Что-то холодное и мокрое лижет щеку. Я смеюсь, отталкивая Уинстона. Темные собачьи глаза встречаются с моими под двумя кустистыми шнауцеровскими бровями.

— Доброе утро. Хорошо спалось?

Он запрыгивает на матрас и сворачивается клубочком там, где спал Адам. Уинстон победоносно вздыхает и закрывает глаза, это слишком мило, чтобы выразить словами. Я оставляю его в покое и ищу кофточку и нижнее белье. Затем заворачиваюсь в одеяло и отправляюсь на поиски Адама.

Я нахожу его на кухне. Волосы растрепаны, он в том же свитере, прижимает телефон к уху. Глаза Адама загораются, когда он замечает меня.

— Доброе утро.

— Доброе.

— Хорошо спалось?

Я киваю.

— Да. Мне было очень тепло.

— Мне тоже, — он смотрит вниз на мои голые ноги, и улыбка становится шире. — Я пытаюсь разобраться в ситуации, — говорит он и слегка машет телефоном.

— В ситуации?

— С отключением электричества. По крайней мере, снегоуборочные машины в пути. Сможешь добраться до дома уже к полудню.

— Родители! — я тянусь за телефоном, забытым на кухонном столе. Они оставили несколько сообщений. Я отвечаю, что все в порядке и чтобы они не волновались.

«Езжайте осторожно» — добавляю в сообщении, потому что одному Богу известно, сколько снега лежит на дорогах между Фэрхиллом и Лонкастером.

Адам находит в одном из шкафчиков кофейник и наполняет его водой.

— Хочешь кофе?

— Конечно. Но как мы будем его нагревать?

Он ухмыляется.

— Камин.

Тридцать минут спустя он смешивает растворимый кофе в кофейнике с очень большим количеством пепла. Я сижу, скрестив ноги, на матрасе перед камином и любуюсь зимней страной чудес за окнами. Задний двор покрыт одеялом из белейшей, свежайшей пудры. В этот день нужно пить горячее какао и играть в игры. Посмотреть рождественский фильм или украсить пряничный домик.

Адам садится рядом, и я кладу голову ему на плечо. Он замирает, рука ложится на мое голое колено.

— Спасибо за вчерашнее, — говорю я.

Его рука сжимается.

— Спасибо, что составила мне компанию.

— Елка, еда… виски. Все это. Думаю, это считается вторым свиданием, не так ли? Рождественская ярмарка была первым.

Он долго молчит, и сердце сжимается. Возможно, это было самонадеянно с моей стороны. Вчерашние разговоры о свиданиях, возможно, были вызваны просто избытком виски.

— Ладно, — бормочет Адам. — Я расцениваю это как комплимент, Холли.

— Спасибо?

Он запрокидывает мою голову и прижимается поцелуем к губам. Я остро осознаю, что ещё не принимала душ и не умылась, но ему, похоже, все равно. Адам слегка улыбается и снова смотрит в окно.

Я не могу разглядеть выражение его лица.

— Ты сожалеешь об этом? — спрашиваю я, чувствуя, как замирает сердце.

— Ты ведь не позволишь мне ничего скрыть, правда? — говорит он, и сердце почти останавливается. Но затем он обнимает меня. — Нет, я не жалею, правда. Просто чувствую, что воспользовался преимуществом.

— Ты этого не сделал, — говорю я, щеки горят. — Если уж на то пошло, я была настойчивой. Мне жаль.

Он смеется.

— Я был готов. Ты меня очень заводишь.

— Правда?

— Думал, это было очевидно прошлой ночью, — сухо говорит он. — Я хочу продолжать видеться. Позволишь пригласить тебя на ужин на этой неделе?

— Да.

— Ты же будешь иногда заходить? Чтобы посмотреть на елку? — он кивает в сторону величественного создания в углу. — Знаешь, я понятия не имею, как за ней ухаживать.

Я прикусываю губу, улыбаясь.

— Да, приду. Не могу позволить тебе разрушить дух Рождества.

— Вот и отлично, — он берет мою чашку и ставит ее на стол, подальше от матраса. Затем обхватывает ладонями мой подбородок и целует. Это медленный и многообещающий поцелуй, я чувствую, как одеяло спадает с плеч.

Он прижимается своим лбом к моему.

— Ты мне очень нравишься, Холли.

— Ты мне тоже нравишься, — шепчу я.

— У нас еще есть часы до того, как снова включат электричество.

