— …Час назад, — доносились до нее реплики. — Здесь дорога — вишь, изгибается как…
Гаишник и два милиционера из патрульно-постовой службы вяло объясняли Павлу, что произошло. Гаишник был бравый, одетый, как с иголочки. Городской. А менты — какие-то несвежие, помятые (судя во всему, местные). Один мент совсем еще молодой, второй пожилой.
— А он ломил-то как… На этой-то дуре… Тоже — «формула-один» ему…
— Да. Больше сотни — это точно…
— Во… Влил парень… порезвился…
— Спьяну-то чего не подурить…
— Короче!? — потребовал Павел.
— Короче, тут автобус, — сказал гаишник. — Двести шестьдесят восьмой. Как раз от остановки отъехал… Он — влево, на встречную. Ну и… улетел, конечно, с трассы.
Пострадавший «КАМАЗ» застрял на склоне, поднимающемся вверх, — метрах в тридцати от дороги. Мордой в кустарник. Хорошо — не в дерево, повезло маньяку… А может, это и плохо: ибо, как говорил один стратег — нет человека, нет проблемы…
Машина ДПС и милицейский «козел» стояли на противоположной обочине. Марина заставила себя оторваться от джипа и пойти к ним: решила присоединиться к компании.
Павел тем временем сходил к «КАМАЗу», побродил по лесополосе, осмотрелся. Вернувшись, зло бросил:
— А следы — вы потоптали?
— Да чего тут следы, — возмутился старый милиционер, имевший чин прапорщика. — Я тебе и так скажу — он через ольховник, вон, продрался на тропинку, что к остановке ведет…
— Это почему так точно, дед? — спросил Павел недоверчиво.
— Глаз охотника? — встряла Марина.
Прапорщик, названный «дедом», не принял шутки:
— Не. С автобуса видели.
— И по проселку — в муравейник, — подытожил молодой (он был в чине сержанта).
— Куда? — не понял Павел.
— Ну, туда — в садоводства. Теперь хрен его возьмешь. Там… это… сам черт ногу сломит.
Павел сделал несколько шагов, мрачно озираясь, и злобно сказал — непонятно кому:
— Да что ты говоришь?!
— Вертушка! Наша! — вдруг начал показывать пальцем гаишник, — обрадовался, точно как ребенок яркой игрушке.
Вертолет и вправду с ревом выскочил из-за леса — завис, выискивая, куда сесть. Желто-синий, с надписью «ГИБДД».
Марина с удовольствием понаблюдала бы за посадкой, если б не мобильник. До чего ж не вовремя…
— До чего ж ты не вовремя! — прокричала она в трубку вместо «здрасьте». — Подожди, я отойду!
Звонил Илья. Она отбежала в сторону, и только там спросила:
— Ну, чего?
— Нет, если тебе не интересно, я могу и в другой раз позвонить, — обиделся коллега. — Или вообще не звонить.
— Да ладно тебе, тонкокожий.
— Извинения приняты. Я тут встречался с одним «другом»… ну, ты понимаешь…
— Понимаю.
— Из убойного отдела Главка. Это насчет моего цикла, ну, про исчезновение иномарок с водителями. И он вдруг мне выдает… ты только не падай. Крепко держишься?
— Любишь ты кота за яйца дергать.
— Твой маньяк — родной брат Алексея Львовского! — ликующе сказал Илья. — Мурлыкать будешь, киса?
— Стоп, стоп, стоп, — Марина не поверила своим ушам. — Какой маньяк?
— Тот, который у тебя из-под носа сбежал. Учитель из гимназии. Кстати, продаю заголовок — «Кровавый учитель среди нас»!
— Ты и про побег знаешь?
— Ну, про это все знают. А инфа насчет брата — железная! Двенадцать лет назад твой вампир тоже был Львовским, а потом сменил фамилию. У меня есть копия его заявления в паспортный отдел Фрунзенского района, копия акта проверки по линии МВД, копия решения о смене фамилии. А еще есть выписка из Фрунзенского ЗАГСА, где его мать получала свидетельство о рождении…
— Зачем ему было менять фамилию?
— Ну, этого я не знаю, милая. Поймаешь его — спросишь. И потом, какие могут быть «зачем»? Он же псих. Они же оба — психи. Два брата — два психа! Один — мертвец, второй — сбежавший маньяк! Это супер, первая полоса! Слушай, ты мне будешь крупно должна.
— Рассчитаемся, — сказала Марина. — Если ты ваньку не валяешь.
