Я гордо именую себя коллекционером. В моей коллекции появилось две новые куклы. Одну я зову матушкой, а вторую – тëтушка Дафна.

Сегодня очень особенный день – день моего рождения.

Я просыпаюсь от ласкового голоса моей мамы, которая будит меня ближе к девяти часам.

– Вставай, малышка Лили. – мама улыбается, поглаживая мои волосы. У нее прохладная рука и каждый день она носит одно и то же платье.

– Сегодня моему солнышку исполняется…

– Десять лет! – я обрываю маму на полуслове и рывком распахиваю одеяло. За окном вместе со мной проснулось утреннее солнце, лучи которого мягко путаются в шторе, которую мама приоткрыла лишь наполовину. Я спускаю босые ноги на прохладный пол и тут же морщусь – холодно! Почему мой день рождения зимой, а не летом? Все ребята летом всегда собираются в саду, а на день рождения Анны мы плещемся в большом надувном бассейне и объедаемся мороженым.

– Мама, почему аист принес меня зимой? Сейчас ведь так холодно. – голос у меня притворно обиженный, но на улицу мне и правда совсем не хочется.

Я не жду ответа, а сразу шлепаю на кухню, там меня всегда ждет папа и мой любимый морковный торт. Вы можете подумать, что я странная, ведь кто из детей в добром здравии может любить морковь? Но моя мама всегда готовила морковный торт очень вкусно, если бы вы попробовали хоть кусочек, то сразу влюбились в него так же, как и я.

Мой папа – инженер. Каждый день он придумывает всякие непонятные схемы, много рисует в планшете и громко болтает о своей работе. Он много времени посвящает своим делам и совсем немного мне, но вы не подумайте, я не жалуюсь. Я люблю папу, но они с мамой совсем не ладят и никогда друг с другом не разговаривают. Мама приходит к нам редко и всегда играет и разговаривает только со мной.

– Папа, ты все еще не хочешь поговорить с мамой? – мой голос звучит тихо, я знаю, что это самая нелюбимая тема для разговоров. Папа ловит меня на свои колени и щетинистой щекой прижимается к моей макушке.

– С днем рождения, малышка Лили. – папа улыбается и кивком указывает на торт, чтобы я задула свечи. Свечи мне нравятся, их ровно десять штук, они розовые, с мелкими блестками по всей поверхности. Я люблю розовый цвет, и папа всегда покупает мне много розовых платьев и бантов. В этот раз я загадываю желание вслух, чтобы папа тоже его услышал.

Он никогда не отвечает на мои вопросы и говорит, что я слишком мала для таких разговоров. Но когда я буду не мала? Мне будет одиннадцать или столько же лет, сколько и ему? Мне не нравится это слово “мала”, ведь я уже могу узнавать время на часах и пылесосить свою комнату. Я разбираюсь в своих книжках, которые папа мне дарит коробками и помогаю ему с завтраками. Поэтому я зажмуриваю глаза и как можно громче произношу заветную фразу.

– Хочу, чтобы ты помирился с мамой и она снова жила с нами! Фффф! – я усиленно дую на свечи, чтобы погасли все до единой и мое желание наконец-то исполнилось. Распахиваю глаза и смотрю, как от свечей тянется дымок, который всегда противно пахнет.

– Давай скорее есть торт, па! – я спрыгиваю с его колен и снова слышу тяжелый вздох. Так папа вздыхал, когда очень уставал на работе или у него пропадало настроение.

– Не говори мне этого снова, я не хочу сегодня слышать об этом! Ты мне врëшь, папа!

И тут я, повзрослевшая десятилетняя Лили, срываюсь с места и вихрем убегаю в свою комнату, снося со своего пути коробку с подарком. На мои глаза наворачиваются слезы от обиды. Почему он считает себя умнее меня! Почему не хочет даже слушать то, что я ему скажу! Противный, противный папа! Слезы застилают мне глаза, когда я безудержно и громко начинаю реветь. Мой голос и всхлипы заполняют всю комнату, а остановиться я уже не могу. Я все плачу и плачу, сжимая в руках подушку, и моя обида на папу становится все сильнее.

