Однажды Эмбер уже лишилась дома. В Пустоши ей удавалось жить так, будто прошлого у нее нет. Так, словно огонь пожрал всю ее печаль, боль и треклятую скорбь – все чувства разом. А поцелуй Лойши, всего один поцелуй, воскресил то, что она считала мертвым. Она почувствовала, что нужна кому-то. По-настоящему нужна.

Всеми силами ведьма гнала от себя воспоминания об этом. У боли тоже есть границы. Как и у того, что способна вынести душа. Эмбер вздернула подбородок и устремила взгляд на простиравшуюся впереди заснеженную тропу. Вот куда ей следует направлять свой ум. Вперед. Только вперед. Терзания и сожаления не приносят пользы. Она запретила себе плакать. Запретила смотреть в прошлое.

Словом, она держалась.

Ровно до тех пор, пока не увидела Райденна. Живого, мать его, Райденна! Именно тогда ее хваленая выдержка не то чтобы дала трещину, она разлетелась к чертям! Ей хотелось ударить принца. Задушить в объятиях. Рыдать, хлестать по щекам и целовать от радости. Рассыпаться в благодарностях к Богине и проклятиях, адресованных Райденну. Никогда прежде она не чувствовала себя такой слабой. И одновременно такой живой.

Ей до сих пор не верилось, что она действительно плюнула ему под ноги! Жест возмутительный, можно даже сказать, непростительный для будущей Энси. Но где-то в глубине души, под покровом, сотканном из долга, чести и железной воли, пряталась раненая, изувеченная душа. Душа ведьмы, родившейся в человеческом мире. На Земле. Немыслимый плод любви ведьмы и человека.

Тяжелые, безрадостные мысли кружили в бесноватом танце, увлекая за собой Эмбер. Она до последнего надеялась, что россказни, витавшие вокруг леса дэйви, не более чем небылицы. К несчастью, в них оказалось слишком много правды.

С первой минуты, как они вошли в лес, Эмбер старалась отмалчиваться. Ее нервировала близость Лиса. Этот проныра понимал и чувствовал намного больше, чем показывал. С ним стоило быть начеку. И хоть говорила она мало, но, к несчастью, не могла запретить себе думать.

Нужно собраться.

«Не сходите с тропы», – сказала вслух. Опять. Кому она это говорила? Себе? Своим спутникам?

Как она может указывать путь, если даже собственные мысли контролировать не в силах? После смерти Верховной она чувствовала себя потерянной. Хранила надежду на предсказание Мары, но провидица оставила ей лишь насмешку. Нелепую шутку, вынуждавшую следовать за Лисом и компанией. Ах да, и упоминание про колдовской лес и сложную тропу. Будь предсказательница жива, Эмбер непременно припасла бы для нее парочку оплеух. Ведьма ненавидела полагаться на волю случая. А Мара заставила ее сделать именно это: окунуться в неизвестность, довериться судьбе и следовать за самым непредсказуемым плутом во всем Эреше. Эмбер казалось, что она оступилась, упала с отвесной скалы и летит, летит, летит в пустоту. И ей не за что зацепиться – кругом лишь тьма, готовая принять ее в радушные объятия.

Состояние ведьмы окутывало ее, словно тяжелое пуховое одеяло. Она вдруг вспомнила, как в детстве мама укрывала ее таким. Иногда по ночам ей снились кошмары, и она, маленькая, хрупкая и пугливая, пыталась выпутаться из этого одеяла, но оно цеплялось за ноги и, казалось, еще сильнее прижимало к кровати. Эмбер хотелось кричать, звать на помощь, но голоса не было. Так часто бывает в ночных кошмарах. Мама необъяснимым образом угадывала такие моменты, открывала дверь ее комнаты и вызволяла из удушливого плена одеяла. А потом тихо-тихо напевала колыбельную и гладила по голове. До тех пор, пока маленькая Эмбер не засыпала. Тогда ее звали Нэнни. Никакой Эмбер не было и в помине.

Когда мамы не стало, Эмбер нарочно укрывалась этим одеялом, и ей все так же снились кошмары. Но мама больше не приходила. Из мира, в который она ушла, нет дороги назад. Мертвые не возвращаются.

Одеяло напомнило ей о маме. О собственной человечности. О боли. Богиня, как же много боли! Если бы только можно было как-то выйти из собственной головы…

Плывя по течению реки из собственных меланхоличных мыслей, Эмбер не заметила, как с тропы сначала сошла Кася, а потом и Райденн. А когда обнаружила это, то далеко не сразу бросилась к ним на выручку. Просто стояла и смотрела, как из земли одна за другой появлялись мертвенно-бледные руки, готовые утащить девчонку под землю. Ведьма бездействовала не только потому, что сознание ее погрузилось в какую-то странную, бесконечно-болезненную дрему, но и потому, что долг ее заключался в том, чтобы выжить. А участь Каси – умереть за нее. За Эмбер. Ведьма ненавидела себя за это. И не только себя. Еще Мару и даже в какой-то степени умершую Тобиршасс. Ненавидела их за то, что вынудили ее выбирать между долгом и честью. Между долгом и человечностью.

Ярость ведьмы росла и ширилась. Она не привыкла к тому, что эмоции ей больше не подчинялись. Она так долго подавляла и сдерживала их, что сейчас чувства буквально выливались через край. Смешивались и наползали друг на друга, а Эмбер была не в силах с ними совладать. Разлитую воду не соберешь в котелок. Ничего уже не будет как прежде.

Злость накрыла Эмбер волной, которая была столь велика, столь огромна, что пробила плотину из отупляющего оцепенения, заставив наконец действовать.

– А, пошло все к черту! Может, мы обе сумеем выжить! – пробормотала Эмбер, и ноша на ее плечах вдруг стала заметно легче.

Ни Лис, ни Вивиан не слышали ее последней реплики. Были слишком поглощены попытками помочь Райденну и Касе. Претендентка оказалась единственной, кто не участвовал в битве.

Но вот она сделала шаг, потом другой. Она понимала, что ей нужно оказаться как можно ближе к Касе и Райденну. Ей хотелось бежать, но вместо этого она с трудом переставляла ноги. Казалось, все навыки и умения, отточенные годами тренировок, растворились в чернильных сумерках леса дэйви. Бесконечные потоки мыслей обрушивались на нее лавиной, стремились придавить к земле и обездвижить. Но упрямства ведьме было не занимать. Если Эмбер Ларкеш приняла решение, ее не остановишь! Пот катился по лицу градом, мышцы тяжелели, но она все равно шагала навстречу рыжеволосой девчонке, которую, казалось, тьма уже успела прибрать к рукам.

Словно со стороны, Эмбер наблюдала за тем, как эта разукрашенная выскочка, Вивиан, с легкостью опередила ее. Так, будто и не существовало никакой магии леса. Пустышка из Аратты, рискуя собственной жизнью, подбежала к Касе и набросила той на шею амулет с перидотом. Защитила от темных сил, подарила ясность сознания. Эмбер как никогда остро ощутила отсутствие собственного кристалла. А следом пришло осознание, которое она гнала от себя все эти долгие дни. В этом лесу она больше не могла себе врать: она невыносимо тосковала по Лойше.

Райденн с Касей на руках нетвердо ступил обратно на тропу. Только слепой не увидел бы, с какой нежностью Лунный смотрел на девчонку, как бережно прижимал к себе.

– Что, съела? Не такие уж и бесполезные мои побрякушки! – бросила ей в лицо подошедшая Вивиан. Очевидно, она как-то неверно истолковала долгий взгляд претендентки, направленный на Касю с Райденном.

Рыжеволосая уже самостоятельно стояла на тропе и виновато косилась то на Райденна, то на нее. Так, словно Эмбер была судьей. Девчонка даже не подозревает о том, насколько вина самой Эмбер превосходит ее собственную. Она, претендентка, которую готовили годами, она, Избранная Богиней, не сумела уберечь даже Касю… Что уж говорить об Эреше! У этого мира нет шансов с такой защитницей.

Оставив без внимания слова Вивиан, ведьма из Пустоши сказала девчонке лучшее, на что сейчас была способна:

– Не терзай себя. Твоей вины здесь нет.

«Вина здесь только моя», – добавила она мысленно и, развернувшись, вновь зашагала по тропе. Гребаный, гребаный лес!

Мы шли долго. Настолько долго, что даже чувство вины отступило. Страх притупился. Злость покинула мою душу. Ушла даже грусть. Все, о чем я могла думать, – это то, как же сильно болят мои ноги. Ну ладно, еще о том, как здесь красиво. Взгляд уцепился за покрытые инеем кусты, на которых росли небесного цвета розы. Именно небесного. Не голубого и не синего. Даже в другом мире я оставалась художником и не могла игнорировать окружавшую нас красоту. В этом лесу она была повсюду. Как и колдовство.