Пальцы порхают по клавиатуре прежде, чем я останавливаю себя, сердце подскакивает к горлу.

Холли: Это угроза?

Он отвечает сразу же.

Адам: Просто пытаюсь подстраховаться.

Адам: Как прошел твой день?

Я засовываю телефон в задний карман леггинсов. Кармашек — вторая лучшая деталь в них, сразу после узора с голубым оленем. Я знаю, что должна ответить. Но боюсь задать вопрос, боюсь услышать ответ, боюсь того, что это будет означать.

— Я пеку пирог с орехами пекан, — говорит мама. — Хочешь помочь, Холли?

Я дарю ей свою самую яркую улыбку и с головой погружаюсь в рождественские приготовления, убегая от трудных разговоров.

Несколько часов спустя на кухне вкусно пахнет. Я слышу, как папа и Эван спорят о том, как лучше поддерживать огонь в гостиной, и я закрываю глаза, впервые с тех пор, как услышала новости о девушке Адама, чувствуя себя цельной.

У меня есть это. Что бы ни случилось, у меня есть это.

— Когда приедет Сара? — спрашивает мама, прислонившись к дверному косяку гостиной. — Завтра, верно?

Голос Эвана теплый.

— Да, едет на автобусе. Она очень расстроена из-за того, что выходных так мало.

— Нет, нет. Мы благодарны за то, что она вообще смогла приехать, — говорит мама. — В следующем году мы должны пригласить сюда и родителей Сары.

— Спасибо, мама, — говорит Эван. В его голосе слышится терпение, которое принадлежит мужчине, потратившему последние месяцы на подготовку к свадьбе, вечеринки по случаю помолвки и медленное слияние двух очень разных семей. Он останавливается в дверях кухни и смотрит на миску с едой Уинстона.

— Кто последний давал собаке корм?

— Я давала, — говорю я. — Но это было несколько часов назад.

— Он к нему не притронулся.

Мы все осуждающе смотрим на корм. Он все еще там.

Что-то скручивается в животе, и мне приходится сглотнуть комок в горле. Все знают, что происходит, когда собака больше не хочет есть. Когда не хочет играть или гулять.

Мама вытирает руки о фартук. Это нервный жест, но в ее голосе звучит та же повелительность, за которую я цеплялась, будучи ребенком в трудные времена.

— Думаю, стоит посмотреть, свободен ли доктор Шелли завтра. Лучше сходить к ветеринару.

Эван встречается со мной взглядом.

— Мы все пойдем, — говорит он.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Адам

Что-то не так.

До Рождества осталось два дня, а Холли не сказала ни слова о том, как взволнована. Не присылает фотографии пряничного домика, который планировала украсить, хотя обещала сделать это на прошлой неделе. Также я редко видел, чтобы она выходила из дома, хотя и не хотелось становиться похожим на Марту Сандерсонс с Мэйпл-Лейн, которая смотрела на жизнь соседей так, словно это был самый увлекательный сериал.

Но хуже всего то, что она не отвечает на смс.

Вчера я встретился с Эваном. Мы пошли выпить кофе на Мэйн-стрит, в ту же закусочную, в которой он когда-то работал на летних каникулах. Это было мило. Сердечно и нерешительно, как будто два человека пытаются снова узнать друг друга.

Знаю, причина этой нерешительности — я. Как и тот, чья траектория ненормальна, это не то, чего ожидали окружающие. В его голосе было любопытство, но в то же время Эван казался настороже.

Я чертовски ненавидел это.

Это напомнило о том, как Холли говорила в первый день. Но потом она отбросила неосторожность, как будто увидела, что я все тот же Адам, которого она всегда знала, несмотря на годы, перемены в жизни и шикарную машину, из-за которой я выделяюсь, как больной палец в Фэрхилле.

Я не спросил его о Холли. А он, в свою очередь, не поделился никакой информацией добровольно. Но это вертелось на языке.

«Почему твоя сестра игнорирует меня?»

И вот я здесь, сижу на диване в пустом доме и смотрю на огонь с телефоном в руках. Она занята. У нее семья. Господи, сейчас праздники, и я знаю, что это значит для нее.

Но молчание так на нее не похоже, что я не могу устоять.

