Буцаев уложил всех троих на маты, поймал на себе взгляд Турецкого и сразу подошел к нему.

– Меня Коломиец предупредил, что вы приедете.

На первый взгляд Турецкий дал ему лет двадцать шесть – двадцать восемь, но в ходе общения менял это мнение, постепенно прибавляя по три-четыре года, пока не остановился в районе сорока пяти.

Из-за громкой музыки говорить было трудно, и Турецкий показал на уши: нельзя ли, мол, приглушить? Приглушили.

– Когда я был моложе, – сказал Буцаев, – то любил более сложную, так сказать, серьезную музыку. Но чем больше я погружался в кинематографическую работу, тем больше скатывался к низким жанрам.

– Почему же это?

– Дело в том, что как раз вот такие простенькие, стопроцентно попсовые мелодии чаще всего служат источником грубого вдохновения. Очень трудно вдохновиться сложной, утонченной музыкой. Когда я работаю, я слушаю попсу. А настоящая музыка требует совсем другого состояния. Вот и студентов так же учу.

– Понятно. Расскажите, как вам работалось с Мэдисоном.

– Непросто.

– Почему?

– Потому что главный его принцип – никаких звезд.

– А вы, значит, считаете себя звездой?

Это было любопытно, до сих пор Турецкий не

слышал, чтобы каскадеры играли в кино приоритетную роль. Он почувствовал тут возможную лазейку для своего расследования.

– Я всего лишь требую к себе адекватного отношения, – уклончиво высказался Буцаев.

– Так почему Мэдисон не любит звезд? Потому что у его фильмов денег мало?

– Деньги ни при чем. Мэдисон считает: нельзя, чтобы актер затмил собой все. Звезды, мол, хороши для триллеров. А у него особое кино. И нельзя, что бы люди приходили на фильм с уже готовым мнением. Они должны увидеть просто доктора или сантехника, а не Де Ниро в этой роли.

Похоже, лазейки никакой не было, просто перед Турецким стоял еще один киноманьяк. Ничего нового о дне исчезновения Мэдисона Буцаев не сообщил.

– Кстати, как вы с ним познакомились?

– Он увидел меня в одном американском фильме.

Турецкий кивнул, чтобы скрыть свое невежество, и отправился ужинать в институтскую столовую. После чего поехал в общежитие. Там, помимо киноведа Кости и режиссера Вени, он несколько часов кряду проговорил с еще несколькими студентами:

– режиссером Мартой Юркевич,

– сценаристкой Таней Михолап,

– оператором Юрцом (именно так он просил его называть) Клементьевым,

– актером Шумахером,

– еще одним режиссером, Ильей Ермиловым.

Все это была общая компания молодых энтузиастов своего будущего дела. Студенты объясняли Турецкому, как делается кино, спорили о достоинствах Мэдисона и Плотникова и, кажется, знали обо всем на свете. Ермилов показался Турецкому наиболее примечательным из всех. Этот парень был очень себе на уме и что-то знал про себя и про остальных. С ним безусловно стоило продолжить общение.

Когда Турецкий уже садился в машину, припаркованную у общежития, у него зазвонил мобильный.

– Александр Борисович, надо поговорить.

– А это кто?

– Казаков.

Теперь Турецкий узнал голос продюсера, прозвучавший с некоторой досадой. Ага, значит, тщеславия не чужды не только режиссеры.

– Ну, говорите, я слушаю.

– Не по телефону.

– Тогда приезжайте завтра на Большую Дмитровку.

– А что у нас на Дмитровке?

– Генпрокуратура.

– Еще хуже. Не хочу, чтобы меня у вас видели.

– Так где же тогда? – стал терять терпение Турецкий. – На «Мосфильме», что ли? Или у вас, на Кутузовском?

– Давайте во ВГИКе. Прямо сейчас. У меня занятия с заочниками, скоро закончатся. Подъезжайте. – И Казаков дал отбой.

Однако наглец, подумал Турецкий. Но ничего не поделаешь, информация была нужна, и пришлось ехать, тем более не смертельно – совсем недалеко.

Через полчаса с небольшим Турецкий подкараулил Казакова во вгиковском коридоре. Продюсер поздоровался и сказал без обиняков:

– Я был не прав. У Плотникова есть мотив. Я подумал, что это, не исключено, важно и срочно.

