На соседней лавочке похрапывал Мыскин, и, увидев его перемазанные в пыли туфли и подошву с налипшим на нее камнем, вспомнил, во что же вляпался он сам. Сережа положил голову на жесткие доски и задремал. Проснулся же он, когда Мыскин уже сидел рядом и качался туда-сюда, как старый еврей на субботней молитве. Сергей слабо шевельнулся и выговорил:

– Тебе известно, Алик, как расшифровывается аббревиатура Б.О.М.Ж.?

– А это что… аббревиатура?

– Ну да, аббревиатура. Означает: Без Определенного Места Жительства. Как вот мы с тобой после этой батальной сцены в квартире. Ты-то еще ничего, просто ключ потерял. От квартиры, где деньги, кстати, уже не лежат. А вот со мной дело куда покислее.

– И зачем ты вообще полез в драку с этими отмороженными ублюдками? – спросил Алик. – Нажили просто лишнюю головную боль. А этот Корнеев у меня всегда с гнидой ассоциировался. Такой… волосатой.

– Гниды, Саша – это яйца вшей. Они не волосатые.

– А что, у вшей есть яйца? – осведомился любознательный Мыскин. – Прямо как у… нас.

Сережа качнул головой и, не вдаваясь в инсектологические тонкости, отозвался:

– Тебя не поймешь, Мыскин. То ты предлагаешь вскрыть грызло ни в чем не повинному водителю, а теперь спрашиваешь, почему я сцепился с этими скотами, которые подстроили мне кидалово в казино, а теперь нагло завалили в квартиру и ставят мне условия. Условия! И этот сука Корнеев… ну как же так я подсел на его ля-ля!! Обидно…

– Да уж, – в стиле Кисы Воробьянинова протянул Алик.

– И знаешь, что мне показалось?

– Когда кажется, креститься надо… И что же?

– А то, – Сережа Воронцов настороженно посмотрел на Мыскина, – еще… я сразу понял, что Юджину сказали обращаться с нами… по крайней мере, со мной, максимально вежливо и к решительным мерам прибегать лишь в случае каких-то осложнений.

– Ну и?…

– Ну и я решил создать эти осложнения. И в конечном итоге оказался прав.

– Прав?

– Конечно. Сам посуди: я отделался синяками, ты – несколькими кровоподтеками… непрофессионально они тебя били, надо сказать.

Алик втянул воздух ноздрями, в которых запеклась кровь, и буркнул:

– Да… у нас-то получше учили. Когда мы с тобой в Чечне… полковник Котляров…

– Хорош! – прервал его Сережа. – Им и так дедушка такое устроил, никаким Котляровым и не снилось. У них всем крупно досталось: один амбал попадет в больницу с черепно-мозговой… это к которому дедушка аквариумом приложился, потом еще одному я кисть сломал, а Юджина тоже вывел из строя… наверно, придется месяцок в гипсе походить. Так что мы в очевидном и большом барыше, – с горькой иронией подытожил Воронцов.

Кривая усмешка разрубила худое красное (недавно обгорел на пляже) лицо Алика Мыскина надвое:

– Это если не считать проигранной квартиры.

Сергей кивнул, отчего едва не свалился с лавки:

– Вот и я об этом… э-э-э, черрт!! Но, сдается мне, Юджин тут только пешка в чьей-то большой игре, – продолжил он, сохранив равновесие. – И у меня даже есть версия, в чьей именно.

– Да? – равнодушно сказал Алик Иваныч и сплюнул на асфальт. – Версия? Пешки в игре? Перегрелся ты, Серега. Или из-за хату тебе в голову вступило. Н-да… Ну и в чьей же игре Юджин пешка?

– Да ты, конечно, не помнишь. Те два респектабельных господина, представителя этого… Аскольда. Доморощенного Мэрилина Мэнсона.

Алик удивленно воззрился на Сережу:

– Ч-чевво?

– Ну конечно… не помнишь. А следовало бы. В общем, у нас есть только один вариант скорейшего выпадания из этой откровенно матовой ситуации.

– Какой ситуации? Матерной?

Воронцов досадливо махнул рукой. Сделал он это так неудачно, что не удержался и скатился с лавки. Факт приземления всколыхнул болезненные ощущения, и Сережа надтреснуто, с киношной пиратской интонированностью, выругался. Изощрившись в такой виртуозной брани, что дворник, подметавший мостовую в нескольких шагах от них, аж икнул и едва не выронил метлу, а потом вежливо обратился к Сереже с нижеследующим:

– Молодой человек, вы могли бы… в некоторой степени… выбирать свои выражения? Так сказать, сократить свой лексикон за счет вульгаризмов и сленга?

Теперь уже пришлось икать Воронцову и Мыскину.

…По всей видимости, это был дипломированный дворник, не привыкший к крепким выражениям. Среди представителей этой профессии можно часто встретить кандидатов и даже докторов наук и профессоров.

– Простите, – вежливо сказал Сергей. – Просто настроение плохое. Извините за дурацкий вопрос… а кем вы были до того, как взяли в руки эту самую… метлу?

– До того, как я взял в руки метлу, я был преподавателем университета, молодой человек, – ответил дворник-интеллигент, не прерывая работы.

– Поня-а-атно, – протянул Воронцов. – Если бы тут был Юджин, то он не замедлил бы рассказать анекдот… ну, например:

– Алло, это Соломон Моисеевич?

– Да, молодой человек.

– Доктор математических наук?

– Да, это я.

– Лауреат Государственной премии?

– Совегшенно вег`но.

– Действительный член Российской академии наук?

– Абсолютно пг`авильно.

– Так что же ты сидишь в своей котельной, жидовская моррррда, если у меня все трубы протекают и я уже три раза вызывал слесаря?!!

…Дворник вежливо улыбнулся, но в общем и целом было видно, что анекдот не привел его в восторг.

– Нужно позвонить, – сказал Сергей. – У меня телефон за неуплату отключили. Значит, с автомата звонить придется.

– Кому звонить-то? – спросил тот.

Сергей неожиданно широко и весело улыбнулся Мыскину и ответил:

– Гражданину очковой змее.

– Я слушаю.

– Доброе утро, Сергей Борисович. Конечно, для меня это утро было не самым добрым из тех, которые мне пришлось встречать на своем веку, но тем не менее я надеюсь это поправить.

– Сергей?

– Совершенно верно. Это я.

– Вы подумали над моим предложением?

– Да, – ответил Сережа Воронцов.

– И что же вы надумали?

– Пожалуй, я приму его. Вчерашний мой отказ был вызван только первейшей заповедью бизнеса… вы сами должны ее прекрасно знать: никогда не соглашаться на первое предложение. Ну, вы знаете, если я знаю, а ведь никогда никакой коммерцией не… ну да ладно. Есть тут одно «но»…

– Что это за «но»?

– Мой гонорар должен составить не тысячу долларов, как вы говорили накануне.

– Ну что ж. Сколько же вы просите?

– Восемь.

В трубке наросло стылое молчание. Потом холодный голос Романова отчеканил.

– Это составит больше половины концертной ставки самого Аскольда. Ведь мы и договорились с фирмой-организатором получить за один концерт тринадцать тысяч.

– А всего их два, я помню. Ну что ж, тогда пусть и отрабатывает сам Аскольд, – с прекрасно сыгранной беспечностью ответил Сергей, краем глаза косясь на насторожившегося Мыскина.

В трубке снова возникла тишина. Потом Романов также спокойно проговорил:

– Мы должны встретиться.

– Где и когда?

– Скажем, в четыре. В ресторане «Верго». Вам известно, где это?

– Да, разумеется, – сказал Сережа, – мне даже известно, что четыре часа – это шестнадцать часов ноль-ноль минут по московскому времени.

– Вы всегда шутите?

– Нет, только когда мне платят за это восемь тысяч долларов.

– У вас такое своеобразное чувство юмора.

– Юмор юмором, но так что там насчет баксов?

– Об этом поговорим в «Верго», – сухо ответил человек, похожий на очковую змею. – До скорого свидания. А вы артист, тезка. Вам даже не надо играть. Я заметил, что артистизм так и прет из вас, как тесто из бадьи. Одно слово – артист.

Сережа Воронцов в самом деле был артистом. От рождения коммуникабельный и тонкий человек, хоть и из жуткой семьи, он тем не менее попал на журфак университета и даже проучился там два года, после чего был благополучно отчислен. Как то расхоже формулируют: за пьянство и аморальное поведение, что, в общем-то, не возбранялось даже среди преподавательского корпуса.