– Александр Ярославич на помощь тебе послал, Георгий. Придемся ли к месту?
Тучный, крепкий муж в самом расцвете лет, с широкой черной бородой и смеющимися карими глазами весело мне подмигнул, улыбаясь так задорно, что словно мы на игрищах ратных, а никак не в пылу сражения! Но ведь мне при этом передался его молодецкий задор – и, ответив улыбкой на улыбку, я радостно воскликнул:
– Да ты еще спрашиваешь?! Конечно, придетесь!
После чего продолжил уже чуть громче, обращаясь к дружинникам:
– Видите поганых, братья?! Заждались они нас, словно давно мечей наших да секир не вкушали! Так не заставим же их томиться, пусть скорее отведают ратной силушки нашей, вои! Верно говорю?!
Ответом мне стал дружный клич рязанцев:
– ГОЙДА-А-А-А!!!
Даниил Романович, раненый в плечо палашом чжурчженей в тот самый миг, когда пятящийся волынский князь замер в одном шаге от дверного проема башни (и перегородивших его ростовых червленых щитов), ныне поднялся на сторожу набатной вежи. Отсюда ему целиком открылось поле боя. Отсюда он смог неотрывно следить за тем, как вне городских стен отчаянно сражается пришедшее на помощь северянам подкрепление…
С замиранием сердца Даниил наблюдал за тем, как вышла из боя часть старшей дружины русичей. Как гриди, разделившись на несколько отрядов, потянулись к расширенным проходам в надолбах… Также князь увидел, как небольшой отряд тяжелой конницы русичей ударил обратно, взяв разгон и протаранив легких татарских всадников, наседающих на младшую дружину! После чего она также стала откатываться к надолбам…
Ну, а после все его внимание было приковано уже к смоленским и полоцким воям. Последние построились двумя клиньями сотен по семь воев – и неудержимо покатились на спешенных поганых, все еще толпящихся у рва!
Татар под стеной осталось тысячи под три с половиной. Да еще примерно пятнадцать сотен агарян, успевших подняться на городни, ныне штурмуют башни! Кои обороняют едва ли пять сотен уцелевших защитников стольного града…
Две вежи татары уже подожгли, вынудив скрывавшихся в них ратников на последнюю отчаянную вылазку. Еще две взяли, просто задавив русичей числом… Что, в свою очередь, позволило поганым спускаться вниз и, пройдя вдоль стены, атаковать сражающиеся вежи с тыла! Пока, правда, они штурмуют только воротные башни, заодно силясь разобрать каменные завалы в проходах – как Даниил Романович и предполагал, таран с воротами не справился… Что не мешало ему ощущать себя обреченным и загнанным в ловушку.
Ощущать ровно до того мгновения, когда пришедшие на выручку северянам дружинники не устремилась в атаку тяжелым галопом!
– БЕ-Е-Е-Е-ЕЙ!!!
– ХУРРРА-А-А-А!!!
Спешенные татары, зажатые с одной стороны крепостной стеной и рвом, а с другой – надолбами и атакующими русичами, все же не побежали, а попытались встретить воев залпом стрел. Высоко в небо устремились срезни, направляясь к гридям – да только последние лучше прочих защищены от стрел! Ровно, как и их кони… Тем более от срезней, способных разве что звенья кольчуги пробить, да и то с близкого расстояния!
Впрочем, кого-то они все одно ранили. А кого-то и убили, удачно угодив в незащищенный броней участок тела наездника или скакуна, свалив того на разгоне на землю… Но кованая рать русичей продолжила атаку, не считаясь с потерями! А спешенные поганые продолжили стоять на месте, не имея возможности бежать и беспрерывно выбивать жеребцов орусутов на безопасном для себя расстоянии…
Так они дали второй залп, третий, четвертый… Но проскакав галопом чуть более сотни шагов, дружинники все же дотянулись до татар, у которых не нашлось даже копий, кои они смогли бы склонить навстречу панцирным всадникам! И не выдержав, агаряне начали разбегаться еще до того, как копыта тяжелых жеребцов втоптали бы их в землю, а мечи и копья русичей обагрились бы их кровью!
