7. Погром

Огонь зажегся в наших сердцах.

Я и Петр с энтузиазмом поддержали Ивана.

Сколько можно впустую трындеть на анархо-темы?.. Толочь воду в ступе и переливать из пустого в порожнее?.. В конце концов: быть анархистом – значит действовать. Если ты не меняешь мир – мир меняет тебя.

Добраться до самого Потного – не представлялось возможным. Мы не знали адрес вонючего нацика. А на людях бритоголовый «фюрер» появлялся всегда только со свитой из дюжины отморозков. Посоветовавшись, мы решили устроить налет на неонацистский офис и учинить там погром.

Офисы пресловутых «львов» (шакалов!..) были разбросаны по всему мегаполису. Адреса легко можно было узнать из интернета.

Уж не помню, что я наплел жене, чтобы поздно вечером тридцать первого августа отлучиться из дома. Я надеялся: Аиша не подумала, что я иду к любовнице.

Мы с Иваном и Петром встретились в том самом сквере. В рюкзаках за нашими спинами было сложено все, необходимое для диверсии: куски арматуры и баллончики с аэрозольной краской.

Черное небо. Трое молодых людей – тоже в черном и с черными рюкзаками. Яростные порывы ветра. Раньше, чем прикатило такси – ударил тяжелый ливень.

Водитель странно на нас посмотрел. Даже хмыкнул. Но ничего не сказал.

Мы – из предосторожности – высадились в двух кварталах от неонацистского офиса. И проделали оставшийся путь пешком.

Бесовское гнездо располагалось на первом этаже жилого дома. И было отмечено вывеской: уродливая львиная морда на фоне солнцеворота.

Шум могучего ливня поглощал звуки наших шагов. Огни уличных фонарей вспарывали брюхо студеной темноты.

Пластиковые двери «гнезда» на удивление легко поддались. Мы взломали их куском арматуры.

В моем мозгу пронеслось запоздалое опасение: завизжит сигнализация – раньше, чем мы несколько раз моргнем, примчатся бугаи-охраннички или полицаи; скрутят нас, как миленьких.

Но… никакая сигнализация не взвыла. Видимо: бритоголовая нечисть чувствовала себя в Русской Конфедерации настолько уверенно и вольготно, что позволила себе не тратить лишние деньги на безопасность.

Мы думали: в такое позднее время офис будет пустовать. Мы раздолбаем компьютеры и мебель, распишем стены анархистскими лозунгами – и без проблем уберемся восвояси.

Но – едва мы прошли холл – на нас выскочил щуплый прыщавый нацик с выпученными глазами.

То ли несколько секунд, то ли целую вечность мы растерянно таращились на ушлепка – а тот на нас. Трудно сказать, кто больше испугался.

Я опомнился раньше всех.

Стараясь говорить не своим голосом, а голосом страшного орка – я приказал тощему неонацисту:

– В сторону, щенок!.. Молчи – и мы не выпустим тебе кишки.

И так как обосравшийся ультраправый не сразу двинулся с места – я отвесил бритоголовому пару сочных оплеух.

Нацик сел в углу. Затрясся и заплакал.

От страха или от унижения?..

А мы сориентировались – и взялись за дело.

Надо сказать: мы порядком нервничали. И у меня, и у моих товарищей – дрожали руки.

Мы превратили компьютеры в груду пластика и металла. Перевернули столы, кресла и диваны. Сорвали со стены и разодрали неонацистское знамя. Намалевали аэрозолью надписи: «Да здравствует социальная революция!..» – «Смерть нацистам!..» – «Анархия – мать порядка!..» – «Потный – убийца!..».

– Сворачиваемся, – сказал Иван.

Оставив позади разгромленный вражеский офис и истекающего соплями худого нацика – мы растворились во мраке.

8. Арест

Ночью я переступил порог родной квартиры.

Аиша сразу проснулась. Посмотрела на мои перепачканные аэрозольной краской руки – вздохнула, но ничего не сказала.

Затем спросила:

– Чай будешь?.. Сейчас разогрею тебе щи.

Пока я хлебал суп – жена грустно смотрела то на меня, то в пол. Не в ее привычках было меня «пилить». Но от одного только взгляда темных Аишиных глаз – в которых не было даже укора – на меня накатило неодолимое чувство вины.

