– Ты что? – кричу я, прикрывая рот в тщетных попытках не наглотаться дыма. – Беги отсюда, скорее!

Но незнакомец – на голове у него капюшон – продолжает ползать по полу, словно не видит открытого мной пути к спасению.

– Брось, сгоришь! – кричу я.

Незнакомец вскакивает на ноги и поворачивается ко мне. На мгновение застывает в нерешительности, а затем бросается вперед и выбегает из здания. Вокруг меня пляшут языки пламени, жар невыносим. Я кое-как поднимаюсь на ноги и выбираюсь наружу.

Падаю на дорогу, жадно глотая холодный воздух. Вглядываюсь в темноту и ищу глазами Нижнюю улицу. Удаляющийся прочь от пожара человек не замедляет бега. Выскакивает на дорогу – одна из машин резко тормозит, и ночную тишь пронзает резкий гудок. Незнакомец отталкивается руками от капота, и фары машины на миг освещают его угловатую фигуру. Все еще пытаясь насытить легкие вечерним воздухом, я лежу и наблюдаю, как его приметные ярко-оранжевые спортивные штаны исчезают в темной роще, начинающейся за Хадли-Коммон.

Зайдя в отдел уголовного розыска, располагавшийся в задней части полицейского отделения Хадли, констебль Дэни Каш почувствовала, как у нее перехватывает дух. Она взглянула на висящие на стене часы. Без десяти восемь – она пришла за несколько минут до встречи со старшим инспектором Бриджет Фримен. С тех пор как днем ей сообщили, что ее вызывает старший инспектор, время едва ползло. Встреча была назначена на семь часов, но ближе к делу Бриджет Фримен пришлось ее перенести.

По четвергам отдел в это время суток обыкновенно пустовал – уже к шести паб в начале улицы стабильно выманивал из офиса большую часть детективов. Сегодня здесь остались только двое. Оба ужинали – в душном помещении витали ароматы острых мексиканских тако. Полицейские мельком взглянули на Дэни, и один передал другому телефон и рассмеялся. Что-то в выражении его лица подсказало Дэни, что ей его шутка не понравилась бы.

Отделение полиции Хадли было одним из последних в столице, все еще размещавшемся в старом викторианском здании. На протяжении многих лет его без конца расширяли, устраивая все новые плохо продуманные перепланировки. Приспосабливаясь к нуждам растущего отделения, ломали стены, объединяли кабинеты в общие офисные залы, втискивали письменные столы в ниши, прежде занятые шкафами. Однако розыскной отдел несмотря ни на что оставался на прежнем месте – в задней части старого здания, подальше от повседневной суеты. Летом здесь было невыносимо жарко; зимой включали обогреватели, но они производили больше шума, чем тепла. Высокие, почти до потолка, окна практически не давали света, поскольку выходили на кирпичную стену соседнего здания.

Но это было единственное на всем белом свете место, где Дэни чувствовала себя по-настоящему дома.

Дэни прошла к своему столу. Провела ладонью по обшарпанной столешнице, ощущая кончиками пальцев царапины и шероховатости, испещрившие за долгие годы деревянную поверхность. Дэни отодвинула видавшее виды офисное кресло из кожзама с протертым сиденьем и залоснившейся спинкой. Села за стол и пробежалась по полустертой клавиатуре компьютера. В детстве она одним пальцем набирала на ней свое имя, а за спиной у нее стоял отец, сам печатавший едва ли быстрее. Она прикрыла глаза и вспомнила, как он крутил ее на этом кресле – ей тогда не требовалось даже поднимать ноги, которые еще не доставали до пола. Она откидывалась назад; светлые волосы падали ей на лицо; она смеялась и плакала одновременно, а он все вертел и вертел кресло, пока у нее не начинала кружиться голова.

Дэни открыла глаза и вдруг увидела отца так же ясно, как видела его двадцать лет тому назад. С волосами, слегка тронутыми сединой, он как будто снова стоял на другом конце комнаты и отдавал распоряжения младшим офицерам – все до единого вытянулись по струнке и жадно ловили каждое слово Джека Каша. Она безумно гордилась им.

