Все бы ничего, но в портфолио все-таки недоставало чего-то особенного, чего-то говорящего обо мне. Это меня беспокоило, ведь самое важное всегда угадываешь между строк. Я пыталась что-то написать, стихотворение, пару многозначительных фраз, но все было глупо и не к месту. Проведя несколько вечеров за этим тщетным бумагомаранием, я поставила крест на творческих потугах и вместо этого вложила в папку старую фотографию чайки, которую сто лет назад нашла на одной барахолке. В этот момент я пожалела, что у меня уже нет тех перьев в рюмках для яиц. Какой был бы красивый жест, вложить между страниц что-то настолько неопровержимое. Но у меня не осталось ни одного перышка.

Когда я добралась домой из «Ля Фолим», выпитый шираз уже подступал к горлу. Я закрыла дверь в квартиру и упала ничком на диван. Комната перед глазами плыла, стены дрожали и пульсировали в такт голосу Арта, отзываясь на каждое сказанное им слово. Было уже поздно, в квартире тишина, но у меня в голове все гудело.

Я включила телевизор, чтобы перебить этот гул, присела к журнальному столику, потянула бегунок на кожаной папке и раскрыла портфолио. Он вложил резюме, идеально приглаженное, где в деталях описал свой путь становления от начинающего копирайтера до полноценного писателя. Здесь же был список опубликованных романов, и я насчитала семнадцать, включая тот, что был в работе. Я поняла, что не читала ни одной книги из списка, хотя пара обложек была мне знакома. Сплошь детективы, не мой жанр, зато в мягкой обложке они отлично расходятся в аэропортах как легкое чтиво для отпуска. Ему бы я такого ни за что не сказала, но я презирала такие книги. Жизнь в них шла по привычным шаблонам, и у меня бежали мурашки от того, что главный герой – как водится, напичканный несовершенствами, – утверждает, что и не подозревал, как все обернется.

Но осязаемый список достижений Арта был завидный, и от мысли, что он сейчас, наверное, листает мое жалкое резюме, меня вдруг начало мутить. Я швырнула резюме обратно на журнальный столик и взяла один из двух романов, которые он приложил. Название «Хроника Столкновения» кричало с иссиня-черной обложки. Я перевернула книгу и на задней обложке увидела черно-белое фото – Арт в домашней библиотеке, за столом, загроможденным открытыми томами и стопками старых добротных книг, будто он сам вошел в роль детектива. Но тут был другой Арт, не тот, что в праздничном колпаке. Здесь был Артур Макинтайр, и он не смеялся и даже не улыбался. Глаза его казались меньше за толстой роговой оправой очков, будто купленных в магазине карнавальных костюмов.

Еще в папке лежала фотография: Арту на ней было от силы пять или шесть лет; он стоял рядом с парой в защитных зеленых спецовках и широкополых шляпах под сеткой, какие носили засевщики. За ними в ряд стояли закрытые белые палатки и трубы для распыления химикатов. Над брезентом, наполовину за кадром, виднелся краешек железной клетки, поднятой в воздух, – какой-то трактор или комбайн. Через сетку было видно женщину, она улыбалась до ушей, обнажив идеально ровный ряд зубов, точь-в-точь, как у Арта. Такие же большие блеклые глаза, только на исхудавшем лице. Кожа под подбородком обвисла, шея – стройная колонна из синих вен. Она была ростом по плечо мужчине (по всей видимости, отцу Арта), который стоял рядом, скривившись. Одной рукой он притянул за плечо женщину, а другой схватил Арта за запястье. Арт на фотографии полусидел, как будто ноги у него подогнулись и его запечатлели в момент падения. Он с открытым ртом смотрел вправо, отвернувшись от родителей, куда-то вдаль, за кадром, и глазки у него были маленькие и злые. Я поставила фотографию на столик, подперев ее кружкой.