До чего я дошел?..

Вообразив себя революционером-анархистом – я громлю неонацистские офисы. Герой!.. А о жене не подумал. Как – должно быть – болело ее сердечко, когда я отправился куда-то на ночь глядя!..

Позор мне. Я забыл, что имею право на анархо-деятельность постольку поскольку обеспечил достойную жизнь своей второй половинке. А я ведь ничего не обеспечил!..

Нет. Это Аиша ходит на работу в бутик – принося в семейную кубышку хоть какую-то копеечку. А я?.. Только ем, сплю, хлебаю кофе – да еще шатаюсь где-то дождливыми вечерами.

Одно дело – Иван и Петр. Холостяки. А я обязан помнить об Аише. Я ее муж и единственный защитник.

– Аиша. Я…

– Да?..

– Я… люблю тебя…

Больше я ничего не смог из себя выдавить.

– Я тоже тебя люблю, – тихо отозвалась жена.

Мы легли в постель. Долго ворочались. Не спали. Непрекращающийся ливень – колотил в окно.

Кажется – я заснул только под утро, когда дождь наконец перестал.

Скоро Аиша меня разбудила. Поцеловала – и сказала, что идет на работу.

– Угу, – только и ответил я, снова соскальзывая в сон.

Но в царстве Морфея я гостил недолго. В дверь позвонили.

«Наверное, Аиша что-то забыла», – подумал я, разлепляя веки.

Сунув ноги в шлепанцы – я потащился открывать.

– Именем Русской Конфедерации!..

С порога мне сунул в нос свою пурпурную «ксиву» амбальный полицейский при полном обмундировании.

– Какого?!.. – выдохнул я.

Но полицейские (их было двое) молча оттеснили меня от двери – и втекли в квартиру.

– Именем Конфедерации: вы арестованы по подозрению в терроризме!.. – счел наконец возможным объяснить вторжение амбал в погонах.

– Что?!..

Вихрь закружился у меня в голове.

Я – конечно – понимал: тщедушный нацик, которому я врезал, сразу же после нашего ухода вызвал своих дружков и полицаев. Но чтобы нас так быстро вычислили?!.. Да еще обвинили в терроризме?!..

Юридически, то, что мы с Петром и Иваном провернули – только хулиганство да порча имущества. Впрочем, известно: закон – что дышло. Нас могут выставить хоть террористами, хоть педофилами.

Я похолодел и одеревенел.

Мне не дали позвонить Аише. Не дали даже в руки взять телефон. Будто я был мешок с картошкой – меня просто выволокли из квартиры и погрузили в полицейскую автомашину.

…В следственном изоляторе я подвергся утонченным издевательствам и оскорблениям.

Пузатый майор орал на меня. Обзывал «анархистской свиньей». И требовал, чтобы я во всем признался. Потому что – мол – Петр и Иван все равно меня выдали.

К чести моей: я не раскололся.

В свое время я читал о подлом полицейском трюке. Революционеру говорят: «Твои товарищи от тебя отреклись» – хотя это не так – чтобы морально сломить «преступника».

Я отвечал майору, что скажу что-нибудь только в суде – когда увижу моих друзей. То требовал, то чуть ли не умолял дать мне позвонить жене.

В изоляторе меня держали неделю.

И это было только начало моего страдного пути.

9. Суд

Получилось, как я предполагал: я пожал руки Петра и Ивана в зале суда – куда нас доставили прямиком из следственных изоляторов.

Мои товарищи выглядели усталыми и помятыми. Но держались молодцами.

Мы торчали в «обезьяннике» – отгороженные от публики решеткой. Зал наводняло приличное количество людей: какие-то дядечки в пиджаках и при галстуках, тетеньки чуть ли не в бальных платьях, полицейские. Обиженным волчонком сидел в углу тот худосочный нацик – которого я угостил парой оплеух.

Одной из последних в зале появилась Аиша. Бледная, дрожащая – она напоминала лилию на ветру.

Слов нет – какая буря поднялась в моей душе, когда я увидел жену. Как заныло мое сердце!..

Я ведь был так виноват перед Аишей!..