А тут вдруг на беду и вошла барыня. Дуняша завела руку за спину и поклонилась ей.
– Это, что у тебя там за спиной, Дуня? – спросила барыня, углядев свою фарфоровую чашку, промелькнувшую и скрывшуюся за сарафаном Дуси.
Наказание было неотвратимо. Выпороли Дуняшу. Да мало того, еще мигом и замуж выдали строптивицу, за буяна-художника в наказание. Поскольку отправить его на оброк в Васильсурск было у барынь уже делом решенным, а отпускать холостого, показалось им делом не надежным. Вот так и получилась семья у Якова Бегутова. Надо сказать, что семья сложилась хорошая, – вздохнув о былом, вспоминала Елизавета Яковлевна:
– Ох, как люто папенька за рисунком глядел. Привык папенька мой к тем навыкам, на которых сам вырос и стал художником. Умудрялся пороть на конюшне даже женатых сыновей, за страшные с его точки зрения прегрешения: ошибки и леность в рисовании. Или, когда без восторга писали, без должного прилежания, а особенно ошибки в анатомии крыльев ангелов и святых его раздражали. Работал он, не щадя своих сил, и сыновьям поблажки не давал. Открытая Яковом Бегутовым иконописная мастерская, в которой создавали иконы на продажу работала очень напряженно. Но основным заработком были работы над росписями новых храмов. Деньги были ему нужны для того, чтобы выкупиться на свободу из крепостного права.
Положение раба всю жизнь тяготило и унижало его. Но Дуняша исправно рождала новую душу, крепостною, конечно. И выплата барынькам-тетушкам выкупа всей семьи из Крепостного права откладывалась. Всего в браке их родилось 13 детей, правда я и братец мой – Мишенька – мы младшие родились уже после того, как семья выкупилась из «крепости». А до того – шли годы, а выкуп большой семьи задержался на годы. И все же он собрал нужную сумму. Яков Бегутов выкупил всю семью из Крепостного права! А вскоре пришел февраль 1861 года, 19 числа.
Поэтому объявление Отмены Крепостного права оказалась для него вовсе не радостной вестью, а сердечная досадой, что напрасно выкупался у тётушек-барынь, подкосило его здоровье, и без того подорванное с наступавшей слепотой. Но он гордился, созданной им иконописной артелью. И иконы наши тогда хорошо покупали. Нужны были людям иконы. И росписью храмов всей артелью зарабатывали. Сколько храмов на берегах Волги украшали росписи нашей семьи!
Все тринадцать душ – дети Якова Бегутова, независимо от пола, работали единой артелью – расписывали храмы и писали иконы. Правда, мы – дочери, приличия ради, большей частью расписывали иконы дома. Не лазить же нам в юбках по деревянным сколоченным лесам, расписывая стены церкви, ведь тогда мужского ничего женщины на себя не надевали. Работали мы вдоль по Волге! И всей семьей поднимались и ехали, если отец наш получал заказ на роспись церкви. Правда переезжать часто приходилось, потому и жили мы, снимая жилье на всю семью. Ведь отец наш Яков Бегутов – как только выгодный заказ найдет с росписью или обновлением храма, как услышит, что новый храм строят, так сразу же сначала сам туда съездит, чтобы все разузнать. И, если получит он заказ на роспись храма, так уж и мы всем семейством поднимаемся с насиженного места. Так мы всю Россию объездили. Ну, точно кочевали мы. Но жили мы хорошо. И в праздник – у нас стол праздничный, и праздник добрый, веселый – все по-людски было. И в будни все сыты были, и босыми никто из нас не ходил.