Потом звонил телефон или отца кто-то вызывал и он быстро уходил. Она сидела в этом кресле и смотрела, как отец чуть ли не бегом покидает кабинет, на ходу раздавая последние указания. Ей нравилась эта суета, ей хотелось уйти вместе с ним… Но приходилось сидеть и ждать его возвращения – столько, сколько потребуется. Иногда кто-нибудь из дружелюбных офицеров приносил ей бумагу и ручки. Дэни помнила, как однажды измазалась разноцветными чернилами, слюнявя засохшие кончики. К ней подошла милая дама, чтобы вытереть ей лицо. Это была начальница отца – старший инспектор Андерс. Она взяла Дэни за руку и повела на улицу. В магазине, куда они заглянули, дама разрешила ей выбрать две коробки цветных карандашей – одну домой, другую в офис. Дэни взяла коробку толстых ручек с цветными чернилами и коробку ярких восковых мелков.

– Спасибо, старший инспектор, – сказала она на обратном пути.

– Строго между нами: на самом деле меня зовут не старший инспектор. Можешь звать меня Кристин, но только тсс!

Годом позже, когда Кристин сказала ей, что выходит на пенсию, Дэни очень расстроилась. Но как же она гордилась, когда узнала от отца, что теперь он будет руководить отделением. Она тогда от радости обняла его и сжала руками так сильно, что сама чуть не лопнула.

Скомканный бумажный пакет из-под тако стукнулся о край мусорной корзины и отскочил на пол, заставив Дэни спуститься с небес на землю. Она кинула взгляд на детектива, сделавшего неудачный бросок. Тот и не подумал подобрать мусор, а просто отвернулся к своему монитору. Дэни посмотрела на часы – без минуты восемь. Она пересекла комнату, подобрала злополучный снаряд и бросила его в корзину.

Отец всегда требовал от своих детективов порядка и чистоты в отделе.

Дэни стояла в слабо освещенном коридоре перед дверью кабинета старшего инспектора – последнего в отделении личного кабинета. Она протянула руку к дверной ручке и на миг заколебалась.

Больше пятнадцати лет кабинет принадлежал Джеку Кашу. Весной будет три года с тех пор, как Дэни в последний раз повернула эту скрипучую дверную ручку, вошла в кабинет и застала отца за рабочим столом в пятнах от кофе. Теперь, проходя мимо этой двери, она каждый раз вспоминала тот день.

– И не скажешь, что весна, – сказала она тогда, входя в отцовский кабинет.

Отец оторвался от кипы отчетов и улыбнулся. Она направилась к чугунному радиатору, погреть руки. В ту неделю проходила университетская регата и Дэни работала на Темзе в отделе речной полиции. Пока они на небольшом катере проверяли мосты на предмет безопасности, ее насквозь пронизывал северный ветер.

– Все нормально? – спросил он.

– Вполне, – ответила она, пододвигая стул поближе к радиатору. – Ничего необычного. Разве что надо присмотреть за толпой на мосту Хаммерсмит.

– Мы дополнительно привлечем офицеров, чтобы не было давки. Думаю, проблем не возникнет. Кофе будешь?

– С удовольствием, – ответила она, наблюдая, как он включает чайник, стоящий на шкафчике для документов. Когда вода закипела, он насыпал в две кружки растворимого кофе и добавил немного молока.

– Печенье? – спросил он и потянулся к открытой пачке, всегда лежащей у него на столе.

– Только одно. И тебе рекомендую ограничиться тем же, – сказала она, пока отец доставал для себя два печенья. Он макал их в кофе всегда – сколько она себя помнила.

– Ну? – спросила она, забирая свой кофе и садясь напротив него. Она всегда заранее знала, что отец собирается сообщить ей что-то важное.

Джек Каш потянулся за своей кружкой, замешкался, а потом поставил кружку обратно на стол, так и не отпив.

– Я просто хотел узнать, как у тебя дела, вот и все.

– Да ладно, – ответила она. Они почти двадцать лет жили вместе. Как у любых отцов с дочерями, у них случались размолвки, но большую часть времени они поддерживали друг друга. Дэни инстинктивно чувствовала, когда у отца что-то на уме. – Ну давай уже, выкладывай.

Она внимательно смотрела на отца. Он встал, тяжело дыша, выдвинул из-за стола кресло и сел рядом с ней.