Адам: Привет. Все в порядке?

Я смотрю на текст, и внезапно жизнь больше не кажется фантастическим побегом из Чикаго.

Такое чувство, что я нахожусь в бегах. Пытаюсь облегчить раны прошлого этим домом, хотя правда в том, что прошлое никогда не изменится. Папа никогда не вернется. Мама не захочет проводить Рождество в этом доме, не говоря уже о городе. Не после того, как некоторые люди обошлись с нами после краха папиного бизнеса.

Я оглядываю гостиную. Воспоминания накладываются одно на другое, прошлое и настоящее. Что-то хорошее. Что-то плохое. А что-то с примесью горечи.

Пришло время отпустить это. И прежнюю жизнь здесь, и неудовлетворенность, которую я испытывал из-за Wireout.

Я не возьму это с собой в новый год.

Остаток вечера я провожу за ноутбуком, отвечая на электронные письма. Каким-то образом это стало лучшей частью рабочих дней. Когда-то этим было программирование, создание. Доработка продукта и приложения. Я был в самом разгаре. Теперь я прославленный руководитель… и ненавижу это.

Телефон вибрирует от входящего сообщения.

Холли: Прости. Плохо себя чувствовала сегодня.

Я закрываю ноутбук и тянусь за свитером. Натягиваю его через голову и иду к входной двери. Ноги в ботинках, пальто. На улице холодно.

Но это первый раз, когда она ответила за несколько дней.

Адам: Скажи, что не так.

Я пишу это, переходя улицу. В большинстве домов на Мэйпл-Лейн сейчас темно, час поздний. Жалюзи закрыты, двери заперты. Уличный фонарь отбрасывает призрачный свет на покрытую снегом землю. Я оглядываюсь, но поблизости нет никого, способного увидеть, как я захожу во двор Майклсонов.

Я зачерпываю пригоршню снега и леплю из него снежок. Нетрудно догадаться, какое окно принадлежит ей. Я был в этом доме, даже если это происходило больше десяти лет назад. Ее спальня — единственная, в окне которой все еще горит свет.

Чувствую себя идиотом.

А также чувствую себя более живым, чем за последние годы.

Отведя руку назад, я запускаю снежком в ее окно. Тот ударяется с глухим стуком.

Холли требуется несколько секунд, чтобы выглянуть, но к тому времени у меня в руке оказывается еще один холодный ком снега. Я улыбаюсь. В любую секунду могут проснуться ее родители. Я снова чувствую себя подростком.

— Адам, — произносит она одними губами. Я не слышу ее, но губы произносят мое имя. Узнал бы его где угодно. Я поднимаю телефон и демонстративно печатаю.

Адам: Выйди и скажи, что случилось.

Холли качает головой. Я вижу волосы, длинные и светлые, ниспадающие каскадом на обнаженные плечи. На ней только маечка на тонких лямках.

Встреча с Холли словно бальзам после последних дней неожиданной разлуки. За те две недели, что она вернулась в Фэрхилл, Холли стала необходимой частью моей жизни. Единственным человеком, с которым я хочу поговорить больше всего на свете. Возможно, это должно напугать, то, как быстро она проникла под кожу.

Но все, чего я хочу, это прижать Холли еще ближе.

Холли: Холодно!

Адам: Я согрею тебя.

Она смотрит на меня сверху вниз, и я вижу точный момент, когда та сдается. Мягкая улыбка расплывается по ее лицу, и мое сердце замирает в груди. Она говорит «да», продолжая хотеть меня так же, как я хочу ее.

Холли поднимает палец, и я киваю.

Минуту спустя она осторожно открывает входную дверь и выходит на цыпочках в зимних сапогах, пижамных штанах и толстой куртке. Ее волосы отдаются золотым ореолом под уличным фонарем.

— Что ты здесь делаешь? С ума сошел?

— Ты сказала, что плохо себя чувствуешь, — говорю я. — Что не так?

Она обхватывает себя руками.

— Пришлось отвезти Уинстона к ветеринару.

У меня замирает сердце.

— Ох, Холли. Что случилось?

— Он не двигался, не хотел играть… Я имею в виду, это продолжалось какое-то время, но теперь он еще и перестал есть.