– В прошлый раз вы решительно отвергли эту идею.

– А теперь кое-что случайно узнал.

– Ну-ка, ну-ка? – заинтересовался Турецкий.

– Мэдисон перешел ему дорогу. Совсем недавно.

– Конкретней.

– Конкретней не могу. Поверьте на слово.

– Я – юрист, – напомнил Турецкий. – Я не могу верить на слово.

– А я – продюсер. Я вообще не обязан говорить правду. И обязан хранить профессиональные отношения в тайне. В этом суть моей профессии. Постарайтесь дальше разузнать все сами.

– Ладно, спасибо и на том. Хм… Что же это может быть? Не женщину же он у него отбил?… Работу, что ли, не поделили?

– Как вы догадались?! – оторопел Казаков.

– А что остается? Оба на своем кино повернуты. Ну ладно, сказали «а», говорите и «б». В чем тут дело?

– Это между нами? – обреченно вздохнул Казаков.

– Свои источники не выдаю, – сухо ответил Турецкий.

– У Плотникова на американца зуб. Плотников должен был снимать фильм в Японии. Дело было на мази, контракт подписан. И тут Мэдисон прислал япошкам свой сценарий, который им так понравился, что они Плотникова бортанули.

– И что, это большой секрет?

– Чтобы соблюсти лицо, Плотников преподнес это дело так, будто отказался сам. Поймите меня правильно, Александр Борисович, я сотрудничаю с ними обоими.

– Саша, знаешь, ты бредил, – сказала утром Ирина с явной тревогой.

– Что? – удивился Турецкий.

– Ты постоянно говорил во сне. Такого раньше не было… Я записала.

– Серьезно?!

Она молча протянула ему лист бумаги. Турецкий

прочитал:

«Переменное фокусным расстоянием. Панорамирование. Прерывистый монтаж. Синхронизация. Фокусировка… Дубляж… Инерция зрительного восприятия».

Турецкий расхохотался:

– Ирка, ради бога, оставь в покое мои сны!

Он глотнул кофе, принял душ и уселся завтра

кать.

Зазвонил телефон.

– Ты спишь там, что ли?! – раздался разгневанный голос Меркулова.

– Я работаю, – сказал Турецкий, просматривая «Спорт-экспресс».

– Твое место работы – в Генеральной прокуратуре!

– Костя, ты чего такой злой? Когда это тебя волновало, за каким столом я над бумажками сижу?

– Получено требование о выкупе.

– А кем получено?

– Тобой.

– Как это?! – изумился Турецкий.

– Вот так! И мной тоже. Заглянул в почтовый ящик, а там – такой сюрприз. А в строке «копия» твой адрес указан. Нам обоим послали сегодня ночью.

– Откуда они знают про меня? – механически спросил Турецкий.

– Сам подумай, голова садовая, с каким количеством людей ты успел переговорить за эти несколько дней! Похитители среди них.

– Так они что же, хотят, чтобы прокуратура платила?! Наивные люди.

– Они хотят, чтобы мы сообщили заинтересованным лицам – американцам и нашим.

– Разумно… Информация от нас будет выглядеть серьезно… И сколько требуют?

– Сто тысяч.

– Так мало? – удивился Турецкий. – А куда прислать?

– Открой почтовый ящик и прочитай сам!

Турецкий так и сделал.

Культурное достояние человечества – Стивен Дж. Мэдисон – находится в полной безопасности, но в столь же полной изоляции и бездействии, пока за него не будет выплачен выкуп в 90 000 долларов. Деньги следует положить в контейнер на крыше дома № 6 по улице Сергея Эйзенштейна завтра в 8 часов утра. Если выкуп заплачен не будет, Мэдисон не снимет больше ни одного кадра.

Меркулов снова позвонил.

– Ты прочитал наконец?

– Да.

– Как тебе это любовное послание? И как последняя фраза? Что это значит, а? Его убьют?

– Необязательно. Может, выколют глаза. А ты хочешь проверить?

– Не болтай. Скажи лучше, что думаешь насчет этого места – крыша дома, контейнер?

– Да ничего не думаю. Обследуем все, посадим спецназ и сцапаем гадов. Сами же нам задачу упрощают. Туда и деньги-то класть не обязательно.