Я безутешна и очень одинока в своей комнате, наполненной солнечным светом и тяжелым плачем, на который скоро придет отец. Разве я так много прошу? Я всего лишь хочу, чтобы мои мама и папа были вместе со мной. Исполнись это желание, которое я загадываю уже третий год подряд, я бы стала самой счастливой Лили на всем белом свете!

Тихий стук папы в дверь прерывает ненадолго мои рыдания, я отрываю заплаканное и покрасневшее лицо от подушки и, надувшись, смотрю на опечаленное лицо моего папы, которое в такие моменты становится намного старше своего возраста. Мне не хочется с ним разговаривать, поэтому я молча и крепко обнимаю папу, стараясь успокоить всхлипы, которые всë ещë непроизвольно рвутся из грудной клетки.

Сегодня был особенный день – день моего рождения. Я часто просыпаюсь от ласкового голоса моей мамы, но папа всегда мне твердит, что моя мама давно мертва.

Меня зовут Кайл, я работаю в отделе по розыску пропавших людей. По статистике ежегодно по всей стране пропадает больше семидесяти тысяч человек. При этом в течение первых месяцев мы находим восемьдесят процентов взрослых и девяносто процентов детей. В этом году наша статистика хромает на обе ноги, словно ей прострелили оба колена. Полгода назад у нас начали пропадать дети. Каждый месяц мы заводим новое дело о пропаже ребенка, когда у нас есть ещё шесть нераскрытых. Весь отдел спит по пять часов в сутки и работает в две смены без права на выходные. Знаю, у наших парней тоже есть семьи, дети и жёны. Чтобы они спали спокойно, я почти перебрался жить в свой кабинет. У всех отделов полиции и криминалистов сейчас нет ничего, кроме работы. Нет права на ошибки. И, что самое паршивое в этой истории, – у нас нет ни единой зацепки.

Я всегда гордился своей работой. Ещё полгода назад я чувствовал свою силу с каждым раскрытым делом, а сейчас у меня от усталости и отчаяния опускались руки. Наши ребята находили тела убитых детей, мы массово опрашивали свидетелей, у нас были тонны показаний, которые ни к чему не вели уже несколько месяцев подряд. Ни фотографий, ни отпечатков, ни следов от ботинок или шин. В конце сентября зарядил стабильный мерзкий дождь, который значительно усложнял нам поиски. Мои парни, хоть и падали духом, но упорно продолжали делать свою работу. Я с ужасом ждал, что в один из дней мне снова позвонят и сообщат о новом теле.

Помимо работы я очень любил свою жену. Семья всегда была моим приоритетом. И, как и любой коп, первые полгода я разрывался между домом и работой. Пока однажды я не приехал после суточной смены уставшим настолько, что Лилит нашла меня уснувшим в комнате в одежде. Наутро за завтраком у нас состоялся довольно простой разговор. Она сказала, что любит меня. Сказала, чтобы я прекратил метаться раненым зверем между тем, что мне дорого. Сказала, что всегда будет ждать меня. Сказала самые важные вещи на тот момент, которые позволили мне сконцентрироваться на работе и не чувствовать себя паршивым мужем. Сейчас я появлялся дома раз в трое суток, но всегда писал Лилит о новостях, спрашивал её дежурно о доме, интересовался её самочувствием. Я был безмерно благодарен ей за поддержку и понимание, не всем так крупно повезло с любовью всей жизни, как мне. Половина моих парней до сих пор ходила холостыми, а ещё треть уже была в разводе по понятным всем причинам.

К середине октября мы начали новое дело. Ещё одно тело, почерк тот же, улик – ноль. Отвратительность картины состояла в методах убийцы. А ещё никто из нас не понимал мотивов: следов сексуального насилия нет, только жажда бестолково кромсать тела людей, которым едва исполнилось пятнадцать лет. У нас в отделе была постоянная суета: рыдающие родители, адвокаты, криминалисты, каждый час поступали отчёты. Тяжесть ситуации давила на меня не хуже ледяной гранитной плиты: сегодня мы обнаружили тело дочери моей соседки. Соня воспитывала дочь одна, всегда из кожи вон лезла, чтобы обеспечивать своего ребёнка. Её девочка была красавицей: белокурая, вежливая, улыбчивая. Сначала мы нашли голову, отделённую от тела. Это была могила в северной части леса, на которой оставили голову ребёнка, а тело было погребено на глубине двух метров. Я сказал, что сам сообщу Соне.