Мыскин сосредоточенно лягал упавшего на пол амбала. Впрочем, подобный пир духа не мог продолжаться долго: уж слишком велик был численный перевес представителей «Златовратской» гвардии. Двое уцелевших от воронцовско-мыскинского квартирного произвола, оказались расторопнее. То ли тут сыграла свою роль раскоординированность Сережи и Алика после бурной ночи (какой обтекаемый и пристойный термин, правда?), то ли в самом деле оппоненты оказались не по зубам, да только Сережа Воронцов собирался перекинуться на другого амбала, этот другой сам наскочил на него и напрямую ударил рукоятью пистолета в основание черепа. Да так, что по всей голове пошел звон, пол рвануло куда-то вверх, к потолку, и все смешалось в гудящем багрово-красном вареве…

Несколько напутственных ударов ногами под ребра прошли для Сережи в каком-то словно задернутом занавесом отдалении.

Как будто не его били, а так… кого-то в стороне, всплески боли этого кого-то изредка попадали на Сергея, как брызги с шерсти отряхивающейся собаки.

…Как оказалось спустя некоторое – вероятно, чрезвычайно небольшое – время, по истечении которого Воронцов пришел в себя и приоткрыл глаза… как оказалось, в стороне на самом деле били. Да – били. Но не кого-то, а Алика Мыскина, который лежал, скорчившись от боли, а его длинное сухощавое жилистое тело охаживали ногами сразу трое громил. Причем один из них, тот, которому Сережа так удачно сломал пальцы, громко стонал и матерился, а четвертый, тот, к которому приложился Мыскин, и вовсе лежал ничком в углу и не шевелился.

Чуть в стороне на диване полулежал Юджин. Его пепельно-бледное лицо было искажено гримасой боли, рука была неестественно вывернута и безжизненно покоилась на коленях крупье.

– Хватит его метелить… – наконец выговорил он. – Еще убьете… идиоты.

Но гоблинарии, вошедшие в раж, не унимались и не слышали Корнеева. Мыскин уже даже не охал, и один из принимавших в его судьбе столь живое участие ублюдков – кажется, это был Макс номер 326 – подскочил к Сереже и сунул носок своей туфли в бок Воронцова. Раздирающая боль распустилась в теле, словно проснулся и зашевелил острыми бритвенными лапками огромный паук.

Сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы, отчего-то мелькнуло в голове Сережи. Ну что… влипли по полной программе. Воронцов полубессознательно изогнулся, пытаясь уйти от удара… и тут – непонятно откуда – вдруг раздался грохот, какой-то скрежещущий визг… и на голову Воронцова обрушился целый водопад. Он встрепенулся и распахнул глаза.

И его взгляд уткнулся в бьющуюся на полу маленькую аквариумную рыбку. В следующую секунду на тельце рыбки грохнулся триста двадцать шестой Макс…

– Эт-та что тут такое? Сережка, ты шовшем, что ли? Мы вчера с Митрофанычем так дербалызнули, что прошпаться, фтоб мне сгореть!.. А ты фумишь. Да ишшо всяческого броду понатаффил!! Нет, ты фстань, кад-ды с тобой дед говорит!!

В дверях дальней комнаты, тряся головой, стоял дедушка Воронцов. Его плешивая голова негодующе тряслась, тощие кривые ноги, обвитые синими венами и по цвету кожи напоминавшие ножки от злодейски умерщвленной курицы-пенсионерки, подрагивали. Непомерные трусы-семейки, в которые влезло бы три такие тощие задницы, как у дедушки Воронцова, сползли почти до колен.

Сережа даже не удивился. Крутой нрав деда был хорошо известен и ему самому, и всему двору. Так, на днях дедушка Воронцов запустил мусорным ведром с балкона в пенсионерку Сидорову, торгующую самогоном и в связи с этим фактом биографии топтавшую палисадник под окном старика. Сережа не удивился и не обрадовался. Он только поднял голову с пола и с усилием выговорил:

– Ты челюсть вставь, дедушка… ничего не понятно.

Дедушка не отличался обилием зубов, но слышал для своего возраста хорошо:

– Фто? Фто ты там бормочешь? Непонятно тебе? А вот мне все понятно! А ну, геть отседова… шантррррапа!!

Последний возглас был определенно обращен к Юджину со товарищи. И, кажется, произвел на них впечатление. Здоровяк со сломанными пальцами тупо выпучил на явление дедушки Воронцова народу свои мутные воловьи глазки, а единственный уцелевший, Ваня с лицом воспитанника исправительно-трудового пенитенциарного учреждения, ткнул пистолетом в направлении грозного пенсионера и выговорил:

– Ну ты, блин, пердун…

Больше он ничего выговорить не успел, потому что дедушка Воронцов швырнул в него своим ночным горшком. Надо заметить, что дедушка был стар и справление естественных нужд по ночам для него было делом утомительным. Поэтому он всегда оставлял у дверей комнаты ночную вазу с ручкой. Мытьем же туалетной принадлежности дедушка себя не утруждал.

Горшок с убийственным содержимым поразил цель – Ивана – так же точно, как аквариум с рыбкой, который дедушка сорвал со стены и метнул в Макса, произвел с последним крайне болезненную череподробительную операцию. Ваня вскинул руки, но горшок разминулся с блоком из двух составленных вместе ладоней и угодил в живот. Ваня густо икнул и перегнулся вперед; горшок разбился, многострадальный амбал едва ли не ткнулся носом в открывшееся широкой аудитории содержимое ночной вазы – и тут его, сами понимаете, скрутило.

Дедушка хладнокровно вставил в рот челюсть.

– Безобразие! – уже четко выговорил он. – Ты, Сергей, совсем распоясался. Думал, что ты после армии поумнеешь, ан нет. Надо тебя отправить на перевоспитание к родителям. Да… наверно, я так и сделаю. – Дедушка втянул воздух ноздрями и ажно заколдобился, как говорится у Ильфа и Петрова. – Хто это тут так?… Вонь-то, не продохнешь!

– Ты ж сам, дед, горшок со своими причиндала и расквасил, – окоченело выговорил Юджин, уронив голову на плечо. Кажется, от миазмов, заграбаставших пространство комнаты в свои удушливые лапы, ему стало дурновато.

– Ах, ну да! – сказал дедушка Воронцов. – О чем я, стало быть? А, ну да. – Заспанное мутное лицо его, подернутое сетью морщин, словно накинули частый невод, сморщилось. – Правильно. Ладно… пошел я отсюдова досыпать. А если проснусь, Сережка, и увижу всю эту кодлу… я вам такое!.. такое… такое…

Дедушка зевнул, как старый гиппопотам, и провалился в темную клоаку своей спальни.

Юджин поднялся с дивана и, заткнув нос пальцами неповрежденной руки, выговорил:

– Пойдем, мужики-и… я, чувствуется, долго после этого…

– А как же документы оформлять? – не в силах отказать себе в сарказме, отчаянно спросил Сережа. – Или дашь мне время раздобыть деньги на долг… а, Юджин?

Юджин, не оглядываясь и ничего не отвечая, прошел в прихожую. За ним двинулась скорбная процессия, которая еще недавно представляла собой мини-орду из четырех боеспособных бритоголовых единиц. У стены поднимался с пола Алик.

Юджин заглянул в комнату через минуту. Истекшая эта минуты была наполнена глухой матерщиной, жалобами, шорохом и упругим пульсом безжалостно истязаемой тишины в барабанных перепонках. Юджин придерживался рукой за косяк.

– Найдете деньги… позвоните в казино, – с трудом выговорил он. – Сроку вам неделя.

Видно было, что он с трудом удерживает себя от крика боли и злобы. Но, значит, силен тот фактор, что не позволял ему дать своим гориллам отмашку довести Сережу Воронцова и Алика до состояния потенциальной клиентуры реанимации.

А то и морга. За визитерами из «Золотых ворот» хлопнула дверь. Алик взглянул на часы и сказал:

– Двенадцать часов дня. А я спать хочу жутко.

Воронцов втянул воздух ноздрями, страдальчески сморщился и выговорил:

– Я тоже. Но тут я спать не буду. Я лучше в газовой камере перекантуюсь. Устроил дедушка биологическую атаку.

– Да если бы не он…

– Ладно, – перебил Алика Сережа, – я знаю один хороший скверик… помнишь, мы еще там ночевали… нажрались, когда нас исключили, помнишь, нет?

– А то, – мрачно отозвался Алик.

Первым на жесткой лавочке пробудился Сережа Воронцов. Его пробудило чувство острого, въедливого, буравящего голода и гулкое, глухое пульсирование в ушах, словно приложил ухо к морской раковине.