Быки снова рывком подняли головы и уставились на него, сделали несколько шагов, остановились и снова уставились. Лежавшие вскочили на ноги и тоже уставились на него, и вскоре несколько коров последовали за удаляющимся зазывателем, сначала шагом, затем рысью и, наконец, всё быстрее и быстрее, и все стадо устремилось за ними, пустившись в дикую погоню, чтобы догнать того, кто казался им одним из них, попавшим в неприятности. Возможно, они подумали, что это корова защищает своего теленка от нападения волков.
Зазыватель скакал все быстрее и быстрее, направляясь к устью V-образных стен из камней и спускаясь между ними к утесу. И как только стадо миновало внешние стены, спрятавшиеся за ними начали подниматься, кричать и размахивать своими накидками. Это, конечно, привело животных в ужас. Те, кто был в хвосте, все быстрее и быстрее наталкивались на тех, кто бежал впереди, и передние, поворачивая направо или налево, всегда встречали на людей, которые вставали, чтобы преградить им путь; видно было, что открытым для них оставался только путь вперёд. Зазыватель вскоре свернул направо, преодолел верхнюю часть каменной стены и остановил свою лошадь. Его работа была закончена. Теперь людям оставалось только гнать стадо все дальше и дальше, к обрыву.
Вожаком стада была большая старая корова. Может быть, она прежде оказывалась в таком положении и спаслась, когда упала со скалы. Так или иначе, она, казалось, знала, что ждет ее впереди, и продолжала мчаться то к одному ряду каменных глыб, то к другому, только для того, чтобы ее гнали вперёд поднимающиеся, кричащие, размахивающие накидками люди. Но чем дальше она бежала, тем решительнее становилась ее решимость прорвись сквозь одну из цепей, и в какую бы сторону она ни повернула, тесно сбившееся стадо повернуло бы вместе с ней. Она была опасна; если бы у неё хватило смелости вывести стадо, следовавшие за ней затоптали бы насмерть многих людей.
Наконец, она, казалось, решилась бросить вызов развевающимся накидкам, прорваться сквозь их ряды; она повернулась и направилась прямо к тому месту, где на некотором расстоянии впереди и слева лежала Отаки со своими братьями и сёстрами. Молодые люди были слишком напуганы, чтобы пошевелиться – встать и начать махать своими накидками, и сама Отаки тоже; как она потом рассказывала, её тошнило от мысли, что она и её близкие скоро станут бесформенной, растоптанной плотью. Но она была отчаянной; она решила спасти их, если это возможно, и, вскочив на ноги, побежала прямо на приближающуюся корову, направляясь прямо к ней. Корова не сбилась с курса, и Отаки продолжала бежать прямо на неё.
Отаки продолжала бежать прямо на неё
– Поворачивай! Поворачивай! Беги на север! – кричали мы, но наши голоса потонули в грохоте сотен раздвоенных копыт.
Отаки продолжала бежать. Она остановилась и, раскинув руки, держа свою накидку на левом боку и, когда корова поравнялась с ней, бросила её. Она опустилась на голову старой коровы, ослепив её. Она брыкалась и ныряла, прыгала кругами, а стадо уходило от неё и продолжало бежать между двумя рядами стен, и наконец, когда накидка упала с её головы, она осталась одна и поспешила догнать его. Мы последовали за ним, крича и размахивая своими накидками. Стадо двигалось все дальше и дальше, прямо к обрыву, но не останавливалось и не сворачивало от его края. Задние животные толкали тех, кто был впереди, и все вместе продолжали бежать вперёд, и в облаках густой пыли, поднятой их копытами, вслепую устремляясь навстречу своей смерти у подножия утеса.
Те, кто не погиб при падении, были заперты в большом загоне. Люди устремились вниз по тропе, ведущей к утесу, на восток, а оттуда к загону, с помощью луков и стрел убили оставшихся в живых, и началась работа по разделке скота, которая продолжалась весь тот день. Когда наступил вечер, лагерь покраснел от сушащихся кусков мяса, нанизанных на длинные веревки, на высокие волокуши, на сучьях деревьев и на кустах. А у костров в вигвамах все разговоры велись об Отаки – о её храбрости, проявленной в схватке со старой коровой-вожаком. Она спасла свою родню и многих других от смерти и направила стадо к обрыву. Она сделала себе имя. Отец гордился ею больше, чем когда-либо, как и все мы из клана Маленьких Накидок, да и все остальные кланы, если уж на то пошло. Она сделала то, что никогда не забудется! Да, она сделала себе имя!