— Мне что, документы голубиной почтой выслать? — желчно осведомился Илья.
— Илюша, я тебя люблю. Дождись меня сегодня, хорошо?
Секунду Марина стояла, осознавая новость.
Это была не просто новость, это было недостающее звено цепи. Маньяк — брат Алексея Львовского… Становилась понятной схожесть бреда… а также упоминание Львовским якобы несуществующего брата… а также уровень сил, брошенных против скромной дачи в Орехово… полковник Лебедев, «Альфа»… они наверняка успели выяснить, с кем Алексей состоит в родстве — и перепугались… потому, кстати, и застрелили его с такой легкостью, использовав журналистку как отвлекающий маневр…
Вертолет уже сел: посадочной площадкой стала проселочная дорога (чтоб не мешать движению на шоссе). Когда Марина вернулась, Павел раздавал последние указания:
— Мы сейчас прокатимся, а ты — гляди в оба. Если он вдруг вернется и начнет чудить…
— Бью на поражение, — отреагировал мент-сержант.
— Я те ударю! По ногам стреляй, издали. Фотки запомнил?
— Такую рожу забудешь…
— И за тачкой моей присмотри. Договорились?
— Ну, — безразлично сказал мент.
— Всё, — сказал Павел и пошел к вертушке. Прапорщик «дед» последовал за ним.
Марина пристроилась рядом.
— Слушайте, вы так легко говорите про стрельбу на поражение, про стрельбу по ногам… А ведь он вроде — больной человек.
— А ты здоровых много встречала? — спросил майор.
Сверху садоводства были похожи на лоскутное одеяло из вылинявших старых тряпочек. Гигантская поляна, на которую в беспорядке набросали десятки таких одеял, — прямо на травку, под солнышко и дождь. Роль травки выполняли длинные полосы леса, разделяющие садоводства, — метров по тридцать-пятьдесят в ширину.
Но, если приглядеться, очарование пропадало раз и навсегда.
Дома, больше похожие на собачьи будки, сколоченные из чего попало. Хозяйственные постройки под стать: сарайчики, туалеты, времянки. Парники, составленные из оконных рам и пышно именуемые теплицами. Заваливающиеся заборы, корявые чахлые яблоньки, черноплодая рябина вместо изгородей. Кусты смородины и крыжовника, ведущие яростную борьбу за выживание, вытесняющие друг друга с участков; и среди всего этого — грядки метра на полтора.… Все участки — по шесть «соток»[13]. Теснота и скученность. Тюремная решетка…
В давние времена, до большевиков и их великой революции, считалось неприличным покупать под дачу участок менее десяти-четырнадцати «соток». В пору социалистической заботы о простых тружениках, наоборот, иметь дачный участок более шестисот квадратных метров запрещалось. Вот такие гримасы Равенства и Братства, которые успешно победили Свободу.
— Да… здесь, конечно… найдёшь кого-нибудь… — произнес Павел, перекрикивая шум двигателя.
— Вот то-то я и говорю — десять на восемь километров этих участков! Они сами не знают, сколько их здесь! — проорал в ответ старый прапор и мучительно закашлялся.
Вертолет КА-26, принявший на борт команду охотников, судя по облупившейся краске, повидал в жизни немало. Был он столь дряхл, что, казалось, должен был развалиться сразу после старта. (Марина даже колебалась пару секунд: влезать, не влезать.) Однако ж не развалился. Летел себе по расходящейся спирали — с крейсерской скоростью в 130 км/ч. Оставалось непонятным, какая сила держит его в воздухе; не иначе, аппарат был заговорен ведомственными колдунами.
В сменном служебном модуле, пристегнутом к постоянному, стояли трое. Плюс пилот сидел в кабине.
Трясло так, что зубы стучали. А гул был такой, что себя не слышно…
— Да здесь нелегко что-то найти, — опять закричал Павел, глядя в иллюминатор. — Действительно, муравейник.
— Муравейник — это холмик, горка, — возразила Марина, напрягая голос. — А тут все плоское. На микросхему похоже.
— Да какая разница…
Садоводств было не просто много, их было бесконечно много. Они сменяли одно другое, и не было им конца. Их структура и вправду напоминала решетку: между прямыми линиями-улочками группировались участки — в два ряда. Участки ничем не разделялись; границы, естественно, существовали, но сверху они лишь угадывались. «Регулярная планировка», — с гордостью сказал бы дипломированный архитектор. «Спичечные коробки», — сказал бы нормальный человек.
