Я ожидал, что тюки с мясом будут разорваны и наполовину съедены волками и койотами, но все было в том же виде, в каком мы оставили их в спешке и волнении. Этим жирным мясом мы лакомились несколько дней.

Через несколько дней после сражения мы свернули лагерь, спустились к Большой реке, пересекли ее по льду и отправились вверх по Жёлтой реке4 к устью ручья Тёплых Источников, где и оставались до конца зимы. Там мы добыли множество бобров и волков и убили нескольких толсторогов, чтобы использовать их шкуры для одежды. Дичи было очень много. Равнины были покрыты бизонами и антилопами. У подножия гор стада вапити насчитывали по тысяче и более голов, и оленей было не меньше. Но зима выдалась суровой, и все они похудели задолго до весны. Мы были рады, что у нас есть жирное вяленое мясо и пеммикан, которыми можно подкрепиться.

Отаки продолжал играть со мной и моими друзьями. Мы катались по крутому, покрытому снегом склону на бизоньих лопатках, крутили волчки на льду и много охотились с нашими луками, убивая куропаток, кроликов и время от времени рысь, которую загоняли собаки. О том, чтобы Отаки работала в вигваме, больше ничего не говорилось. Всю зиму мы с ней в основном пасли лошадей наших отцов. У нее не было ни одной подруги; она избегала девушек, и они, обиженные тем, что она не хотела иметь с ними ничего общего, говорили, что она слишком гордая, и прозвали её Са-кво-ма-пи А-ки-кван5. Она не обращала на них внимания, ничего не отвечала и шла своей дорогой, ведя себя так, словно не слышала их. Вряд ли они думали, да и никто из нас, что настанет день, когда они сделают всё, что в их силах, чтобы показать, как сильно они её чтят!

Наступила весна, теплая и безветренная, и мы сменили мокасины из шкур бизонов и тяжелые накидки на более легкую одежду, и, о, как же приятно было после долгой холодной зимы бродить под теплым солнцем. Еще раньше, чем появилась молодая трава, маас начал распускать свои похожие на язык листья, и все женщины и дети лагеря разбрелись по равнине и склонам холмов со своими палками-копалками и корзинами, чтобы собрать клубни. Варёные или сырые, они были приятным разнообразием после надоевшего за зиму мяса.

Вскоре в окрестностях лагеря все клубни были выкопаны, и однажды утром Отаки сказала мне:

– Пойдем! Давай поднимемся на склон горы, где люди еще не копали, и наберем каждый по мешку мааса.

– Да. Давай так и сделаем, – ответил я, и вскоре мы двинулись в путь, с смешками и палками-копалками в руках, с луками и стрелами за спиной. Теперь у нас для них были простые чехлы из бизоньей кожи и колчаны.

На горе, далеко над лагерем, мы нашли на маленьких травянистых полянах, среди осиновых и сосновых рощ, много клубней, и я начал выкапывать их, обрывать верхушки листьев и складывать в мешки. Мы частично наполнили мешки на одной небольшой поляне и пошли дальше через лес в поисках другой. Вскоре мы подошли к одной из них, имевшей пару сотен шагов в длину и примерно столько же в ширину. На её верхнем конце возвышался каменный утес, а у подножия громоздились один на другом большие обломки скал – некоторые из них были размером с дом белого человека.

Там, где мы вошли на поляну, земля была влажной и рыхлой, и мы легко раскапывали её, выкапывая клубни намного более крупные чем те, что мы собрали внизу. Наши мешки были почти наполнены, и мы расположились отдохнуть в тени деревьев, окаймлявших левую часть поляны, когда услышали очень странный, жалобный крик, доносившийся, по-видимому, из-за длинной и высокой груды валунов у подножия утеса.

– Что это было? Откуда этот крик? – спросила меня Отаки так тихо, что я едва расслышал её.

– Я не знаю, – ответил я. – Я никогда не слышал такого крика, но, судя по тому, что я слышал от наших охотников, я думаю, что это был крик рыси.