Мы оставались у пискана Двух Талисманов больше месяца, и еще дважды зазыватель заманивал стадо бизонов между стенами из камней, и мы вгоняли их в панику и без проблем направляли к обрыву. Когда мы переезжали оттуда, в каждом нашем вигваме было по три-четыре вьючных лошади, нагруженных жирным вяленым мясом, и мешки с пеммиканом, пропитанным костным жиром.
В то время форт Бентон еще не был построен. ‘В стране было два места для торговли: у Красных Курток был такой на Большой реке Севера, а у Длинных Ножей – на нашей Большой реке, в устье Лосиной реки1. Мы перебрались в последнее место, чтобы обменять наши бобровые шкуры на ружья, порох, пули, табак и тому подобное. В те дни торговцы не покупали шкуры бизонов; бобровые, бобровые, только бобровые шкуры, и зимние шкуры волков были тем, чего они хотели.
Когда мы прибыли на факторию, то обнаружили, что там расположились лагерем ассинибойны, Вороны и янктоны – все наши враги. Не успели мы поставить свои вигвамы, как появился вождь торговцев – наш большой друг, которого мы прозвали Большой Нож2, потому что обычно у него на поясе висел длинный нож в металлических ножнах – созвал совет вождей всех четырех племен и добился от них согласия на то, что они будут соблюдать мир на фактории и после, когда мы разойдемся по своим охотничьим угодьям. Все с готовностью обещали, что они это сделают, но мы знали, чего стоит слово наших врагов. Они все вели бы себя достаточно мирно, пока мы стояли лагерем в пределах досягаемости больших пушек форта, но как только мы начали бы возвращаться в свои охотничьи угодья, они бы выслали военные отряды, чтобы преследовать нас, убивать небольшие группы наших охотников и красть наших лошадей. Мы закончили нашу торговлю так быстро, как только было возможно – у нас было девятьсот вигвамов, или около четырёх с половиной тысяч человек – и на десятый день продали последние бобровые шкуры, собрали пожитки и отправились на запад в обратный путь. Мы оставили далеко за собой много разведчиков, а некоторых выслали вперёд, и сами двигались сомкнутым строем, готовые в любой момент поставить женщин и детей в круг воинов и устроить хорошую драку. Разведчики не смогли обнаружить никаких признаков того, что за нами следят, но ночами мы держали лошадей внутри лагеря под надежной охраной, а утром позволяли им попастись и подкрепиться, прежде чем сворачивать лагерь. Так мы шли несколько дней, не встречая врагов, и наконец вошли в лагерь в верховьях Среднего ручья, который берет начало между горами Медвежьей Лапы и Волчьими горами (Малыми Скалистыми) и впадает в Большую реку у Коровьего острова. К тому времени мы пришли к выводу о том, что ни у кого из наших врагов не было намерения преследовать нас и на нас нападать. Наступила зима, и военные отряды редко выходили в поход в это время года.
Там, в верховьях ручья, было прекрасное место для лагеря. Наши вигвамы были разбиты под прикрытием длинной рощи тополей; там было много сухих деревьев, так что у нас было достаточно дров. У подножия гор водилась всевозможная дичь – олени, вапити и антилопы, а равнины были черны от бизонов. Все, кроме старых самцов и быков, были ещё очень жирными, и мы охотились и убивали столько, сколько нам было нужно, и запасали жирное вяленое мясо на зиму и весну.
Вдали, на голых горных вершинах, стадо за стадом бродили толстороги, и однажды Утреннее Перо и мой отец, Онистаина3, и Отаки, и я поднялись туда, чтобы добыть нескольких из них. Нам было нужно несколько их шкур для одежды – кожа толсторога подходит для этой цели лучше всего, так как она очень тонкая и ровная, а при дублении становится мягкой, как кусок ткани.
