Закончила Нанка свою карьеру так, как заканчивают её большинство агентов. К началу семидесятых, она, потеряв былую привлекательность, вышла со службы в отставку и была отпущена на вольные хлеба – во Францию. Через год с небольшим на Шамп з’Элизэ (Елисейские Поля), у подножия Эйфелевой башни нашли её сплющенное тело. Догадки, циркулирующие в Конторе о причине её гибели, были разными. Одни считали, что она добровольно отправилась в последний полет. Нанка любила красивые жесты. Другие предполагали, что её заманила и столкнула завистливая французская подруга-проститутка. Это, впрочем, маловероятно, потому что там же все огорожено и кругом натянуты сетки. (И только есть одна узенькая калитка из гнутой металлической трубы – платный проход для самоубийц.)

К тому же у Нанки была хорошая пенсия, выплачиваемая в валюте, что позволяло ей безбедно проживать в четвертом арандисмане, в самом центре Парижа, в отеле «Ambasador».

Хотя, кто знает?.. Hotel «Ambasador», что на рю Трюмо, – место и без того хлебное. Клиенты все сплошь престарелые, но очень горячие латиноамериканские дипломаты. Так что «паркуа па?», как говорят французы – почему бы нет? Конкуренция зла. Конкурентка подпилит любую решетку, порвет любую сетку. Возможно, да, Нанка пошла по старой дорожке. Недаром арабы утверждают, что горбатого верблюда…

* * *

Вот такие героические бабки были у Лизы. Настоящие русские бабки.

А что же Сталина? А вот Сталина подкачала. Хотя, что значит – «подкачала»? Наоборот, все её считали правильной девочкой. Короче говоря, Сталина выросла и прожила жизнь закоренелым совком. Ни о каких столицах не помышляла. Жила в своем заштатном Семиозерске (от некогда семи озер остались два и те были засраны) работала на фабрике «Серп и Молох» – сначала сшивальщицей, потом волочильщицей и, наконец, – мотальщицей. Пятого разряда.

Однажды на фабрику приехала её судьба в образе скуластого, узкоглазого, жизнерадостного казаха. Из Казахстана пришла партия овечьей шерсти, но с документами вышла неувязка. Фазир Нарамбеков из Алма-Аты приехал разбираться. Парень молодой, веселый, на кабызе* играет (* народный струнный инструмент), поет непонятные песни, а остановиться негде. В гостинице номеров нет. А у Сталины, передовика производства (или – «передовицы»?), квартира пустует. Родственники-то все вымерли от старости, вот она и жила одна.

Фазир, пока выправлял документы, тесно сошелся со Сталиной. Уезжая в свой Казахстан, умыкнул передовую девушку, – и ни дирекция, ни профком ничего не могли поделать.

В 1985 году родилась Лиза Нарамбекова.

В 1988 году папа-Фазир уехал в очередную командировку. И не вернулся. Мама-Сталина подала во всесоюзный розыск. Всё, что смогла установить милиция дышащего на ладан Советского Союза, это дату, когда Фазира видели живым в последний раз. Он играл на кабызе у некой гражданки, проживавшей в Могилеве. Гражданка заявила, что о дальнейшей судьбе Фазира ничего не знает, и без сожалений отдала кабыз. Музыкальный инструмент переслали Сталине. Теперь кабыз не возят по командировкам, он постоянно висит на стене. Но каждый день 20 мая – предположительная дата гибели Фазира – струны кабыза издают самопроизвольное гудение. Ровно сутки звучит эта потусторонняя музыка, потом постепенно умолкает. И так до очередного 20 мая следующего года. В остальное время кабыз молчит, как мертвый. Приходили экстрасенсы и аномальщики, интересовались этим странным явлением, изучали – крутили рамочками, включали счетчики Гейгера. На вопросы Сталины отвечали уклончиво. Советовали обратиться к Кашпировскому или Чумаку. Только один экстрасенс сказал бедной женщине, что видит её мужа в каком-то мире, где очень много воды. Как это понимать – не растолковал. Скорее всего, и сам не знал.

В мрачные 90-е годы начался процесс выдавливания русских, в первую очередь – из столицы. (Слушая разговоры взрослых, Лиза-подросток представляла это типа – как пасту выдавливают из тюбика, потом выплевывают за ненадобностью). Мама потеряла работу, пришлось за бесценок продать квартиру в Алма-Ате (трехкомнатная, с паркетными полами) и переехать в Уральск. Там было больше русских и дискриминация мягче. Мама устроилась на завод. Им дали комнату в семейном общежитии (когда они дали взятку казаху-коменданту).

В казахском Уральске у Лизы не было никаких перспектив. Но злая судьба вдруг расщедрилась. Семья одной Лизиной подруги уезжала в Россию, в город Екатеринбург. И Лизу, которая к тому времени окончила школу, взяли с собой. У мамы как раз завелся какой-то ухажер, её жизнь хоть как-то устраивалась. Лиза почувствовала себя лишней в той проклятой комнате. Короче говоря, мама была не против. Она сама мечтала вернуться в Россию, но сил для новой жизни уже не было. Дай бог, дожить бы эту.

В Екатеринбурге Лиза получила какой-то вид на жительство и поступила в мединститут. Через шесть лет получила диплом. Срок вида на жительство истек в связи с окончанием учебы, и надо было уезжать обратно в Казахстан. Возвращаться в страшную комнату.

В отчаянной борьбе за лучшую жизнь Лиза уезжает в Москву. Переходит на нелегальное положение. Там встречает Толика Узбекова, который берет её под свою опеку…

Однако Лиза не знала, что за её судьбой следило зоркое недреманное око ФСБ России, преемницы КГБ. Спецслужбы не только следили, но иногда негласно помогали. Родители той девочки никогда бы не взяли Лизу с собой в Екатеринбург. Но их ПОПРОСИЛИ. И те не могли отказать. Все эти щедроты ФСБ объяснялись писанными и неписанными правилами спецслужб – всегда держать в поле зрения семью, члены которой хоть когда-либо сотрудничали с ними. И началу такому сотрудничеству положила прабабушка Лизы – Мария Евграфовна Шляпникова, которая в 2010 году, в возрасте 111-ти лет, покинула бренный мир и ушла в нирвану.

Глава 7. НАСТОЯЩИЙ ПОЛКОВНИК

Полковник Мурашко закрыл папку. И тотчас на кухне смолкло радио, которое до этого играло увертюру к опере Вагнера «Лоэнгрин».

– Прошу всех встать, – сказал Мурашко, поднимаясь с кресла. – Почтим память наших товарищей минутой молчания.

Лиза встала с дивана. И даже дальний человек Луис тоже отлепился от косяка и стал по стойке смирно. Склонив голову, они молчали. Лиза в уме решала вопрос, чью, собственно, память они чтят – прабабушки Марии, бабушки Нанки или Петра с псом? Возможно, решила она, что всех четверых.

– Можно сесть, – разрешил Мурашко, когда двадцатисекундная минута молчания истекла.

– Итак, гражданка Нарамбекова, как собираемся жить дальше? – спросил полковник, голосом выделяя нерусскую фамилию визави.

Лиза намек поняла. Но смело ответила:

– А что ж, как жила, так и буду жить. Я честный гастарбайтер, никого не трогаю. Между прочим, регулярно плачу членские взносы в Фонд Нравственности…

– ЧЛЕНСКИЕ взносы это хорошо, – опять выделил голосом полковник ФСБ, – но все же нелегальный гастарбайтер, – Мурашко потряс длинным развратным пальцем, – есть нелегальный, незаконный. За это мы можем выслать вас на вашу историческую родину, к Назарбаеву.

– Да, Господи, да что же это… – взмолилась Лиза, – что ж вы прицепились к бедной девушке. Ну, уеду из вашей гостеприимной страны, где людей травят собаками, вам легче станет?.. Неужели мы, интеллигентные люди, не сможем договориться.

И Лиза сделала так, что Мурашко на несколько секунд увидел её, просвечивающий сквозь прозрачный нейлон, магический треугольник. На полковника это демонстрация женской силы не возымела никакого действия. Либо он хорошо владел собой, либо только недавно слез с бабы, либо бабы вообще не его половой профиль.

– Игорь Валерьянович, – обратился к полковнику скучающий по углам Луис, – скажите ей про подарок. Наследство все-таки…

Судя по тому, что Мурашко не одернул своего подчиненного, который учил его, как надо вести вербовку, эта сцена была отрепетирована.

– Ах, да! – не совсем убедительно воскликнул Мурашко, схватившись за свою квадратную голову. – После своей кончины ваша прабабушка оставила вам, Лиза, кое-что из своих вещей. Браслетики там, серьги. Очень ценные вещи. И среди прочего – ритуальный кинжал пурба. Тоже вещь весьма своеобразная.