– Юр, – а сейчас она остановит меня, это я понимаю по какому-то ее обреченному тону, – хватит, пожалуйста.

Тут же отстраняюсь от нее. Рассматриваю ее лицо. Не как в первый раз. Сейчас я готов к остановке, готов двигаться в темпе, приемлемом для нее. Но когда Тина хочет встать с кровати, я не даю.

– Полежи, – прошу я, – остынь.

Она остается лежать на месте, втягивает в себя нижнюю губу, стараясь не смотреть мне в глаза. А я устраиваюсь рядом с ней, облокачиваюсь, чтобы видеть ее немного сверху, и провожу ладонью по ее животику вверх, к груди и обратно, стараясь делать это ненавязчиво. Она долго втягивает воздух, и еще дольше выдыхает его, стараясь восстановить дыхание.

– Тебе неловко? – я хочу это знать.

Кивает в ответ.

– Посмотри на меня, – прошу я, и она переводит взгляд с потолка на меня. – Это только между нами, – успокаиваю ее, держу серьезное лицо, – это только наше. Я не возьму больше, чем ты можешь дать мне.

– Мне было хорошо, – несмело улыбается, но лежит не двигаясь, как будто боится пошевелиться.

– Но? – мне приходится вытягивать из нее ощущения.

– Сейчас мне стыдно, и хочется поскорее одеться и сбежать в свою комнату, – она произносит это на одном дыхании, видимо, набралась смелости.

– И ты можешь это сделать, я не в праве тебя удерживать, – моя рука все еще легко поглаживает ее тело, но смотрю я только в ее глаза. – Но будет круто, если ты останешься, потому что, мне кажется, сейчас хорошо нам обоим. Нам нечего стесняться. Мы не делаем ничего плохого. Ты же понимаешь это?

Кивает. А затем ее взгляд останавливается на моем члене, выпирающем из штанов. На мне нет боксеров, но не смотря на свободные спортивники, я чувствую его трение о ткань штанов. Я возбужден так сильно, что это причиняет мне боль.

– Юр, прости, – тихо говорит она, поднимаясь с кровати, не смотрит на меня, быстро хватает майку с пола, куда та упала, натягивает ее и выскакивает из комнаты.

Пялюсь на розовое кружево ее лифчика, оставшегося валяться на кресле. Что так ее напугало? Она же знает физиологию? Конечно знает. И ей нравилось то, что случилось на этой кровати несколько минут назад. Так что, блядь, с ней не так?

Надеваю футболку, легкую курточку и выхожу из школы. Бегу по аллее к пруду, оттуда в небольшую рощицу. На улице уже совсем похолодало. Изо рта выходит пар с каждым выдохом, но холода я не чувствую. Делаю пять кругов вокруг водоема. Не хочу возвращаться в школу. Какого черта она приехала сюда? Почему я не могу просто трахнуть ее и отбросить, как делал уже несколько раз? Не будь ее, я просто развлекался бы, как раньше. Но теперь мне не интересны прежние развлечения. Я хочу все свободное время проводить с ней. Даже не уроках и тренировках она в моей голове! Блядь! Уйди из моей головы! Вся эта хрень с Тиной перестает приносить веселье и погружает меня в какой-то беспросветный вакуум, из которого я не могу выбраться.

Телефон. Орловская.

– Да, – мой голос резок, и я не утруждаю себя говорить помягче.

– Я потеряла тебя, – а ее голосок такой нежный и тоненький, как будто чертовы котята пищат.

– Я вышел на пробежку. Ты что-то хотела?

– Юр, извини, я…

– За что ты извиняешься?

В самом деле, она слишком часто произносит это слово. Ей не за что извиняться передо мной.

– Нет, – выдыхает она в трубку, – я не могу…

И я слышу гудки в мобильном! Гудки! «Нет, я не могу»… Чего она не может? Я не просил ее о большем. Я не заставлял ее ничего делать! А она терзается так, как будто я ее зажал где-нибудь в углу и изнасиловал. Я готов идти ее темпом. Но если она и дальше будет выбегать из комнаты, испугавшись моего стояка, то мне придется выкинуть ее из своей головы, чего бы мне это не стоило. И я сделаю это!

Вечером я не иду к ней. Бегать за кем-то не в моих правилах. Теперь пусть сама проявляет инициативу. Я, со своей стороны дал ей понять, что заинтересован в ней, а не только в сексе. Больше не будет совестливых бесед.