Впрочем, как кажется, бегство татар было организованным – или хотя бы оговоренным заранее. Ибо поначалу поганые сумели расступиться в стороны так ловко, что скачущие на острие обоих клиньев всадники не удержали коней – и вместе с ними полетели на дно рва…
Но следом туда во множестве полетели и татары! Преследуемые и теснимые русичами, сбитые на скаку тяжелыми жеребцами или же вытолкнутые собственными соратниками, стремительно теряющими всякое мужество… Впрочем, их увечья и даже смерть были еще не столь ужасны, как участь тех, кого гриди догнали – и принялись жестоко рубить мечами и топорами, колоть уцелевшими пиками без всякой жалости!
Конечно же, агаряне прекратили штурм. Но уже поднявшиеся на стену поганые, пропустившие атаку старшей дружины (увлеклись боем в городнях!), оставили всякие попытки прорваться в вежи. Теперь они принялись спешно занимать места у бойниц и в брешах облама… И уже пару мгновений спустя со стены вниз полетели сотни срезней, раня и убивая дружинников!
– Бе-е-е-ей!!!
Видя бедственное положение русичей, явившихся на помощь северянам, последние уцелевшие защитники вежей с ревом атаковали врага! В то время как князь ринулся к набатному колоколу, и, схватившись правой, здоровой рукой за веревку, тянущуюся к «языку», отчаянно дернул ее в сторону! От оглушительного звона заложило уши – но Даниил Романович, не обращая на него ровным счетом никакого внимания, продолжить бить в набат. Бить в надежде, что вои городского полка Чернигова все поймут – и придут на помощь вопреки княжескому приказу…
– Владыко, слышишь! В набатный колокол бьют наши, на помощь зовут!
Епископ Порфирий, неотрывно стоящий у бойницы воротной башни, слышал все прекрасно – но зная о княжеском наказе, не смел ему перечить. Хотя и душа его при этом разрывалась надвое…
– Владыко…
– Да слышу я, слышу!
Епископ, обуреваемый противоречивыми чувствами, ответил чересчур резко, отчего стало ему стыдно перед Гаврилой – воеводой городского полка Чернигова. Однако князь Мстислав Глебович, зная и про боевитость, и про излишнюю горячность последнего, именно Порфирию доверил стену старого града, наказав Гавриле во всем слушаться владыку – а епископу действовать строго по княжьему замыслу…
И Порфирий дал обещание, что выполнит его в точности.
А теперь…
Теперь он совершенно не знал, как поступить. С одной стороны – твердый наказ Мстислава Глебовича, коий епископ собирался твердо выполнить, невзирая ни на что! А с другой – Порфирий был посвящен в план грядущего боя. И потому знал, что конная владимирская рать должна была вступить в бой уже после того, как враг прорвется за стены и начнет теснить последних уцелевших защитников… Тем самым царские гриди прикрыли бы их отход.
Но вместо этого дружинники спешились и поднялись на городни, куда чуть ранее отправились и ополченцы из расчетов крепостных пороков! А ведь те также должны были отступить, причем уже давно… И Порфирию стало совершенно очевидно то, что княжья задумка на битву не сработала, что события складываются иначе, чем задумал раненый и оглушенный Мстислав Глебович, покуда так и не пришедший в сознание… И что кто-то на внешней стене Чернигова, также зная, что городской полк обязан не покидать старого града, все же бьет, непрерывно бьет в набатный колокол, очевидно, требуя помощи!
Выбор, что делать, остался за епископом. И в эти самые мгновения Порфирий отчаянно колебался, понимая, что сейчас от его решения зависит судьба града и всех его жителей…
Какое же непростое, это решение!
– Господи! Дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить. Дай мне мужество изменить то, что я могу. И дай мне мудрость отличить одно от другого… Аминь!
Обратившись к Господу в короткой, горячей молитве, Порфирий попросил положить ему на сердце правильное решение – такое же правильное решение, что Господь дает исповедующему священнику… И молитва помогла, отогнав все сомнения и позволив епископу услышать голос совести и собственного сердца!
– Открыть ворота! Все – за стену!!! Поспешим на помощь нашим братьям!
