, кто вспрыгнул в общий и в купе, Мерцая мглой, фонарный светится плафон. Не зря придуманы над пропастью мосты; Состав и все, кто в нём, уже на берегу. Вдали виднеются встречающих цветы И тот, кому за жизнь пожизненно в долгу. Локомотив, скрипя нутром, убавил ход, Из уважения чуть-чуть притормозил. Но машинист отдал команду на проход, Боясь просрочить, пассажиров увозил. Прибавить бег его не дрогнула рука, Он к повелению Всевышнего привык. А где-то всхлипнула отчаянно река, Туман с росой полёг слезами у травы. Развилки блеск. На стрелке жёлтые огни — Примета станции конечной узловой. Здесь можно вырваться из круга западни И повернуть назад по ветке кольцевой. Казалось, вот он – долгожданный путь домой. Вскричали путники счастливое: «Виват!» Не повернув, промчался поезд по прямой, И в этом стрелочник обычный виноват. День заспешил уйти в предчувствии лампад, И лик святой явился с бликами икон. Пылало зарево в том месте, где закат И до него один, последний перегон. Тот, у кого в руках ключ жизни и судьба, Благоволил предупреждающий гудок. Вода, огонь, оркестра медная труба И надвигающийся к сердцу холодок. Кто не хотел спешить, святого стан обвив, Молил, в надежде, что в оставшемся пути Кондуктор высадит, экспресс остановив, Чтобы пешком куда положено дойти. Давно не слышен нервный грохот эстакад, И не спешит водитель фуры на обгон. А впереди с венками, взятый напрокат, Под звуки реквиема движется фургон. В подлунном мире жизнь размеренно плыла, Дела, заботы – всё мирская суета. И только те, по ком звонят колокола, Нашли вконец свои бессменные места. Пустота
Следы на зеркале воды как цепь кругов — Боль отражения от брошенных камней. Осталось несколько до пропасти шагов, Где омут жаждущий зовёт: «Иди ко мне». Там, за поверхностью, такая глубина, Здесь, на краю, ещё не небо – высота. Но ощущение достигнутого дна И пустота, и пустота, и пустота… Алеют капли на искусанных губах, Взметнулся ввысь безмолвный зов вины в глазах, Чтобы, страдая, передать в своих мольбах Печаль: «Прости нас, лик святой на образах». Отголоски гитары Небо окутало облачной вязью Облик полночной луны. Тени со светом невидимой связью Ткут полотно пелены. Дремлет ковыль шелковисто-белёсый На перекатах холмов, А у воды, рядом с кромкою плёса Сгрудились срубы домов. Старый плетень на краю огорода Жгучей крапивой зарос, На быстрине мель для пешего брода К роще из белых берёз. Вязнет песок под ногою босою С галькой речною вразброс. В сонной реке плещет ива косою Светло-зелёных волос. В пойме с весны раскудрявилась согра, Спрятав в тальник крутояр. Своды пещер наземь смотрят недобро В чёрно-пустой окуляр. В колке глухарь зарядил кастаньету, Переходящую в трель. Рядом с колодцем, подобно скелету, Тощий стоит журавель. Сгорбился мост, пропуская дорогу Через овраг до села. К церкви тропа, напрямую к порогу, Цепким репьём заросла. Выбита дверь, покошённая рама, Дыры в полу вместо плах. Остов гнилой сохранился от храма С плесенью на куполах. Но хороша, позабытая Богом, Житом простая земля. И, как олимп, в этом месте убогом Гордо растут тополя. В милом краю нынче редкостью гости, Только проездом, и то Лишь постоят иногда на погосте И не заплачет никто. А за рекой, где черёмушник старый, Табор кочует цыган. Под перебор семиструнной гитары Пляшет костёр-хулиган. Пламя его отражается в листьях, Отблеском алым горит. Так языком на калиновых кистях Осень в саду говорит. Скромно краснея, огонь бесноватый Свой притухает язык. Будто бы он в этом всём виноватый, А не крестьянин-мужик. Неподалёку, в деревне соседней Прокукарекал петух. Уголь пошаял, издал вздох последний, Треснув, блеснул и затух. Мигом одним обрываются струны, Раньше, чем эхо в полях. Скоро рассвет фантастически юный Вспыхнет в речных хрусталях. Без сожалений расстанутся с ночью Рощи, поляны, цветы. Всякий не рад своему одиночью, Живший в тисках темноты. Там, где восток, виден блеск перламутра На зеркалах облаков. Птицы щебечут всем доброе утро Вечно, во веки веков. Тёплый туман наплывает с протоки, Шепчет осокой река. Где-то вот здесь затерялись истоки Из моего родника. Будут играть летом грозы в литавры, Переливаясь в дожди. Долго ещё отголоскам гитары Жить, отдаваясь в груди. |
