Литмир - Электронная Библиотека

Детство прошло, а запахи детства остались.

Солнце опять слегка припекает затылок.

Там, за столом, где мы с памятью как-то расстались

память сидит, как коллекция винных бутылок,

ныне пустых. Пересохли последние лета.

Высохли дни. Этикетки событий поблекли.

Стало легко. И неторопливо. И это

слабо тревожит хорошим вопросом -"на век ли?"

В памяти дни – словно мусора полны карманы -

трудно нести, да и выбросить как-то не очень…

И еженощно уходят по ней караваны

груженых кляч. Чтобы снова пройти так же точно.

Среди груди уже не крик.

И доживающий старик

хромает через детскую площадку.

Уже включили фонари,

и воздух потемнел прозрачней.

Неуловимей и невзрачней

предмет снаружи, боль внутри.

И самому владельцу не нужна

кардиограмма собственного мозга,

стенография мыслей, ощущений

и скурпулёзная их запись в ритме.

О, лезвие тоски, да ты и впрямь обширно,

и так заострено, что от оттенков жизни

глаз воспаляется, как поражённый током.

Я выеду в июле – я заехал в декабре.

Застыл во времени, как муха в янтаре.

Все птицы в клетках – и синица и журавль.

Опять, как будто, проплывающий корабль

схватить пытаешься за мокрый борт

в воде по пояс.

ночью был наверное дождь. Мокрые крыши.

вдоль по небу наверх не взойдёшь

дальше и выше

ошибешься и вниз упадешь

слышишь?

но хватает рука горизонт

ногу медленно ставит

на о два и на жидкий азот

и никто не заставит

отказаться сознательно от

и оставить.

Дополняя Иосифа Александровича

Музыка осы состоит

не столько из звуков, сколько из пауз.

Из того, что предстоит

более, чем из того, что осталось.

Давай я прослушаю твой

концерт для виолончели с мыслями

мухи, ещё живой

окруженной мертвыми смыслами?

Всё пройдет, помрет, расстроится,

растеряется в верстах.

Будут снова Будда с Троицей

объяснять мир на перстах.

Всё расстанется, раскрошится,

разойдется по рукам.

Всё забвеньем запорошится

словно время по векам.

Всё расстанется, раскрошится,

возвращаясь в отчий прах.

Все складные жизни сложатся.

Всё замолкнет на устах.

Все своею датой свяжется

словно ящик бичевой.

Все забытыми окажутся

вспоминая образ свой.

Все прекрасные стремления

прекратят срываться с губ.

И почти как преступление

прападёт твой скорбный труп.

И вот ты сидишь, окруженный вещами.

И целая жизнь у тебя за плечами,

Осколки от смеха и плачи ночами.

И платья и плачи и даль с парусами.

И как это мы не заметили сами

когда эту жизнь в колыбели качали?

Когда восхищались ее волосами

и дикозверино ночами кричали?

Другого не надо. Другое не дали.

Другое – другим. Мне и этого много.

Достаточно мы слов на ветер кидали,

прося пощадить неизвестного бога.

Напрасно. И здесь успокоиться б надо

и больше не трогать озябшие души,

пугая наличием рая и ада.

И кто вам сказал что у бога есть уши?

Люди идут.

Да, они знают куда идти.

Но мне невозможно,

я не могу без тебя, прости,

в этой слизи времени и пространства.

Я, как кажется, говорю даже и не с тобой.

И снова вру с завидностью постоянства

что не могу без тебя.

Пусти.

Так будет лучше? Так уже, кажется, лучше?

Так или слышим или не слышим мы голос свой.

Вчера были люди. Все раздавали свои оценки.

Прости, но школа их испортила безвозвратно.

До этого мы поигрывали в театр. Играли сценки.

Временами неплохо, но в целом было отвратно.

Я считаю – хотя это тоже, конечно, спорно -

необходимо помнить зачем приехал

из этой дали этот карандаш.

И что он здесь хочет черкнуть так настойчиво и упорно?

Слово? Точку? Пейзаж?

Из того, что все это было я делаю вывод…-

(вот еще одна фраза бессмысленно понеслась).

Это ты была? Это жизнь стряслась?

Это произошло ? Или снова пассаж?

Или это и есть эта жизнь раз идет так живо?

Прости, я, кажется, в этом и сомневаюсь

больше всего. Я знаю это не так.

Если это она, то почему я так маюсь?

Только ли из-за того, что такой дурак?

Что сегодня в мире? опять повторяют вчера?

Я сижу у окна и не собираюсь включиться

в эту игру. Я знаю – это игра.

Но есть и другие – я готов поручиться.

За окнами голые, почти обнажившиеся дерева.

Кошка зашла за одно и не собирается выходить.

Видишь, могу – смотреть, видеть, хотеть,

писать слова,

Любить. Если одним словом – любить.

Как некрасивы лица у цветочниц.

Как затаённы сонные дворы.

Как полны ещё спящей мишуры.

Осколков сна, имён, фамилий, отчеств

и рук, всегда готовых на дары

захлопнуть клешни своих пальцев тотчас…

Проспект в движенье светом светофора

вдруг приведён и видно не унять

желания машин себя гонять.

Но как же удивительно – не скоро,

неспешно улицу пересекать

или идти вдоль жёлтого забора!

И, замеревши у пятнистых стенок,

шуршание узнать карандаша.

Почуять снова как твоя душа

меняет свой трагический оттенок

и как она проста и хороша

избавившись от мусора оценок!

Предуготовленного счастья не бывает.

и жизнь твоя по капле убывает

и вновь течёт. А я уж далеко.

Мне хорошо, легко и безопасно.

В душе моей ты видно не напрасно

погребена так глубоко…

Я сегодня выпивоха-

никуда я не пойду.

Я способен, только плохо

к социальному труду.

Не хочу я этой дури.

Не хочу жить маятой.

Мне струя светлей лазури.

Мне луч солнца золотой.

И я тоже вернулся

проверить всё ли по местам.

Там же эти деревья

и там же ли эти дома,

где мы не замечая

льнули устами к устам,

где текущая жизнь

себя выгоняла сама.

Словно ночь между днями,

словно поверхность от губ

от мороза слегка

шелушащихся непременно,

Словно место осталось

у времени как бы в долгу.

Словно место осталось -

что в корне, конечно, не верно!

Если веришь в часы

будь готов в ностальгию нырнуть,

так как взглядом всё помнишь -

поверхности, улицы, стены.

И тогда твоя кровь

створожится словно бы ртуть.

И скелетом застынут

тяжёлые медные вены.

Но когда всё течёт

и времени, в общем-то, нет,

Но когда всё само

4
{"b":"919832","o":1}