***

Он не игнорирует меня. Нет. Но я больше не чувствую себя особенной для него. Он уже неделю общается со мной так же, как с остальными. Лениво, не проявляя интереса ни к чему, что происходит. Я больше не вижу его улыбку, только ухмылка. Он не прикасается ко мне, не пытается поцеловать, не подкалывает. Все мои улыбки и взгляды остаются незамеченными.

Он не зовет меня к себе на выходные. Просто уезжает, как обычно, с дядей Русланом. Он даже не поднимает глаза на мое окно, хотя знает, что я смотрю на него.

Я так не умею. Я выражаю свои эмоции всегда. Я не умею молчать, если мне хочется смеяться, или улыбаться, когда мне хочется плакать. Не умею оставаться равнодушной, если хочу кричать. Но Юра спокоен, выдержан и невозмутим.

Гулять по аллее теперь уже не так привлекательно, на улице так холодно, ветрено, что мне не хочется выходить, еще и мокрый снег падает целый день. Противно. И голова болит.

После обеда чувствую легкий озноб. На градуснике тридцать восемь. Мне становится хуже. Приходится выйти на улицу дальше, чем до курилки. Бегу в аптеку и набираю лекарств. По дороге в школу дышать становится тяжело, чувствую, как набухает горло, голова кружится так сильно, что я решаю присесть. И это идея глупая, ведь все скамейки намокли. Но ноги становятся ватными и отказываются нести меня. Пакет с лекарствами выпадает из руки, я вижу, как он летит до земли, долго, медленно, хотя лететь ему всего сантиметров десять, а затем с глухим звуком бухается на асфальт. Усаживаюсь на вымокшее дерево лавки. Вот теперь мне гораздо лучше. Прикрываю глаза. Мне нужна небольшая передышка.

– Девушка, эй! – меня трясут за плечо.

Открываю глаза. Мне больно смотреть на человека, нагнувшегося передо мной. Глаза как будто покалывает. Я вижу его размыто. Зачем он меня трясет?

– Вам плохо?

– А? – не понимаю, что происходит, я присела на лавку отдохнуть, зачем меня трясти?

– Да вы же бледная, как смерть, – говорит парень. – Может, отвезти вас в больницу? Поднимайтесь.

Он помогает мне подняться, ведет к серебристому внедорожнику, садит на пассажирское сиденье. В салоне тепло, играет тихая музыка. Прислоняюсь затылком к мягкому подголовнику и закрываю глаза. Темнота вокруг меня кружится. Разве темнота может кружиться?

Не могу дышать… Удивительно, как бывает тяжело вдохнуть воздух. Он проходит через мое горло с каким-то хрипом. Делаю глубокий вдох и закашливаюсь. Кто-то протягивает мне стакан с водой. Делаю несколько глотков теплой жидкости и только потом рассматриваю девушку в белом халате, напоившую меня.

– Ты хорошо меня видишь? – у нее приятный голос.

Киваю. Мне немного сложно сосредоточить взгляд. Тут слишком светло, и боль в глазах отдает в голову. А может и наоборот. Кстати, где я? Оглядываюсь. Комната похожа на больничную палату. Тут еще несколько кроватей, но все они заправлены.

– Ты в больнице. Тебе стало плохо на улице. Тебя привез парень. Он ждал несколько часов, но вечером уехал.

Вечером? Я вышла в аптеку сразу после обеда!

– Оказалось, вы с ним не знакомы. У тебя при себе не было ни документов, ни даже телефона. Нам необходимо установить твою личность. У тебя есть карта в нашей больнице?

Мотаю головой. У меня нет карты в России. Вот блин! У меня тут и страховки нет, а может и есть. Я как-то упустила этот вопрос. Интересно, во сколько выльется лечение моим родителям?

– Что со мной?

– Ты простыла. Сейчас ты стабильна. Мы сбили температуру. Она резко поднялась до сорока градусов, поэтому тебе стало плохо, и ты потеряла сознание. Такое случается очень редко. Я выпишу тебе лекарства и витамины. Ты проведешь у нас еще несколько дней. А теперь давай познакомимся. Я Лида, – девушка улыбается, берет блокнот с тумбы, и присаживается на стул рядом с моей кроватью, – терапевт.

– У меня нет страховки, – говорю я.

– У нас все граждане имеют страховку, – Лида снимает колпачок с ручки, готовясь записывать мои данные.

– Я не гражданка России. Я Орловская Кристина Владимировна. Гражданка США, – снова закашливаюсь, и девушка опять протягивает мне стакан с водой. – Я учусь в частной школе Гагарина. Все мои документы там. Я вышла в аптеку, мне стало плохо, села на скамейку, потом подошел этот парень. А дальше не помню.