Тут проснулась и ее дочь Капитолина Карповна. Она была тяжело больна. Эвакуация сильно подорвала ее здоровье – сутки напролет в грохоте и холоде теплушки, теперь уж не ехали, а проживали, двигаясь в неизвестность в жестоком холоде и на сквозняках теплушки, по пути в эвакуацию. Сестры Капа и Рита, что-то рисовали, слушая бабушкины воспоминания. Отложив вязание, Елизавета Яковлевна стала править их рисунки, отметив про себя, что, когда младшая Ритуська подрастет нужно будет, ее серьезно учить рисовать. И, разглядывая рисунки внучек, продолжила свой рассказ:
– Когда еще жили мы нашей большой семьей, видела я, как люди по-разному живут. И вроде, как присмотрела я для себя то, как бы и мне хотелось бы жизнь прожить. И очень мне нравились учителя – благородные, чинные господа. И не очень богаты, а в почете и в уважении живут. С прислугой. И уж очень мне захотелось, чтобы и моя Капочка стала такой учительницей. Вот и старалась зарабатывала копеечку, чтобы дочку выучить. Ведь до революции и простому народу давали ход в жизни. И образование давали. Даже в деревнях до революции уж четыре-то класса школы обязательны были для деревенских детишек. А талантливым давали возможность в гимназии учиться, чтобы могли и в высшее учебное заведение поступать. Так и я мою доченьку до революции определила учиться в Епархиальное училище. Ведь мы люди церковного круга по работе своей были до революции – иконописная мастерская, в церквях работали. А Епархиальное училище готовило учителей младших классов. Учили бесплатно. Хорошо учили, благородно. Это уж потом после революции, никому наши иконы не нужны стали. Да и опасно стало всё, что связано с церковью. Потому что всё, что с церковью связано после революции новой власти было враждебно. И заикнуться о том, что мы иконописная мастерская, – нельзя было. Стал народ жечь иконы, а не покупать. И пришлось всему нашему семейству разбрестись, кто куда в поисках куска хлеба, спасаться. Точно осколки рассыпались по жизни – разметала нас судьба. Благо, что навыки к кочевой жизни у нас крепкие были. Я в прислуги пошла к новым богачам работать. Кухаркой была. Мне ведь главное было доченьку мою вырастить и на ноги поставить. Так что – успела я до революции доченьке – вашей маме, образование дать, хотя и растила ее одна. Епархиальное училище – бесплатно готовило учителей для младших классов в школе. Ведь еще до революции в царской России было введено всеобщее школьное образование – четыре класса, даже для крестьянских детей по всей России. Так что учителя – очень нужны тогда были – взгрустнулось от нахлынувших воспоминаний Елизавете Яковлевне.
Почему и как сложилась судьба Елизаветы Яковлевны Бегутовой, что осталась она одна с маленькой дочерью на руках, об этом она только вздохнула и продолжила вспоминать, но уже молча. Потому что – ох, уж, не для детских ушей этот отрезок ее жизни.
Выдали Лизоньку – самую младшую в семействе замуж в 16 лет. Ясноглазую с точеным, точно алебастровым лицом. Стройную красавицу с изящным росчерком горделивых бровей и точеных норовистых ноздрей. Не по ее воле, не по любви, а, как папенька приказал. Решил так распорядиться судьбой своей младшей дочери Яков Бегутов от страха перед жизнью, потому что опасался за будущее своей семьи и Лизонькино будущее, потому что оба с женой начали слепнуть. А Лизонька была у них поздним ребенком, потому боялся вольный иконописец, что не сможет защитить от житейских невзгод свою младшенькую. Вот и поторопился дочку пристроить замуж. Но молодую, романтичную девушку в бурной, полной шального революционного брожения Казани в конце 19 века, тоже задела волна вихря времени большого соблазна умов. И, как уж такой грех случился, но случилась пылкая влюбленность у замужней Лизоньки, соблазненной молодым революционером по имени – Карп. И в одну из темных ночей Лизонька с приготовленным накануне узелком своей одежды, вылезла из окошка мужниного дома и сбежала со своим любимым смутьяном и возмутителем спокойствия Карпом.
И началась у Лизоньки – Елизаветы Яковлевны совсем иная жизнь. Скрываясь от законного мужа, она проживала по поддельным документам с любимым на съемных квартирах, которые время от времени приходилось менять. Не только из-за нелегального положения молодой влюбленной пары, но и потому что её любимый Карп был занят опасной революционной деятельностью. А квартира была местом, где собирались на сходку революционеры, чтобы готовить России будущую смуту 1917 года.
И перевернулась вся-то прежняя её жизнь. Совсем иная наступила для нее жизнь, без прежних правил и устоев. Когда собиралась сходка революционеров, она стояла «на шухере», чтобы в случае облавы – появления полицейских, предупредить– защитить революционеров от ареста. Но, видимо все это она воспринимала, как нечто окружающее ореолом романтичности и предающим особый привкус сладости запретного плода ее любви, и потому не было отягощено грузом реальной и объективной оценки всего происходящего вокруг нее. Потому что, когда ее возлюбленного Карпа все же арестовали, она сделала из случившегося неожиданно категорический вывод: «Приличных людей в тюрьмы не сажают!».