Как раз в этот момент мы снова услышали крик, низкий, протяжный, приглушенный, как будто тот, кто его издал, находился в пещере или где-то под землёй. И на этот раз мы определили его местонахождение; без сомнения, какое бы животное ни издавало этот крик, оно находилось где-то в левом конце груды валунов, прямо над нами.

– Это не сильный крик. Это похоже на крик, какой издала бы рысь, – сказал я.

– Да, это, должно быть, рысь. Пойдём. Давай поднимемся и попытаемся найти и убить её, – предложила Отаки.

– Ты сказала мне именно то, что я собирался сказать тебе, – ответил я, вставая, доставая свой лук из чехла и натягивая тетиву. Отаки сделала то же самое, а затем мы достали наши стрелы и выбрали те, которые хотели использовать – настоящие стрелы, с острыми, зазубренными, железными наконечниками. Незадолго до этого наши отцы подарили каждому из нас по четыре штуки, четыре – священное, счастливое число.

Оставив наши мешки с маасом, мы медленно поднялись под прикрытием леса, дважды подходили к его краю и смотрели на груду валунов, внимательно осматривая её по всей длине, но не увидели ни рыси, ни какого-либо другого живого существа. Затем, когда мы были уже совсем близко от конца леса и подножия утеса, мы снова услышали низкий, скорбный, приглушенный крик и поняли, что тот, кто его издал, находился где-то далеко, в валунах, где-то впереди нас; и на этот раз за криком последовало глубокое, раскатистое рычание; судя по звуку, оно доносилось из глубины кучи.

– Их двое, – шепнул я Отаки.

– Да. У каждого из нас будет хорошая меховая шкура, которую мы сможем забрать домой, – ответила она.

Еще несколько шагов, и мы оказались на краю леса и у подножия груды валунов. Все они были очень большими, очень неровными, на некоторые из них невозможно было взобраться. Мы забрались на один из них с покатой верхней стороной, а с него перепрыгнули на другой, ещё больший, перешли на его дальний край и обнаружили, что не можем перепрыгнуть на следующий – расстояние было слишком велико. Спуститься с этой стороны мы тоже не могли – там было очень высоко, а широкое расстояние между валунами уходило в темноту. Мы вернулись тем же путем, что и пришли, обратно к краю кучи, повернулись и посмотрели вдоль нее направо. И при этом мы снова услышали низкий, протяжный, завывающий крик, а затем ответное глубокое, хриплое рычание, то ли от ненависти, то ли от страха. Я гадал, что это было.

Теперь мы точно знали, где находятся спрашивающий и отвечающий: совсем недалеко справа от нас и не очень далеко за грудой валунов, и из этих двоих отвечающий был гораздо дальше другого. Отаки дернула меня за рукав, чтобы привлечь моё внимание, а затем знаками сказала:

– Они там, близко! Давай пойдём и убьем их!

– Да! – знаком ответил я, и мы двинулись в путь, бок о бок, держа наготове луки и медленно ступая и бесшумно пробираясь по траве к краю валунов. Вскоре мы подошли к месту, где куча резко сужалась и образовывала небольшой овраг шириной в пять или шесть шагов и, возможно, двадцать шагов в длину; и здесь прямо через его середину проходила узкая, хорошо протоптанная тропинка в траве, которая переходила в довольно узкий проход между двумя валунами, покрытый валунами же. Мы не могли разглядеть, как далеко он простирался, потому что совсем рядом со входом в него было темно, как в облачную и безлунную ночь. Мы осторожно пробрались ко входу в проход и заглянули внутрь, но по-прежнему не могли увидеть его конец. Легкий холодный ветерок, насыщенный сильным запахом животных и гниющего мяса, ударил нам в лицо и заставил застыть. Мы долго стояли там, пытаясь разглядеть дальний конец этого прохода, а также говорящего и отвечающего, но не видели ничего, кроме неровных стен и каменного свода, и не слышали ни звука, ни движения животных.

Человек всегда боится того, чего не может увидеть. Мне было страшно лезть в эту чёрную дыру в скалах, но я сказал себе:

– Ты не должен бояться! Там нет ничего, кроме двух рысей, которые ругаются друг с другом из-за добытого мяса!

Я наклонился к Отаки и прошептал ей на ухо: