Ну, и конвой, разумеется – семеро ореликов из войск НКВД. То есть не вертухаи, а народ, безусловно воевавший, с большим опытом. Бог его знает, почему, но в те времена существовала строжайше соблюдавшаяся инструкция: число конвоиров обязательно должно быть нечетным: семь, три, пять, одиннадцать… Неважно, сколько людей, лишь бы число было нечетное. Ямщики, погон не носившие, в расчет не принимались, инструкция касалась только тех, кто носил форму и официально состоял на службе. Почему и отчего так было задумано, в чем тут высшая начальственная мудрость, сегодня уже никто не объяснит, конечно. Так было положено – и все тут. А то, что было положено, в те жесткие времена да еще в таком ведомстве, выполнялось неукоснительно…

Семеро волкодавов, короче. Автоматы, пистолеты, даже гранаты. Трое ямщиков, несомненно, вооруженных. Трое саней и шестьдесят килограммов золота. Немаловажное уточнение: все поголовно, и те, кто в погонах, и те, кто без, этот немудреный маршрут протяженностью всего-то километров восемьдесят проделывали не впервые.

Обоз ушел из Предивинска – и словно растворился в воздухе. Когда прошел контрольный срок, забеспокоились вяло – тем более что к вечеру того дня (а вышел обоз ранешенько) разыгралась страшная пурга, и логично было предположить, что конвой сделал привал, как прежде и случалось.

Когда прошел двойной срок, забеспокоились серьезнее. Из Предивинска и Курумана под рык разгневанного начальства, решившего пока что не докладывать Шантарску (авось обойдется и все отыщутся), в тайгу кинулись спецгруппы. Лыжники, упряжки с легкими санями, двое аэросаней…

Ни следа. В Шантарск доложить все же пришлось. Оттуда раздался еще более могучий рык – там хорошо представляли, что Москве докладывать придется именно им, а не этим районным обормотам. Над тайгой кружили все самолеты, какие оказались в пределах досягаемости начальства. Батальон войск НКВД из области, усиленный сотней оперов, помчался в Предивинск литерным эшелоном. Во всех близлежащих деревнях людей с синими околышами рыскало едва ли не больше, чем там имелось жителей.

Ни следа. Пришлось областному начальству, держась за сердце и потаенно крестясь, звонить в Москву…

Как легко догадаться, оттуда рявкнули так, что вороны еще долго облетали стороной телефонные провода, а радиоволны сталкивались в эфире из-за тесноты…

В те суровые времена мелочностью никак не страдали. К поискам, кроме энкаведешников, моментально подключили наркомат госбезопасности и армию – все-таки шестьдесят килограммов золота… Воздух над тайгой утюжило все, что могло летать. После очередного звонка из-за кремлевской стены на шантарском вокзале был остановлен идущий с Дальнего Востока поезд с пехотным полком – и повернут на Предивинск. Все окрестные охотники-промысловики, вообще все, кто знал тайгу, были мобилизованы.

Ни следа. Москва распорядилась прекратить поиски только через месяц. Начальник областного НКВД пропал в одночасье и обнаружился лишь много времени спустя на Колыме в должности рядового оперуполномоченного. Начальники Предивинского и Куруманского райотделов не объявились вообще – как и на свете не было… Число снятых, пониженных в должности или просто получивших в соответствующее место аршинный фитиль в точности не известно, но счет вроде бы шел на десятки.

Весной, когда сошел снег, операцию повторили практически с тем же размахом. Опять-таки с нулевым результатом – ни малейшей зацепки, ни единого следа. По каким-то своим соображениям областное НКВД подмело первого секретаря Предивинского райкома, заподозрив именно его в организации налета на «золотой обоз». Вроде бы на том основании, что его дед при Александре III ушел на каторгу за такие именно шалости – хотя точно ничего не известно. Следствие окончилось пшиком, единственное, что удалось накопать, – это то, что секретарь райкома во времена беспартийной молодости, в девятнадцатом году два месяца прослужил рассыльным при колчаковской контрразведке, о чем во всех анкетах, естественно, умолчал. Секретарю, конечно, влепили десять лет дальних лагерей, но раскрыть тайну исчезновения обоза это, разумеется, нисколечко не помогло…

– Вот такие дела, – закончил Смолин. – Помаленьку все забылось, конечно, до самой перестройки, тогда об этом покричали всласть, но потом и эта сенсация приелась. А они – вот…

– И что, никакого объяснения?