— И на что ты намекаешь? — я провожу руками по его шее. — Как мы скоротаем время?

Он легонько толкает, и я падаю обратно на матрас, притягивая мужчину ближе. Его улыбка кривая.

— Понятия не имею. Как следует развлекать гостя?

— О, я не знаю, — говорю я. Я пихаю одеяло, и оно спадает с тела. Сегодня так много света. Все его идеальные мышцы будут на виду… и я. — Ты мог бы снова назвать меня хорошей девочкой.

Его глаза загораются.

— Тебе это понравилось, не так ли?

— Да. Не знаю почему, но да.

Он прижимается головой к моей шее, и я смотрю в потолок, глаза трепещут, закрываясь.

— Здесь так светло, — шепчу я.

Он делает паузу. Темные волосы падают со лба мне на лоб, щекоча кожу.

— Ты великолепна, Холли. Чертовски нереальна. Я мог бы пообещать, что не буду смотреть, но соврал бы.

— Ох, — говорю я. — Ну, тогда, думаю, ты можешь смотреть.

Он ухмыляется.

— Хорошая девочка.

* * *

Встречаться тайно со своим соседом, когда живешь дома с родителями, сложно. Еще сложнее, когда вышеупомянутый сосед — городская знаменитость и национальная икона, Фэрхилл наводнен рождественским туризмом, а по Мэйпл-Лейн каждую ночь проезжают десятки машин, чтобы полюбоваться рождественскими огнями.

Но последнее, чего я хочу, так это чтобы родители прижались носами к стеклу гостиной и смотрели, как я иду к дому Адама.

— Через два города, — бормочет Адам рядом со мной. Рука ощущается тёплой тяжестью на пояснице, когда он ведет меня через ресторан. — Никто не должен видеть нас здесь.

— Никто не должен видеть меня здесь, — поправляю я.

— Поверь, людей не так уж сильно волнует мир технологий. Меня почти никто не узнает.

— Уверена, что борода помогает, — говорю я. Мы занимаем места в задней части зала, за самым уединенным столиком, как и просил Адам для нашего свидания.

Он проводит рукой по подбородку.

— Это новое дополнение. Что думаешь?

— Мне нравится. В нем ты выглядишь очень… сурово.

— Сурово?

— Да. Мужественно, я полагаю. Такой же, как… Неважно.

— Что ты собиралась сказать?

— Это не важно.

— Нет, это кажется очень важным, — он опускает меню, которое я держу в руках, чтобы скрыть смущенное выражение лица. — Такой же как что?

— Волосы у тебя на груди, — бормочу я. — Мне они нравятся.

— Серьезно?

— Да. Не знаю почему, но такие маленькие различия между нами заводят.

Его улыбка становится шире.

— Расскажи мне больше.

Боже, помоги, но я хочу поделиться своими мыслями.

— Ну, например, когда ты кладешь руку мне на грудь, и она выглядит загорелой, а волосы на твоей руке темные? На фоне моей бледной кожи? Мне это нравится. Кроме того, я не могу поверить, что говорю это вслух, — я закрываю лицо меню. — Убей меня прямо сейчас.

Адам смеется. Это теплый звук, восхищающийся.

— Не прячься.

— Ты, наверное, пересматриваешь решение проводить со мной время. Думаешь: «Вау, она странная», и завтра поедешь обратно в Чикаго.

— Этого не случится, — говорит он. — Мне все ещё нужно присматривать за рождественской елкой.

— Верно. Ты не можешь отказаться от своих обязанностей, — я просматриваю меню и встречаюсь с его танцующими глазами.

— Мне нравится, когда ты рассказываешь, что тебя возбуждает, — говорит он. — На самом деле, очень сильно.

Его взгляд опускается на мои губы.

— Я бы ответил взаимностью, но боюсь, что могу отвлечься, если сделаю это. Я привез тебя сюда, чтобы поужинать, знаешь ли. Не уходить же, заказав напитки только ради того, чтобы целовать тебя до потери сознания в машине.

— Твоя машина достаточно большая, — говорю я. — Мы могли бы сделать больше, чем просто целоваться.

Адам стонет.

— Холли, я пытаюсь быть джентльменом.

— Я ценю это, но ты не обязан быть им.

— Да. Потому что такое чувство, что это могло бы… хорошо. Я хочу, чтобы у нас с тобой все было правильно. Это, — говорит он, предупреждающе поднимая палец в мою сторону, — не может быть просто рождественским перепихоном.