И снова к папке. Дальше была пачка писем, аккуратно сложенных в конверты с заломленными уголками. Я знала, что это за письма. Арт мне рассказывал о подруге по переписке, его ровеснице из Англии по имени Венди. Когда он был еще подростком, их поставили в пару по программе обмена, и они четыре года переписывались, сравнивая свою повседневную жизнь и делясь амбициозными планами, которые менялись от письма к письму. Лично они никогда не встречались. Арт говорил, что со временем он даже стал с волнением ждать каждого письма и бросался со всех ног к себе в комнату на второй этаж читать очередные новости от Венди. Но стоило ему сесть за ответ, как он впадал в ступор и в итоге просто повторял одно и то же, ненавидя себя за лень и кажущуюся заурядность повседневной жизни. Тогда он и начал выдумывать разные истории, но по дальнейшим ответам Венди с удивлением понял, что ее это не так увлекло, как он рассчитывал. Она просто писала о себе.

Истории Арта становились все сложнее и невероятнее, и под конец он писал уже скорее для себя, чем для Венди. Так он мог прожить тысячу жизней и никому при этом не врать. И все-таки он хранил письма Венди, а как только подвернулась возможность переехать в Британию (много лет спустя), он тут же ухватился за нее – только тут он снова чувствовал себя, как дома.

Последней частичкой себя, которую Арт вложил в портфолио, была пара фиолетовых носков в красный горошек. Носки, сразу видно, были поношенные и прохудились на пятках. Когда шум в ушах поутих и я снова смогла поднять голову, я отнесла носки в спальню, закрыла глаза и швырнула их на кровать. Теперь они лежали в ногах на правой стороне постели. Я уставилась на них и простояла так с минуту, а потом разделась и забралась под одеяло с левой стороны, стараясь отогнать мысль об их чужеродности и убеждая себя, что носки здесь в порядке вещей – и вообще, обычное дело.

В моем портфолио, похоже, не оказалось ничего такого уж страшного, и мы с Артом продолжили встречаться в безопасных публичных местах и заниматься «безобидными развлечениями». Все было так старомодно и официально, это даже успокаивало. Единственная странность: Арт любил по несколько раз посещать одни и те же мероприятия и заведения. Дошло до того, что мы четыре раза сходили на один и тот же фильм. Он был даже не новый. Арт без конца болтал о нем, так что вместо легкого флирта после пары коктейлей он устроил ночной круглый стол. Фильм был о мальчике, который спасся от кораблекрушения на одной шлюпке с тигром. Но стоило мне его раз посмотреть, и я разделила чувства Арта, так упоительны были роскошные полотна, изображающие море, животных и палящее солнце. Мы строили догадки: может, ему это все приснилось? Он умер? Это все неправда? После второго просмотра я начала подмечать разнообразные метафоры, а к третьему меня уже немного раздражали очевидные неувязки в истории мальчика. Я больше ему не верила. Арт, наоборот, с каждым разом все глубже погружался в эту фантазию. На четвертый раз мне не хотелось ничего обсуждать, и пока Арт разглагольствовал, я только кивала и качала головой.

Как-то раз я решила отвести Арта в мое любимое место. Я заехала за ним, и мы направились к руинам Замка Копсикл, который всегда открыт для пеших прогулок. В первой половине дня его наводняли парочки, сидящие в обнимку на покрывалах для пикника, семьи, которые неуклюже подгибали колени, чтобы все уместились на фото, и еще типы, которые пыряют землю палками для скандинавской ходьбы и ломятся в тяжеленных ботинках прямиком через пожухлый газон. Из-за желтой травы казалось, будто замок стоит посреди золотого моря, такого хрупкого, что можно запросто уничтожить его пинком ботинка. Это было одно из последних «нетронутых» мест, где земля осталась такой, какой ей положено быть. Химикаты здесь не вспучивали почву, и канцерогены не сочились из глины. И хотя здесь уже не было зелени, после дождя то и дело попадался червяк, а порой даже залетный шмель, опьяненный южным ветром.

Мне хотелось избежать столпотворения, и я позвала Арта в замок после работы в четверг. Местные активисты иногда показывали на руинах фильмы с проектора, а по ночам даже ставили среди обломков любительские спектакли, когда смеркалось, и небо озаряло сцену зловещим багровым светом. Я хотела остаться наедине с Артом и постаралась выбрать вечер так, чтобы мы были одни.