Есть ли что-то, в чем необходимо преуспеть ради веры и мужества? Вера – такая вещь, что может понадобиться в любой ситуации. Для воспитания ребенка нужна вера; для того чтобы уснуть, тоже нужна вера; чтобы начать любую работу нужна вера. Однако мы все привычны к вере такого рода. Любой, кто ее не питает, страдает от чрезмерной тревожности по поводу своего ребенка, или от бессонницы, или от неспособности к созидательному труду; он становится мнительным, избегает других людей, делается подавленным, неспособным что-либо планировать. Сохранять свое суждение о человеке, даже если общественное мнение или какие-то непредвиденные факты ставят его под сомнение, держаться за свои убеждения, даже если они непопулярны, – все это требует веры и мужества. Веры и любви требует взгляд на трудности, неудачи и скорби как на вызов, который надлежит принять, – и такой взгляд делает нас сильнее в отличие от представления о бедах как о несправедливом наказании, которое не должно было бы выпасть на нашу долю.

Проявления веры и мужества требуют даже мелочи повседневной жизни. Чтобы сделать первый шаг, нужно заметить, где и когда мы теряем веру, увидеть ложность объяснений, с помощью которых мы маскируем потерю веры, понять, где и когда мы ведем себя трусливо и чем это оправдываем. Нужно увидеть, как любое предательство веры ослабляет нас, а слабость ведет к новым предательствам, и возникает порочный круг. Так мы поймем, что если человек боится, что его не любят, то очень может быть, что это он боится любить, сам того не сознавая. Любить – значит, не требуя никаких гарантий, полностью отдаться своей любви в надежде на то, что наша любовь вызовет ответное чувство. Любовь – это акт веры, и кто мало верит, тот мало и любит. Можно ли больше рассказать о практике веры? Возможно, кто-то и мог бы; будь я поэтом или проповедником, я тоже мог бы попытаться. Но я не тот и не другой и не стану даже пытаться сказать больше о практике веры в любви, но уверен: любой, кто на самом деле захочет, может научиться вере, как ребенок учится ходить.

Еще одна установка, незаменимая для овладения искусством любить и до сих пор упоминавшаяся лишь вскользь, требует особого внимания, поскольку на ней зиждется практика любви. Я назову ее активностью. Выше уже говорилось, что быть активным – совсем не значит «что-то делать»; речь идет о внутренней активности, плодотворном проявлении жизненных сил человека. Любовь – это труд; если я люблю, я активно забочусь о любимом человеке, и не только о нем. Я был бы не способен этого делать, будь я ленив, невнимателен, равнодушен и бездеятелен. Сон – единственное оправдание бездеятельности; состояние бодрствования таково, что лень в нем не должна иметь места. Парадоксальность жизни многих людей заключается в том, что они наполовину спят, когда бодрствуют, и наполовину бодрствуют, когда спят или хотят заснуть. Полностью бодрствовать – значит не испытывать и не вызывать скуки; не скучать самому и не надоедать другому – важнейшее условие любви. Быть активным в мыслях и чувствах, все видеть и слышать на протяжении всего дня, избегать внутренней лени, сохранять восприимчивость, не жадничать, не тратить попусту времени – все это незаменимые условия осуществления искусства любить. Иллюзия – полагать, будто человек может так устроить свою жизнь, что будет успешен в деле любви, будучи неудачником во всех прочих отношениях. Это невозможно. Способность любить требует энергии, бодрости, повышенного жизнелюбия, которые могут быть результатом только плодотворной и активной ориентации в остальных областях жизни. Если человек несостоятелен в них, он не будет состоятелен и в любви.

Овладение искусством любви не может сводиться к развитию черт характера и овладению теми установками, которые рассматривались в этой главе. Дело это неразрывно связано с существующими социальными отношениями. Если любить – значит иметь любовную установку в отношении всех, если любовь – черта характера, она обязательно должна присутствовать в отношениях не только с членами семьи и друзьями, но и со всеми, с кем человек вступает в контакт на работе, в бизнесе, в своей профессии. Не существует «разделения труда» между любовью к близким и любовью к незнакомцам. Напротив, условием существования первой является существование второй. Принять такой взгляд всерьез означает поистине радикально изменить существующие социальные отношения. Хотя огромное количество слов тратится на утверждение религиозного идеала любви к соседу наши отношения на самом деле определяются в лучшем случае принципом честности. Честность требует, чтобы мы не прибегали к мошенничеству и обману при обмене товарами и услугами, но также и при обмене чувствами. «Я даю тебе столько же, сколько ты даешь мне» – это преобладающий этический принцип, превалирующий в капиталистическом обществе, как в материальной сфере, так и в любви. Можно даже сказать, что развитие этики честности является специфическим вкладом капитализма в этику.

Причины этого факта лежат в самой природе капитализма. В докапиталистических обществах обмен товарами определялся или прямой силой, или традициями, или личными связями любви и дружбы. При капитализме все определяет фактор рыночного обмена. Имеем ли мы дело с рынком товаров, рынком труда или рынком услуг, каждый обменивает то, что имеет на продажу, на то, что хочет приобрести, согласно условиям рынка, не прибегая к силе или обману.

Этику честности часто путают с этикой «золотого правила». Библейский принцип «как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними»[29] может быть истолкован как «будь честен при обмене с другими». Однако на самом деле изначально это наставление отсылало к другому библейскому требованию: «возлюби ближнего твоего, как самого себя». И эта иудео-христианская норма братской любви принципиально отличается от этики честности. Любить ближнего – значит чувствовать ответственность за него и единение с ним, в то время как этика честности не предполагает чувства ответственности, а напротив, отстраненность и обособленность; она требует уважать права соседа, но не любить его. Не случайно «золотое правило» сделалось сегодня наиболее популярным религиозным принципом; поскольку оно было перетолковано в терминах этики честности, то это религиозная заповедь, которую все у нас понимают и готовы исполнять. Однако практика любви должна начинаться с понимания различий между любовью и требованием честности.