– А какое могло быть объяснение? – пожал плечами Смолин. – Хотя… Гонзиц всю жизнь грешил на здешних староверов. Здесь было с дюжину староверских деревень. Самое пикантное, он считал да и до сих пор убежден, что кержаки конвой перебили вовсе не из-за золота – им, согласно их вере, такие глупости абсолютно неинтересны. Интерес у них был другой, чисто житейский: лошади, оружие, патроны. В войну со всем этим было весьма туговато. А золото прихватили из чистой вредности, чтобы лишний раз насолить антихристовой власти – и спрятали его потом куда-нибудь без малейшего намерения самим попользоваться. Из той же вредности. Лично я Гонзицу верю, он эту тему прекрасно знает… и, похоже, оказался прав. Они все убиты не из армейского оружия. Староверов трясли, конечно, в те же времена, но народ они крайне специфический, голыми руками их не возьмешь. Все эти армейские полки, которые браво шарашились по тайге, все эти самолеты и орава оперов… Ерунда, в общем. Они почти все были пришлые, а староверы, наоборот, в этих местах жили лет двести, не то что каждое дерево – каждый сучок знали. Добычу могли упрятать так, что ее не отыскали бы ни два доблестных наркомата, ни армия, вместе взятые… А потом, когда все улеглось, достали стволы, смазали и пользовались за милую душу.

Запросто. Лет пять назад я в руках держал роскошный маузер с серебряной дощечкой – сам товарищ Дзержинский им награждал некоего деятеля, который тоже до сих пор числится без вести пропавшим со времен коллективизации. Маузер этот Паша-Зоркий-Глаз раздобыл в одной староверской деревушке, на карабин с патронами выменял втихую. Значит, кержаки, староверы… Кому ж еще? Подгадали под буран с вьюгой – таежный житель погоду предсказывать умеет на сутки вперед – чистенько положили всех, оружие забрали, сани увели… Уж не знаю, как им удалось замаскировать вот это, – он кивнул на пещерку, откуда дружелюбно скалились черепа, – но ведь как-то удалось, раз найти не могли все это время. Может, подвезли земли с камнями – нетрудно, в принципе – и запечатали так надежно, что не нашел никто. Кержаки – народ изобретательный…

– И что теперь?

– Как это – что? – чуточку даже удивился Смолин. – Когда мы вернемся в Шантарск, сможешь бабахнуть сенсацию. Случайные туристы случайно наткнулись… Вот это все, – он встряхнул в ладони глухо звякнувшие награды, – по номерам в два счета поможет определить владельцев… И будет тебе слава, шумная, но, как это у вас водится, недолгая. А как это еще можно практически употребить? Золото искать бессмысленно, его наверняка увезли далеко отсюда, и, даже если спрятали, то все, кто прятал, давным-давно перемерли, не оставив пресловутых карт с крестиками вроде флинтовской – не было у староверов такой привычки, брезговали они золотом, как металлом безусловно антихристовым…

– Ты серьезно мне все это отдаешь?

– Да ради бога, – усмехнулся Смолин. – Единственная польза, какую можно из всего этого извлечь… Говорю тебе, староверы и карты, где клады помечены крестиком, – вещи несовместимые, Гонзиц тебе подтвердит как знаток темы… Ну что, пошли отсюда? Нам еще до деревни добираться, не близкий свет…

Одеваясь, он оглянулся с некоторой неловкостью – как будто был в чем-то виноват перед теми. Ничего, мысленно обратился он в пространство. Похоронят честь по чести, погодите малость, все будет путем…

Странное железное бряканье, которое они услышали, свернув за поворот, оказалось каким-то совершенно непонятным: и не с одного места слышалось, и перемещалось как-то хаотично, то ли приближалось, то ли удалялось, то ли вообще кружило на месте. Совершенно бессмысленные звуки, если вслушаться. Никак не похоже, чтобы кто-то производил их сознательно.